Почти женский роман… - 107

...Артиллерист не мог удержать невольного содрога­ния. Пленник вздохнул тяжело и, с усилием подняв ру­ку до лба, поднял ею свои отяжелевшие веки, произнося про себя неясные звуки, несвязные слова...

Кровь...— сказал он, разглядывая свою руку,— все кровь!.. Зачем на меня надели его кровавую рубаш­ку?.. Я и без того плаваю в крови... Зачем же не тону в ней?.. Как холодна сегодня она!.. Бывало, она жгла ме­ня... да и это не легче!! На свете было так душно... в могиле так холодно!., страшно быть мертвецом!.. Глу­пец я: искал смерти... О, дайте мне воротиться на свет!., дайте пожить, еще хоть денек, хоть часок пожить!.. Что такое? что? зачем я спрятал в могилу другого? шепчешь ты... Узнай сам, каково в ней! узнай, каково умирать!..

Судорожное движение прервало бред его; невырази­мо страшный стон вырвался из груди страдальца, и он впал в томительное забытье, в котором одна душа живет еще, чтобы страдать.

Артиллерист, тронутый до глубины сердца, припод­нял голову несчастного, спрыснул ему лицо холодною водою и тер спиртом виски, чтобы привести его в чувст­во. Медленно открыл он очи, несколько раз потряс головою, будто желая отряхнуть с ресниц туман, и пристально устремил зрачки на лицо артиллериста, бледно озаренного мерцанием свечи. И вдруг с пронзи­тельным криком будто магическою силою приподнялся он с ложа... волосы его стали дыбом, все тело дрожа­ло лихорадочной дрожью, руки искали что-то оттолк­нуть от себя... неописанный ужас изобразился на его лице...

—            Твое имя?— вскричал он наконец, обращаясь к артиллеристу.— Кто ты, пришлец из гроба?

—            Я Верховский,— отвечал молодой артилле­рист.

Это был выстрел прямо в сердце пленнику: лигатура на главной артерии лопнула от прилива, и кровь хлыну­ла сквозь перевязки... Еще несколько трепетаний, не­сколько хрипений — и ледяная рука смерти задушила в груди раненого последний вздох, сохранила на челе пе­чать последней тоски, собирающей медленность целых лет раскаяния в один быстрый миг, в который душа, отрываясь от тела, чувствует равно муки жизни и ничто­жества, чувствует вдруг все угрызения минувшего и все страхи будущего. Страшно было видеть обезображенное лицо этого мертвеца.

—            Он, верно, был большой грешник!— тихо сказал Верховский стоявшему подле него генеральскому пере­водчику, содрогаясь невольно.

—      Большой злодей!— примолвил переводчик.— Мне кажется, он был русский беглец. Мне не случалось слышать, чтобы какой-нибудь горец говорил так чисто по-русски, как этот пленник. Дайте-ка мне посмотреть его оружие: не найдем ли на нем каких примет?

Говоря так, он с любопытством обнажил кинжал, снятый с убитого, и, приблизив его к фонарю, разоб­рал и перевел следующую надпись:

«Будь медлен на обиду — к отмщенью скор!»

—            Самое разбойничье правило!— сказал Верхов­ский.— Бедный брат мой, Евстафий... ты пал жерт­вою подобного изуверства! — Глаза доброго юноши наполнились слезами...— Нет ли чего еще? — спро­сил он.

—            Вот, кажется, имя убитого,— отвечал перевод­чик,— оно: Аммалат-бек!

ПРИМЕЧАНИЕ

Описанное выше происшествие не выдумка. Имена и характеры лиц сохранены в точности; автору повести остается только сказать несколько слов насчет измене­ния истины в некоторых подробностях.

Аммалат-бек, участвовавший в нескольких набегах на русские владения, был выдан головою приведенны­ми в покорность акушлинцами самому главнокоман­дующему Кавказским корпусом генералу от инфантерии Ермолову в бытность его в Акуше, 1819-го года. Автор заставил его сделать впадение с чеченцами за Терек, чтобы вставить картину горского набега.

Полковник Верховский, находившийся тогда в ка­честве свитского офицера при главнокомандующем, упросил его помиловать Аммалат-бека и взял с собою в Тифлис, учил его, воспитал его, любил его, как бра­та. С ним, после многих походов, приехал Аммалат в1822 году и в Дербент, когда, по смерти полковника Швецова, Верховского назначили командиром Куринского пехотного полка. Убил он своего благодетеля в1823 точно так, как описано. Читатель заметит, что автор, не желая растянуть повесть на четыре года, сжал происшествия в два года. Просит у хронологов извинения.

Что касается до завязки повести... она целиком досталась автору из рук молвы, и он не счел за необ­ходимое объявлять на иные главы своего сомнения. Пылкие страсти здесь вовсе не редкость, а мщение — святыня для каждого мусульманина; это канва. Досу­жая рука могла вышивать на ней какие угодно арабес­ки; исполать ей, если они сохранили восточную свежесть. Впрочем, мне многие очевидцы говорили, что они не однажды слышали, как Верховский описывал зной­ную страсть Аммалата к Селтанете, которая славилась в горах красотою. Да и что мудреного, что молодой бек, скитаясь по горам Аварии, влюбился в прекрасное личико дочери Аварского хана, хотя ей, по строгой моей выкладке, не могло в 1819-м году быть более 14 лет: девушки созревают на Кавказе неимоверно рано. Молва повествует, что сам Аварский хан требовал от Аммалата головы Верховского вместо кабыну (вена)(? кабыну - зажигаться, зажечься, аdmin. ) за дочь. Автор сохранил народное предание, но помес­тил и уверение мамки, истинно бывшее и наиболее убедившее бека.

Смерть Султан-Ахмет-хана случилась точно вско­рости после убийства Верховского. Автор ускорил ее для большей игры страстей. Отказ, как говорят, после­довал от ханши, ибо Аммалат не застал уже Султан- Ахмета в живых. Что же касается до зверского гробокопства Аммалата — и в этом не отступил автор от рассказов ни на шаг. После похорон, на другую ночь, могила полковника Швецова, за год умершего, была разрыта по ошибке... ее приняли за могилу Верховско­го... труп вытащили и отрубили у него голову и руку. Об этом до сих пор с негодованием вспоминают все солдаты.

Аммалат скитался долго в горах, преследуем совес- тию. Потом ушел в Турцию, был в Истамбуле, в 1828-м дрался в Браилове против русских; оттуда перед взяти­ем города бежал в Анапу и там умер в том же году. Ав­тор разговаривал с товарищем почти всех его странст­вий, одним каракайдахским беком.

В заключение сказать должно, что он был красавец собой и с счастливейшими способностями,— все анек­доты об его удальстве в стрельбе и скачке, описанные в 1-й главе, до сих пор ходят в Дагестане; одним сло­вом, ему недоставало для счастия только твердого характера и откровенного сердца. Селтанета до сих пор прелестна собою и, живучи в Бурной крепости с мужем своим Абдул-Мусселином, свела с ума не одного рус­ского. В утешение тех, которые будут жаловаться, что автор переморил всех героев повести, он почтеннейше извещает, что Селтанета находится теперь в цветущем здоровье и живет после погрома Тарков русскими войсками у матери своей в Аварии.

• Назад
• Вперед