Почти женский роман… - 15

—  Это он,— произнесла графиня, не слушая ученых замечаний своей горничной, и решительно протекла все комнаты до гостиной. Но когда должно было ступить гуда, бодрость ее оставила, и она долго держала за позолоченную ручку дверей, припоминая, какое лицо должно ей принять и что говорить. Наконец дверь рас­пахнулась, и графиня, опустя очи, вошла в гости­ную, краснея, подняла их,— и что же? Перед нею стоял белокурый гусарский офицер, но вовсе не князь Гремин. Быстро сменялись розы и лилии на щеках графини,— она неподвижно глядела на незнакомца... но он, вероятно более приготовленный к подобной встрече, после обычных поклонов, первый прервал мол­чание:

—               Я должен просить у вас прощения, графиня, и за вчерашнюю мистификацию, и за странность настоящего визита. Дон Алонзо осмеливается представить вам гусарского майора Валериана Стрелинского, а Ва­лериан Стрелинский дерзает ходатайствовать за испан­ского гидальго; хотя с большим сомнением на счет действительности обоих и взаимных порук!

Смущение светской женщины — минута. С любез­но-шутливым тоном отвечала она:

—               Напрасное сомнение, господин майор: я очарова­на случаем познакомиться с вами без маски и, конечно, ничего не теряю в вашем превращении.

—               Ваши слова для меня оракул, графиня, и поз­вольте сказать,— на этот раз так же двусмысленны. Ничего не теряете, сказали вы, но из чего? из хорошего или дурного обо мне мнения?

Есть люди, умеющие так естественно говорить са­мые необыкновенные вещи, предлагать самые нескромные вопросы в мире, что в их устах они нисколько не кажутся странными,— и с первой минуты знакомства располагают всякого к подобной же откровенности. Стрелинский принадлежал к их числу.

— Вы слишком требовательны, майор,— отвечала графиня, улыбаясь.— Теперь вы бы могли усумниться в истине моего ответа потому только, что он сказан при первом вашем посещении: я храню это удовольствие для позднейшего знакомства.

— Но как осмелюсь я скучать вам повторением визитов, неуверенный в прощении за первый? Вы жела­ли видеть меня без маски, графиня, будьте же снисхо­дительны к моим самородным странностям. Руку на сердце, и скажите искренно — вы не меня ожидали увидеть в Дон Алонзе?

—              Я не ожидала увидеть вас, Стрелинский! Но вы знаете, что не всегда желают, кого ждут...

—               И, позвольте докончить речь вашу,— иногда терпят, кого не ждут,— не так ли, графиня?

—               Совершенно не так, Стрелинский. Вы злой пере­водчик добрых мыслей. Я думала, что утро излечит вас от вчерашней неприязни к женщинам,— но теперь ви­жу, что вы неисправимы!

—               Неисправим,— что до искренности, графиня. Я солдат, и вечный, неизменный отзыв мой — истина, во всех случаях жизни; в уединении и в шуме света при последнем, как и при первом свидании; и я, не обинуясь, скажу вам: я так высоко ценю ваше доброе расположение, что и часовая неизвестность о нем мне будет тягостна.

—               Я думаю, Стрелинский, удовольствие, с которым провела я время, танцуя с вами, может служить тому лучшим поручительством.

—               Вы так добры, так снисходительны, графиня; со всем тем я не осмеливаюсь завладеть вполне этим ком­плиментом за минувший вечер.

—               Не вполне, майор? — отвечала графиня шутя и как будто не угадывая, на что метил Стрелинский,— неужели же вы уделяете из него часть своему испанскому платью? Я уверена, что вчерашний Дон Алонзо и в гусарском мундире будет так же весел и любезен, как прежде, и по­старается вновь перенести роскошные цветы Гренады под хладное небо нашего отечества.

—               Небо везде небо, графиня, хотя не каждый хочет, не каждый умеет наслаждаться им! и не все цветы ороше­ны благотворною росою...

Он замялся, не зная, какой родительный падеж при­брать сюда, но глаза договорили его мысль лучше слов, и, как казалось, прекрасная графиня вовсе не сердилась на это. Даже если верить достоверным историкам (вы зна­ете, что и Наполеон не казался героем своему камерди­неру, и Клеопатра была не более как женщина в глазах ее наперсницы),— то при слове «небо», которому влюб­ленный майор дал нежное значение звуком голоса, что-то похожее на вздох вырвалось из груди ее.

Потом разговор склонился на летучие новости, кото­рыми испещрена всегда столичная атмосфера. Потом графиня рассказывала маленькие приключения своих путешествий так мило! Валериан слушал так вниматель­но! а это великое искусство, особенно с женщинами,— они требуют, чтобы вы внимали им не только слухом, но и глазами, и скорее простят всякую глупость, когда вы им говорите, нежели рассеянность, когда вы их слушаете. Одним словом, между новыми знакомцами царствовала такая гармония, что можно было закла­дывать сто против одного: амур был настройщиком этого лада. Они шутили, смеялись, спорили, как будто век жили вместе. И между тем очи обоих вели столь сильный перекрестный огонь, что он не только им, но и сторонним мог казаться потешным. Один мой приятель говаривал, что сердце юноши — лядунка с порохом, сердце жен­щины— склянка с духами; но, как бы то ни было, и то и другое — вещи легковозгораемые, а потому казалось весьма сомнительным, чтобы они могли уцелеть от пла­мени. Но женщины и в самом пылу не забывают ни приличий, ни безделиц, лежащих на сердце...

Приданое Евы — любопытство и оскорбленное само­любие — подстрекали графиню узнать, каким образом могло кольцо, подаренное Гремину, перейти в руки Стрелинского! Она не скрывала от себя, как ни досадно то было, что майор по вчерашним словам угадал ее тайну, если тайной что-нибудь ему было прежде, ибо встречу с собой она не считала случайною, и потому, возвратив улитку разговора на маску его, она слегка похвалила его уменье превратить себя из блондина в черноволосого и искусство менять голос по произволу — и пошла прямо к цели.

—               Откровенно скажу вам, Стрелинский,— примол­вила она,— вы бросили меня в туман загадок и не­доумений. Особенно эмалевое кольцо ваше с изумрудом ввело меня в ребяческое заблуждение... мне показалось, оно не вовсе мне незнакомо.

—               Кольцо это,— отвечал Стрелинский, как будто пробуждаясь от сна и подавая его графине,— кольцо это сделано было года два тому назад в подражание кольцу одного из друзей моих, только что приехавшего из Петербурга. Я счел его модным; вкус в отделке и форма мне понравились — и услужливые киевские жиды тотчас сработали что-то подобное. Все это было делом случая, но теперь кольцо мое получило для меня новую цену, как заветное звено лестного вашего знакомства, графиня.

Между тем лицо графини прояснилось... Рассмотрев кольцо, она уверилась, что оно только издали схоже на подаренное ею некогда и не носило на себе знака давно стертой с ее сердца привязанности. Самолюбие ее было утешено, и она, отдавая кольцо Стрелинскому, очень благосклонно возразила ему:

• Назад
• Вперед