Почти женский роман… - 100

ГЛАВА XI

Яд клеветы пожигал внутренность Аммалата. По на­ущению хана кормилица его Фатьма со всеми признака­ми преданности и бескорыстной искренности передала ему условленную заранее сказку в тот же самый вечер, как он с Верховским приехал в Буйнаки, где встретил их шамхал из учтивости и уважения к полковнику. Отравленная стрела вонзилась глубоко... Теперь сомне­ние было бы отрадою Аммалату, но убеждение, каза­лось, озарило все прежние дружественные и родствен­ные связи его светом ярким, хотя погребальным. В порыве ярости он хотел в ту же минуту утолить месть свою в крови обоих изменников — но уважение к свя­тыне гостеприимства преодолело кровожадность. Он от­ложил на время убийство... Но мог ли забыть о нем?

Каждый миг отсрочки, как разожженная медь, капал на его сердце. Воспоминания, доказательства, ревность, любовь вырывали оное друг у друга... и это положение было для него так ново, так странно, так страшно, что он впадал в безумие, тем более тяжкое, что он дол­жен был скрывать внутреннюю борьбу от своего прежнего друга. Так протекли целые сутки. Отряд остановился лагерем близ селения Бугдень, в котором ворота, построенные в ущелии, служащем дорогою в Акушу, замыкают оную по произволу жителей бугденских. Вот что писал Аммалат, желая хотя чем-нибудь облегчить тоску души, готовящейся на черное злодея­ние...

Полночь

...Зачем бросил ты, Султан-Ахмет-хан, молнию в грудь мою? Братская дружба и — братопредательство, братоубийство... Какие ужасные крайности! И между ними только один шаг, одно мгновение!..

Я не могу спать, не могу думать о другом, я при­кован к этой мысли, как преступник к колоде своей. Кровавое море ходит, плещет, бушует кругом меня, и над ним сверкают только молнии вместо звезд... Душа моя подобна теперь голой скале, на которую слетаются одни хищные птицы и злые духи делить добычу или готовить гибель. Верховский, Верховский! что сделал я тебе? За что хочешь ты сорвать с неба звезду моей свободы? Не за то ль, что я так нежно любил тебя!! И почему ты подкрадываешься, как вор, клевещешь, коварствуешь, лицемеришь? Сказал бы просто: «мне нужна жизнь твоя», и я бы отдал ее безропотно... лег жертвою, как сын Ибрагима (Авраама); я бы про­стил тебя, если б ты посягал только на жизнь мою, но продать мою свободу, похитить у меня, за­живо погребенного, Селтанету! Злодей! и ты еще дышишь!..

Но повременно, как опаленный голубь среди по­жарного дыма, является мне образ твой, Селтанета!.. Отчего же я не радостен, мечтая о тебе, как, бывало, прежде?.. Нас хотят разлучить, милая, отдать тебя дру­гому, женить меня на могильной плите... но я пройду до тебя по кровавому ковру... я исполню страшный за­вет, чтобы овладеть тобою. Не одних подруг зови на свадебный пир наш — зови коршунов и воронов... всех угощу я досыта! Я заплачу богатое вено (калым)...

В изголовье невесты положу я сердце, которое недавно еще ценил я дороже тронной подушки персидского падишаха (Подушка сия, унизанная дорогими камнями и жемчугом, не имеет цены. (Замечание принадлежит автору)).

...Чудная судьба!.. Невинная девушка, ты будешь  виною неслыханного злодейства. Добрейшее создание—  за тебя друзья станут терзать друг друга с зверскою  лютостию. Для тебя?., за тебя?.. В самом ли деле, за  одну тебя?.. С лютостию? с одной ли лютостию? Вер­ховский говорил, что убить неприятеля украдкою, врасплох — подло, низко... но если я не могу иначе  сделать этого?.. Но можно ли ему верить? Хитрец хотел  заранее опутать не только руку, но даже и совесть  мою!.. Напрасно!..

...Я зарядил теперь винтовку мою... Какой славный  витой ствол... что за чудесная насечка! Она досталась мне от отца, отцу от прадеда. Мне рассказывали про  множество знаменитых из нее выстрелов... и ни один,  ни один не был пущен украдкою... всегда в бою, всегда в глазах целого войска бросала она смерть... а теперь?.. Но обида, но измена, но ты, Селтанета!.. О, рука  моя не дрогнет нанести удар тому, которого имя написать она трепещет. Один заряд, один удар, и все кончено!

Заряд?.. Как он легок... но как тяжко, может быть, станет каждое зернышко пороху на весах Аллы!.. Как  далеко, как невообразимо далеко забросит этот заряд душу человека!.. О, да будет проклят тот, кто изобрел  тебя, серая пыль, предающая героя во власть последнего труса,— поражающая издали врага, который бы одним взором обезоружил поднятую на него руку! Так, этот удар расторгнет все прежние связи мои, но он  проложит мне дорогу к новым. В прохладе Кавказа,  на груди Селтанеты освежится вновь мое увялое сердце. Как ласточка, я совью себе гнездо на чужбине; как для ласточки, весна будет моим отечеством; я сброшу с себя все печали, как старые перья...

• Назад
• Вперед