Почти женский роман… - 98
- Опубликовано: 28.02.2024, 20:50
- Просмотров: 41808
Содержание материала
— Чужая сторона хоть кого старит, хан! В родимых горах я бы до сих пор была свежа, как яблочко, а здесь так, словно снежный ком, с горы упавший на долину. Прошу сюда, хан, здесь покойнее. Да чем мне потчевать дорогого гостя, не угодно ли чего душе ханской?
— Душе ханской угодно, чтобы ты его попотчевала своей доброй волею.
— Я в твоей воле, хан. Говори, приказывай.
Слушай, Фатьма: мне некогда терять ни слов, ни часов. Вот зачем я приехал сюда. Сослужи мне службу языком,— так будет чем потешить твои старые зубы. Я подарю тебе десять баранов и одену в шелк с головы до башмаков.
— Десять баранов и платье, шелковое платье! О милостивый ага, о добрый мой хан! Не видывала я здесь таких господ с тех пор, как увезли меня эти проклятые татары и выдали за немилого... Все готова сделать, хан,— хоть ухо режь!
— Резать незачем, надо только востро держать его. Вот в чем дело: к вам сегодня приедет Аммалат с полковником, приедет и шамхал тарковский. Полковник этот приколдовал к себе молодого твоего бека и, научив есть свинину, хочет окрестить его христианином, от чего да сохранит его Магомет.
Старуха оплевывалась, возводя очи к небу.
— Чтобы спасти Аммалата, надо поссорить его с полковником. Для этого ты приди к нему, кинься в ноги, расплачься, как на похоронах,— ведь слез тебе не занимать ходить к соседкам; разбожись, как дербентский лавочник, вспомня, что каждую клятву твою повезет дюжий баран,— и, наконец, скажи ему, что ты подслушала разговор полковника с шамхалом. Что шамхал жаловался за отсылку дочери, что он ненавидит его из боязни, чтобы он не завладел шамхальством; что он умолял полковника позволить убить его из засады или отравить в кушанье,— а тот соглашался только заслать его в Сибирь, за тридевять гор. Одним словом, выдумай и распиши все покраснее. Ты искони славилась сказками; не съешь же теперь грязи и пуще всего упирай на то, что полковник, едучи в отпуск, возьмет его с собою в Георгиевск, чтобы разлучить с родными и преданными нукерами и оттоле скованного отправить к черту.
Султан-Ахмет прибавил к сему все нужные подробности для придания этой сказке самой правдоподобной наружности и раза два учил старуху, как ловче ввернуть их в речь.
— Ну, помни же все хорошенько, Фатьма,— сказал он, надевая бурку.— Не забудь и того, с кем имеешь дело.
— Валла, билла! пусть будет мне пепел вместо соли, пусть нищенский чурек закроет мне глаза, пусть...
Не корми шайтанов своими клятвами, а услужи мне речами. Я знаю, что Аммалат верит тебе крепко, и если ты для пользы же его хорошо сладишь дело,— он уедет ко мне и тебя привезет туда же. Заживешь под моим крылышком припеваючи. Но повторяю тебе: если ты нечаянно или нарочно изменишь мне или помешаешь своею болтовнею, то я из твоего старого мяса напеку шайтанам кебаба (Кусочки жареного мяса на вертеле (шашлык)(Замечание принадлежит автору)
— Будь покоен, хан... им нечего делать ни за меня, ни со мною. Я буду хранить тайну, как могила, а на Аммалата надену сорочку свою (То есть передаст ему свои чувства: татарское выражение. (Замечание принадлежит автору)).
— Ну, то-то же, старуха. Вот тебе золотая печать на губы — постарайся!
— Башуста, гёз-уста! (Охотно, позвольте! Слово в слово значит: на мою голову, на мои очи! (Замечание принадлежит автору)) — вскричала старуха, с жадностию схватив червонец и целуя хана за этот подарок. Султан-Ахмет-хан с презрением взглянул на это ползающее существо, выходя из сакли.
— Гадина,—проворчал он,— за барана, за кусок парчи готова бы ты продать и тело дочери, и душу сына, и счастие воспитанника!
Он не подумал, какое имя заслуживал он сам, опутывая друга коварством и нанимая для низкой клеветы, для злодейских намерений подобных существ!