Почти женский роман… - 42

Взор Колонтая скоро угадал в князе Серебряном соперника, и все недоверчивые, все ненавистные чувст­ва его пробудились. Гордый в своей нежности, вели­кодушный в самом гневе — и вспыльчивый в обоих, он то кипел ревностью, то опять утихал от ласкового слова, от ясного взора любезной. Колеблемый такими противоположными чувствами, нашел он Варвару в отдаленной комнате; она сидела, оперши обеими руками о столик, и ничего не видела, не слышала. Нагоревшие свечи доказывали, что долго длилась грустная ее дума.

—               Панна Варвара не хочет видеть меня,— сказал Лев нежно укорительным голосом.

—               Я не должна тебя видеть, Лев,— отвечала Вар­вара, отвращая лицо, чтобы скрыть катящиеся по нему слезы.— Я не должна любить тебя — о, если б то и другое было в моей власти!

—               И неужели, жестокая девушка, ты бы могла так же легко совершить это, как пожелать?

—               Бог дает силы на доброе.

—               Доброе? — разорвать союз сердец, сделать не­счастным человека, виновного только тем, что он любил пламенно,— и это замышляют во имя бога!.. О Варвара, Варвара! если бы сердце твое в сотую долю было проникнуто моею любовию, никогда бы такой предрассудок не нашел в нем места!

—               Мужчины привыкли называть все обычаи стари­ны, все священные правила предрассудками, и часто слабый ум наш увлекается тем, как перо на ветре,— но в душе есть страж неусыпляемый, и повременно слышится его голос!

Варвара, ты обижаешь меня, смешивая с тол­пою бесстрастных обольстителей. Никогда сердце мое не было колыбелью порока, никогда уста не чернели неправдою. Намерения мои чисты, как бескорыстна любовь. Сколько раз умолял я тебя решить судьбу мою,— умоляю еще раз: послушайся внушений сердца и осчастливь меня, себя самую — не могу верить, чтобы кто иной так нежно, так постоянно любил тебя, так желал угодить твоим прихотям, предупреждать твою волю, так умел оценить твои добрые качества! Скажи, чем не готов я пожертвовать для взаимности, чего не сделаю, чтоб владеть твоей рукою! — Он с жаром схва­тил ее руку и с умилением смотрел в очи Варвары.

—               Милый, добрый друг мой! — отвечала она с чувством,— словами не выразить и не заплатить мне того, чем я обязана твоим попечением. Ты усладил мою неволю, ты воспитал мой ум, но душа моя развилась на Руси. Ты для меня сделал все, что в силах человеческих, но мог ли ты создать мне родину, мог ли пересоздать самое меня? Я забыла, что ты чуже­земец; но могу ли забыть, что я русская? Холод про­ницает меня, когда вздумаю, что должна буду навек отказаться от языка родного, от могил моих предков, от полей моей родины!

—               Ты все любишь, кроме меня, ледяная душа. С тобой тундры Сибири стали бы мне краше отечества.

—               Но была ли бы я спокойна, лишив тебя этого незаменимого сокровища!! Нет, милый Лев, для твоего счастья я должна отказаться от собственного. Твои родные уже заранее ропщут на брак с иноверкою — дамы уже острят жало насмешки и клеветы против нас обоих. Ты повсюду будешь предметом вестей и басен.

—               И я для пустых звуков пожертвую единствен­ным моим благом на земле, и я за мгновенную благосклонность ветреного света променяю счастие целой жизни! Варвара, ужели я так низко упал в твоем мнении, ужели так мало полагаешь во мне рассудка, чтоб увидеть ничтожность этого, и так мало решительности, чтобы это презреть? Нет, Лев Колонтай имеет голос, сказать свою волю и меч, чтобы ее подтвердить!

—               Благородный друг! и капли точат камень. То, что украшало нас в юности, становится нередко тяжкою цепью в летах мужества. Не говорю уже, что моя со­весть никогда не примирится со мною, если я соеди­нюсь с иноверцем: видно, уж бог не судил благословить этого союза. Но он может заградить тебе доступ к высоким санам республики, на которые призывают тебя твои достоинства и долг гражданина,— и прощу ль я себе, что была тому виною? Нет, нет, я буду несчастна в самом лоне счастия!

Я в самом деле начинаю думать, что панна Бар­бара никогда не любила; такие тонкие угадки, такие дальние расчеты! Это ли голос взаимности, таков ли язык страсти? Когда для меня все надежды, все благо­получие - весь мир в тебе, в тебе одной,— ты забо­тишься о неверном будущем.— Панна Барбара, благо­дарю за эту осеннюю любовь... Кто меня любит мало — тот ненавидит меня.

—               Боже великий! должна ли я слышать укоры со­вести за горячность мою к тебе и твои укоры за холод­ность! Безрассудный человек, для того что ты не дума­ешь о себе, я тем более должна о тебе заботиться. Женское сердце лучше предчувствует то, что не пре­дугадывает ум мужей: брак со мною навлек бы тебе на веку множество горестей — а мне слез... Отбрось эту мысль, добрый мой друг...

Лев Колонтай растрогался на минуту.

—               Варвара, - сказал он,— моя судьба была видеть тебя так часто и так долго... почему же не навсегда? Я лелеял эту мысль, как цветок,— и ты хочешь вы­рвать ее с корнем — это разорвет мое сердце. Не вла­деть тобою — ужаоно, но знать тебя во власти друго­го — нет, это выше меня!

—               Лев, я не разлюблю век, кого полюбила однаж­ды,— но я бы рада была видеть тебя счастливым с иною.

—               И в самом деле ты думаешь, что говоришь? И ты бы могла хладнокровно видеть меня с иною — нет, на закаленном булате нельзя ничего сгладить и ничего вновь вырезать. Пусть ведает снисходительная панна Барбара, что я не из тех уступчивых людей, которые спокойно глядят, когда соперник отнимает у них ми­лую, и на чужом пиру питаются баснями самоотвер­жения!.. Слезы? О, женщины расточительны на них и на увещания, потому что ни то, ни другое ничего им не стоит. Нередко безрассудные в своих прихотях, как благородны они в страстях своих, как мерны в восторгах, как витиеваты в убеждениях! Человеку, ко­торый готов жертвовать им жизнию и душою,— как нежно поют они: будьте терпеливы, будьте рассуди­тельны!

—               По крайней мере, будьте великодушны! — вскри­чала тронутая незаслуженными укорами Варвара.

—               Если на вашем языке бесчувствие называется великодушием, я никогда его не достигну.

—               О, как дорого, Лев, продаешь ты свои благодея­ния!

—      Я, я продаю благодеяния! я, который и в пылу страсти не преступал твоих заветов, - этот упрек слиш­ком жесток, панна Барбара,— он не твоего созданья. Эта недавняя скрытность, эта выученная холодность, этот дерзкий пришлец Яромир — для кого он здесь? для чего он здесь? Он был на Москве, он мог видеть, знать, любить тебя,— может статься, быть любимым... Ваши значительные взоры, волненье, самые слезы твои — ужасная мысль! Но знайте, что сердце Варвары может не принадлежать мне — но рука ее не будет вовек принадлежать никому — знайте, что если я умею любить, то умею и ненавидеть страстно, и этот вор моего счастия Маевский заплатит кровью за свою дерзость!

Предавшись ревности, Колонтай совершенно вышел из себя. Жилы его напряглись, белые пятна проступали и скрывались на лице — с страшными угрозами мести покинул он комнату.

—               Лев, Лев! — воскликнула Варвара вслед ему; но он ничему не внимал, он уж был далеко.

• Назад
• Вперед