Почти женский роман… - 98

—            Чужая сторона хоть кого старит, хан! В родимых горах я бы до сих пор была свежа, как яблочко, а здесь так, словно снежный ком, с горы упавший на долину. Прошу сюда, хан, здесь покойнее. Да чем мне потчевать дорогого гостя, не угодно ли чего душе ханской?

—            Душе ханской угодно, чтобы ты его попотчевала своей доброй волею.

—            Я в твоей воле, хан. Говори, приказывай.

Слушай, Фатьма: мне некогда терять ни слов, ни часов. Вот зачем я приехал сюда. Сослужи мне службу языком,— так будет чем потешить твои старые зубы. Я подарю тебе десять баранов и одену в шелк с головы до башмаков.

—            Десять баранов и платье, шелковое платье! О милостивый ага, о добрый мой хан! Не видывала я здесь таких господ с тех пор, как увезли меня эти проклятые татары и выдали за немилого... Все готова сделать, хан,— хоть ухо режь!

—            Резать незачем, надо только востро держать его. Вот в чем дело: к вам сегодня приедет Аммалат с пол­ковником, приедет и шамхал тарковский. Полковник этот приколдовал к себе молодого твоего бека и, научив есть свинину, хочет окрестить его христианином, от чего да сохранит его Магомет.

Старуха оплевывалась, возводя очи к небу.

—            Чтобы спасти Аммалата, надо поссорить его с полковником. Для этого ты приди к нему, кинься в но­ги, расплачься, как на похоронах,— ведь слез тебе не занимать ходить к соседкам; разбожись, как дербент­ский лавочник, вспомня, что каждую клятву твою по­везет дюжий баран,— и, наконец, скажи ему, что ты подслушала разговор полковника с шамхалом. Что шамхал жаловался за отсылку дочери, что он ненави­дит его из боязни, чтобы он не завладел шамхальством; что он умолял полковника позволить убить его из заса­ды или отравить в кушанье,— а тот соглашался только заслать его в Сибирь, за тридевять гор. Одним словом, выдумай и распиши все покраснее. Ты искони слави­лась сказками; не съешь же теперь грязи и пуще всего упирай на то, что полковник, едучи в отпуск, возьмет его с собою в Георгиевск, чтобы разлучить с родными и преданными нукерами и оттоле скованного отправить к черту.

Султан-Ахмет прибавил к сему все нужные подроб­ности для придания этой сказке самой правдоподобной наружности и раза два учил старуху, как ловче ввернуть их в речь.

—            Ну, помни же все хорошенько, Фатьма,— сказал он, надевая бурку.— Не забудь и того, с кем имеешь дело.

—            Валла, билла! пусть будет мне пепел вместо соли, пусть нищенский чурек закроет мне глаза, пусть...

Не корми шайтанов своими клятвами, а услужи мне речами. Я знаю, что Аммалат верит тебе крепко, и если ты для пользы же его хорошо сладишь дело,— он уедет ко мне и тебя привезет туда же. Заживешь под моим крылышком припеваючи. Но повторяю тебе: если ты нечаянно или нарочно изменишь мне или помешаешь своею болтовнею, то я из твоего старого мяса напеку шайтанам кебаба (Кусочки жареного мяса на вертеле (шашлык)(Замечание принадлежит автору)

—    Будь покоен, хан... им нечего делать ни за меня, ни со мною. Я буду хранить тайну, как могила, а на Аммалата надену сорочку свою (То есть передаст ему свои чувства: татарское выражение. (Замечание принадлежит автору)).

—            Ну, то-то же, старуха. Вот тебе золотая печать на губы — постарайся!

—       Башуста, гёз-уста! (Охотно, позвольте! Слово в слово значит: на мою голову, на мои очи! (Замечание принадлежит автору)) — вскричала старуха, с жадностию схватив червонец и целуя хана за этот подарок. Султан-Ахмет-хан с презрением взглянул на это пол­зающее существо, выходя из сакли.

—            Гадина,—проворчал он,— за барана, за кусок парчи готова бы ты продать и тело дочери, и душу сына, и счастие воспитанника!

Он не подумал, какое имя заслуживал он сам, опу­тывая друга коварством и нанимая для низкой клеветы, для злодейских намерений подобных существ!

• Назад
• Вперед