Почти женский роман… - 25
- Опубликовано: 28.02.2024, 20:50
- Просмотров: 41175
Содержание материала
Сначала голос Ольги был тверд и выразителен, но когда речь коснулась до братской привязанности... он стал тише и нежнее; дыхание прерывалось, замирало; тоска высоко вздымала грудь; очи ее, отягченные слезами, наконец пролили их в три ручья, и она, рыдая, опустилась на стул. Князь Гремин, энтузиаст всего высокого и благородного, тронутый до глубины души прекрасным самоотвержением Ольги,— стоял в восторге, нем и неподвижен. Он поглощал взорами великодушную примирительницу. Сладостное чувство умиления проникло все его существо — одна искра чистой любви осветила всю его душу... Как молния превращает полюсы компаса, так всемогущие слезы невинности превратили в доброту все семена зла и злобы, в груди таящиеся. Он был уже счастлив, ибо высочайшее счастье есть сознание чужих совершенств, сознание высокого и прекрасного.
Ольга, однако ж, почитая безмолвие князя колебанием или отказом, гордо встала — и произнесла, сверкая взором:
— Но знайте, князь Гремин, если речь правды и природы недоступна душам, воспитанным кровавыми предрассудками,— то вы не иначе достигнете до брата моего,— как сквозь это сердце. Не пожалев славы,— я не пожалею жизни.
— Нет, нет! существо неземное,— воскликнул Гремин,— свою жизнь, хотя бы тысячу раз обновленную, готов теперь пожертвовать я за вас, за Валериана!.. Ольга! ваше великодушие победило меня!
С этим словом он вошел в залу и громко сказал Валериану:
— Господин майор, я прошу у вас извинения в своей горячности — очень сожалею о том, что вчерась произошло между нас, и если вы довольны этим объяснением, то сочту большою честью возврат вашей дружбы.
Стрелинский, вовсе не ожидая такой развязки, перечитывал весело какое-то письмо,— очень вежливо, однако ж, очень охотно протянул руку Гремину.
— Тому легко примирение,— сказал он,— кто сам имеет нужду в прощении,— и друзья обнялись снова друзьями.
— Господа секунданты, скажите по совести, не имеем ли мы в чем-нибудь укорять себя как благородные люди и офицеры?— сказал Гремин.
— Никогда и никто не усумнится в вашей храбрости,— отвечал гвардеец, обнимая князя.
— Признаваться в своих ошибках есть высшее мужество,— возразил артиллерист, сжимая руку майора.
— Сделав все для света, я прошу у тебя, любезный Стрелинский, для самого себя пять минут особенного разговора.
Рука об руку с князем вошел Валериан в другую комнату весело и беззаботно — но чело его подернулось, как заревом, когда он увидел там сестру свою!
— Что это значит?— вскричал он грозно. Но когда сестра с радостным приветом:
— Вы не будете врагами, вы не будете стреляться!— упала к нему на грудь, бесчувственная, голос его смягчился.
— ...Ольга! Ольга! что ты сделала,— произнес он печально,— невинная, неопытная душа, ты погубила себя!
Тихо опустил он на софу драгоценное бремя, и невольный взор упрека пронзил сердце Гремина; между тем призванный доктор суетился около Ольги.
Друг! друг!— сказал глубоко тронутый князь,— не уничтожай меня, я сам чувствую, сколько бед накликало мое безрассудство — подумаем лучше, как исправить ошибку. Поездка сестрицы твоей едва ли утаится от клеветы, и бог весть, какими баснями украсит ее свет! Чувствую, что я не стою этого ангела, но чувствую, что без нее нет для меня счастия на земле... и если сердце ее не занято... если... я как старый друг твой спрашиваю тебя, Валериан... хочешь ли ты иметь меня зятем?
Стрелинский мрачно взглянул на него...
— Князь, я откровенно скажу тебе, что прежде не желал бы лучшего мужа Ольге, но вчерашняя твоя горячность за графиню заставляет меня сомневаться в счастье сестры!
