Почти женский роман… - 51

Серебряный обнажил саблю.

—               За мною, други! — вскричал он, видя спуска­ющихся вниз на лодках и плотах панцерников; он вскочил в лодку, и еще несколько других лодок, наполненных стрельцами, ударили веслами и в три мгновения уже сцепились с первым плотом.

Счастье помогло Зеленскому выплыть — и Агарев в тот же час, как можно скрытнее, выслал по обоим берегам засады встретить разбойников, велев им запас­тись пуками лучин, хворосту и соломы, чтобы осветить всю реку. Как ждали, так и случилось: обманутые тишиною панцерники, без всякого опасения, без всякого порядка, пустились на едва связанных прутьями бревнах, в полной надежде перерезать врасплох засаду опочинскую. Но можно вообразить, каково было их изумление, когда с обеих сторон открылась пальба, и они открыты сзади и видны как на ладони. Схватка была, однако, ужасна... Отчаянные в пощаде панцерники дрались на смерть... Крики мести или неистовства вторились холмами — плоты, пристающие к берегу, были в тот же миг очищены свинцом и железом; иные, набегая на гряды камней, разрушались, и кровавая смерть ожидала избегнувших смерти влаж­ной. Бой продолжался с остервенением с обеих сто­рон — выстрелы стали редеть, потому что перекрестным огнем можно было повредить своим, зато сабли и копья сверкали и ломались.

Рассеяв передовых с плота, опрокинув их в воду живых и раненых, князь Серебряный выскочил на другой, на котором был сам Жегота. Его товарищи отстреливались метко и отважно, сам он, как волк, окруженный охотниками, отгрызался, не робея. Но все уступило мечу Серебряного.

—               Сдайся! — кричал он атаману,— или погибель твоя неизбежна... Сдайся!

—               Я тебе сдам свинцовый злот! — отвечал с злобной усмешкою Жегота, прицелил и пуля засвистела — но она пробила только рукав князя...

—               Убирайся же к черту! — вскричал он и со всего размаху ударил Жеготу в грудь саблею...

Разбойник зашатался, упал,— и, падая, увлек с собою князя; как змея, обвил его руками, задушая огромным своим телом, и погруз вместе с ним на дно. Кто видел последнюю борьбу двух противников; кто слышал последний стон князя в жару и в дыму схватки, при неверном сиянии огней?

Как раскаленный шар вставало солнце в тумане. Останки недавней битвы разбросаны были по берегам; окровавленные бревна тихо вращались в заводях или, увязнув, стояли между каменьев; на иных дымились еще трупы от пыжей, тлеющих в одежде. Через реку плавили захваченных коней панцерников, из которых весьма немногие избежали побоища. На русской сторо­не делили добычу.

Но все тихо и мрачно было под самыми стенами зам­ка, хотя множество народа было собравшись там, и самые башни, казалось, нахмурясь, взирали с холма высокого: стрельцы откачивали утопшего своего голову.

—               Боже милосердный! — восклицал Агарев, возводя к небу очи, полные слезами,— неужели ему на роду написано погибнуть такою смертию! Бедный, добрый друг,— для того ли она выпустила тебя из когтей своих — чтоб похитить после удачи... О, я бы поставил Спасу свечу в его рост, если б он воротился в жи­вые — дал бы бочку вина тому, кто мне скажет, что он очнулся.

—               Очнулся, очнулся! — закричали многие.

И в самом деле князь Серебряный вздохнул, открыл очи и, будто пробудясь от страшного сна, озирался кругом боязливо; ручьями текла вода по бледному челу его — Агарев кинулся обнимать спасенного.

—               Слава богу на небе — ты опять наш, милый князь, да и можно ль умирать после такой победы? Уже и дрались молодецки — особенно ты, орел орло- вич, то-то запируем теперь!

Так восклицал Агарев, мешая несвязно приветы с поздравлениями... Зеленский, как сумасшедший, прыгал от радости — стрельцы толпились, чтоб увериться в отрадной вести. Один только князь не делил общего восторга — он будто припоминал что-то — чего-то искал в мыслях своих... ему казалось, будто по выстреле Жеготы пронзительный стон оледенил его сердце — будто он родился, как из лона воды, но был знаком ему — и этот-то ужасающий стон ослабил удар, ниспав­ший на грудь разбойника; но где, но как, но кем произнесен был он — в том отказывала его память.

—               Где она? — наконец вскричал князь нетерпеливо.

Все молчали.

—        Где она, где? — повторил он, и страх изобра­зился на лице: видно было, что он еще более боялся, чем желал ответа, угадывая его на померкших лицах окружающих. Сверхъестественные силы влились в него, он поднялся на ноги, ступил несколько шагов, пытая взорами окрестность,— перед ним лежала раненая Вар­вара!!

В головах ее стоял рыболов, опершись на весло, и плакал. Священник, совершив обряд причащения, перевязывал рану — пуля пробила ей навылет грудь, выше сердца. Лицо ее было бледно, как снег, однако ж покойно... Волосы струились по плечам.

Она уже не могла говорить — но, радостно улыбаясь при виде князя, она захватила немного земли рукою, бросила ее на сердце и подняла очи к небу — две слезы выкатились из них — чело ее просияло неземным блаженством...

—               Бесценная Варвара! — воскликнул князь, упадая к ногам ее,— хоть одно слово, хоть один взор еще...

Все плакали навзрыд — чужие, незнакомые проли­вали слезы — каково ж было тогда сердцу, ее любив­шему? Князь не мог плакать, не мог стенать — отча­яние его было выше выражений смертных. Он только восклицал: «Варвара!» — но к ней не долетал уже при­зыв жизни — Варвара Васильчикова уже не сущест­вовала.

• Назад
• Вперед