A+ R A-

Почти женский роман… - 115

Содержание материала

 

 

Руки отнялись у бедняжек. Уползти не было воз­можности. Оружия у них — один дробовик да два топо­ра. Между тем куттер напирал все ближе и ближе, за­слоняя собою ветер.

—     Downwithyourrags(Долой ваши тряпки!) — кликнула снова труба.— Put the helm up, damn! (Рульнаборт, чертвозьми!) Strike, or I'll run over and sink you! (Сдайся, или я перееду и потоплю тебя!) — С этим словом куттер начал приводить к ветру, чтобы дать действовать артиллерии. Савелий очень хорошо знал в чем дело. Он ясно видел, что англичанин мог пустить его ко дну ядрами или ударом водореза; но он был оглу­шен мыслию неволи и разоренья,— и когда же? — в самом разгаре надежд, в самом цвету счастья! Он пришел в ярость, вообразив, что все его достояние, все его потомство в фунтиках, в узелках, в тюках, в рогожках погребется в брюхе разбойничьего судна; что вместо объятий Катерины Петровны ожидают его линьки боц­мана, вместо матушки-Руси какой-нибудь блокшиф(Старый корабль, без вооружения, в порте стоящий.(Замечание принадлежит автору)), исправляющий должность тюрьмы! Ретивое вспыхнуло: он схватил заржавелый дробовик и бац — прямо в борт куттера!

—            Fire! (Пали!) — раздалось на нем.

Пламя канонады брызнуло по головам русских, и цепное ядро срезало обе мачты. Павшие паруса на­крыли карбас, и, прежде чем наши выбились из-под этой сети, шестеро вооруженных матросов вскочили в судно и перевязали их. Сопротивление было бы безумством. Судьба свершилась. Савелий со всей своею командою — военнопленный; его карбас вместе с гру­зом — добыча английского капера, признанного в этом достопочтенном звании правительством и снабженно­го от него письменным видом, lettredemarque, и чугунными ядрами для законного грабежа врагов Ве­ликобритании.

Давно уже, и много, и красно писали гг. публи­цисты противу корсарства, приватирства, пиратства, ка­перства, или просто-напросто морского разбоя, при­крытого флагом; но как такую песню запевали всегда те, которые не могли сами грабить, а не те, которые смели грабить, то все совещания ученых и обижен­ных кончались обыкновенно как совет мышей — не находили молодца, который бы привязал колокольчик на шею кошке, Англии. Забавнее всего, что Наполе­он, который не признавал никаких прав, кроме тех, что мотаются как темляк на шпаге,— Наполеон, кото­рый, где только мог, изъяснялся диалектикою двадца­тичетырехфунтового калибра, унизился до смиренной прозы, толкуя о каперах. Он очень серьезно и остро­умно доказывал, что морское народное право — вовсе не право; что не сходно ни с европейскими нравами, ни с понятиями века грабить и полонить беззащит­ных купцов враждебной нации на море точно так же, как частную собственность мирных граждан на бере­гу; что, платя за съестные припасы поселянину и со­храняя жизнь, свободу и имущество даже в городе, взятом в бою, не бесчеловечно ли, не унизительно ли отнимать то, и другое, и третье, как скоро оно на корабле? Неужели соленая вода до того изменяет крас­ку понятий, что презрительное и беззаконное на суше становится на море похвальным и законным? Приго­варивался он, что каперы и крейсеры должны ограни­чиваться лишь осмотром купеческих судов и конфис- кациею одних военных снарядов. Англичане говорили, что это весьма справедливо, и не переставали заби­рать, ловить, грабить все французские и союзные Франции суда.

После Тильзитского мира очередь упала и на нас, грешных. Мы принялись сосать свеклу, уверяя себя, что это сахар, и за тридорого одеваться в дрянное сукно, сотканное на континентальной системе. Зато мы точили тогда свои непокупные и неподкупные шты­ки и вместо кофе пили надежду близкой мести. Она разразилась 1812 годом. Но так или сяк, а Савелий Никитич пленник. Англичане, как всем известно, народ ласковый, приветливый, до того, что на боках его и его товарищей напечатался не один параграф мор­ского права, покуда оно переселилось на палубу его великобританского величества, эту плавучую почву habeascorpus(Акт о неприкосновенности личности (лат.)(Замечание принадлежит автору)) , ступив на которую, каждый чужеземец пользуется неограниченной свободою носить свой нос по будням и праздникам невозбранно. Мы видели, как поступили они с Наполеоном, который имел простоту отдаться добровольно их гостеприимству и великоду­шию; можете судить, каково приняли они русских ме­щан, дерзнувших убегать от их правоты и даже ра­нить дробью в нос дубовый куттер под флагом Ге­орга III. Lecasetaitpendable— это висельный случай, как говорят французы, и Савелью наверно бы доста­лось проплясать джиг под концом реи, если б он по­пался английской дисциплине после обеда; но, к сча­стью, пленение карбаса произошло в первую бутылку дня*,

*В морских заморских романах, я чай, не раз случалось вам читать: «четвертая склянка», «осьмая склянка». Это мистификация; это попросту значит, что моряки хватили три бутылки, что они пьют уже восьмую. Часомерие это, самодвижное и самозвонное, весьма удобно и здорово: в полдень опрокидывают они все бутылки разом, и это называется: поверка хронометров.— Ученое замечание.

 

и потому капитан капера удовольствовал гнев свой, отпустив им на брата по дюжине образцовых браней, standartjurements— Loddamnyoureyes! с придачею не в зачет нескольких: Youscoundrels, ruffiansи barbeddogs! (мошенники, бездельники, бо­родатые собаки!) Савелий и дядя Яков, которым анг­лийские приветствия приелись, как насущные сухари, находили это в порядке вещей.

 

 

Яндекс.Метрика