— Валериан, не разрывай могил минувшего... кто не был молод! От сего дня я новый человек; прежняя привязанность к сестрице твоей обратилась в страсть неодолимую и неизменную.
— Верю,— сказал Валериан, сжимая руку другу, и указал на сестру, которая начинала приходить в себя.— Милая, добрая Ольга! здесь ты видишь людей, тобою примиренных и благодарных,— но кроме благодарности, здесь есть некто, желающий получить награду, заслужив наказание,— он уверяет, что любит тебя, клянется в верности... доканчивайте, князь Гремин!
И Гремин с пылкостью и страхом вступил в трудное объяснение.
— Я буду краток,— сказал он, приближаясь к Ольге,— как ни вредно виноватому быть им. Так, Ольга, я дерзаю искать руки вашей, хотя в глубине души сознаюсь, как недостоин я такого блаженства. Не говорю теперь о взаимности,— я буду счастлив и тем, если вы меня не ненавидите, и терпеливо стану ждать чувств нежнейших, как награды!
— Теперь я не имею никакой причины ненавидеть вас; я, напротив, обязана вам благодарностию!— возразила Ольга едва внятно.
— Это лишь слабый образчик моей беспредельной покорности; имея образцом такого ангела, какое доброе качество мне недоступно? Ольга! жизнь без вас для меня пустыня, с вами — рай; решите участь мою!
Ответ Ольги можно было прочесть в каждой черте лица, в трепетании каждой жилки; слезы наслаждения стояли в ресницах, румянец счастия пылал на щеках ее... все сны, все мечты ее разгадались — она была так невинно счастлива, но ей было так ново и страшно это положение — наконец она преклонила милое лицо свое к плечу Валериана и тихо, тихо сказала:
Братец, отвечай за меня!
— Князь Николай! вручаю тебе лучшую жемчужину моего бытия. Есть бог в небе и совесть в сердце, если ты не сделаешь мою Ольгу счастливою!—Тут положил Валериан руку сестры в руку Гремина — и седьмое небо распахнулось для влюбленного.
— Я сегодня так счастлив, что боюсь — не во сне ли вижу все это: друзья мои, вот письмо от Алины,— примолвил Валериан, отдавая для прочтения письмо Гремину. Гремин читал:
«За свою недоверчивость, милый Валериан, ты заслужил наказание и получил его — но чего эта шутка стоила моему сердцу! Как можно было сомневаться, что, куда б ни забросила тебя судьба, куда бы ни увлекла воля, в горе и счастии — я всегда с тобой неразлучна. Впрочем, эти три дни я посвятила на убеждения моих нравственных и политических опекунов,— теперь все в порядке, и я могу ехать за тобой к полюсу — не только в прекрасную деревню. Сегодня ожидаю неверующего на мир, и чрез два месяца,— о сладкая мысль! я буду уже иметь священное право называться твоею Алиною!»
Поздравления и объятия полетели к счастливцу... Сам доктор, со слезами умиления на глазах, смотрел на небо, скинув ошибкою парик вместо колпака.
— Еще пара таких женщин,— бормотал он,— и я выброшу всех редких букашек за окно! Жаль только, что Ольга заставит меня переправить целую главу о женщинах!
Стрелинский, посадив сестру в свою карету, остановился у дверец.
— Господа,— сказал он,— милости просим ко мне откушать и запить прошедшие безрассудства. Господ же секундантов, благодаря сверх того за их участие, прошу сделать нам честь — переменить роли секундантов на должность шаферов у меня и жениха сестры моей, князя Гремина!
Он умчался при радостных приветах.
— А вы, худо-доктор?— спросил восхищенный князь, целуя всех и каждого с радости.— Валериан ждет вас.
— Еще рано, и я зайду домой приписать кое-что к своему рассуждению.
— Конечно, о страстях устрицы?
— Нет, об удачных глупостях человека.