Почти женский роман… - 75

Выбирай себе место, Аммалат-бек: хочешь, ступай в передовые — заскакать стадо; хочешь, останься со мной назади. Я с абреками шаг за шаг буду удерживать погоню!

—        Разумеется, я буду там, где больше опасности,— но что такое абреки, Джембулат?

—     Это не легко тебе растолковать. Вот видишь, многие из самых удалых наездников иногда дают зарок года на два, на три, на сколько вздумается, не участвовать ни в играх, ни в весельях, не жалеть своей жизни в набегах, не щадить врагов в битве, не спущать ни малейшей обиды ни другу, ни брату родному, не знать завету на чужое, не боясь преследований или мести; одним словом, быть неприятелем каждого, чу­жим в семье своей, которого каждый может, если сможет, убить. В ауле они опасные соседи, потому что, встречаясь с ними, надо всегда держать курок на взводе. Зато в деле на них первая надежда (Это настоящие берсеркеры древних норманнов, которые, пере­ходя в неистовство, рубили даже товарищей. Примеры такой безумной храбрости нередки между азиатцами. (Замечание принадлежит автору)).

—               Для какой же выгоды, для какой причины бе­рут на себя уздени такую обузу?

—               Одни просто из молодечества, другие от бедно­сти, третьи с какого-нибудь горя. Вон этот, например, высокий кабардинец поклялся пять лет быть абреком после того, как любовница его умерла от оспы. С тех пор лучше водить дружбу с тиграми, чем с ним. Он уж три раза ранен в отплату за кровь — а все неймется.

—               Чудный обычай! Как же воротится абрек в мирную жизнь после такой жизни?

—               Что тут мудреного: старое, как с гуся вода. Со­седи будут радехоньки, что срок ему кончился раз­бойничать; а он, скинув с себя абречество, будто змеиную шкурку, станет смирнее овна. У нас одни кровоместники помнят вчерашнее. Однако ночь стемнела; туман стелется над Тереком — пора за дело!

Джембулат свистнул — и свист его повторился во всех концах стана: вмиг собралась вся шайка. К ней присоединились многие уздени из окрестных мирных деревень. Потолковав с ними, где лучше переправить­ся,— отряд в тишине двинулся к берегу. Аммалат-бек не мог надивиться молчаливости не только всадников, но и самих коней. Ни один из них не ржал, не хра­пел и, будто остерегаясь, ставил копыто на землю. От­ряд несся неслышным облаком; скоро добрались до берега Терека, который излучиною образовал в том месте мыс, и от него к противоположному берегу тянулась каменистая коса. Вода в то время была невысока и брод возможен; несмотря на это, часть отряда потянулась выше, для переправы вплавь, чтобы оття­нуть казаков от главной переправы и прикрыть ее, ежели бы дали отпор. Те, которые надеялись на коней своих, прыгали прямо с берега. Другие подвязывали под передние лопатки по паре небольших мехов, наду­тых как пузыри. Быстрина сносила и разносила их, и каждый выходил на сушу, где находил удобнее место, чтобы вскарабкаться коню. Непроницаемая за­веса тумана скрывала все движение.

Надобно знать, что по всей горской прибрежной ли­нии тянется маячная и сторожевая цепь. По всем кур­ганам и возвышенностям стоят конные пикеты. Про­езжая мимо днем, вы видите на каждом холме высо­кий шест с бочонком наверху: он полон смолой и соломою и готов вспыхнуть при первой тревоге. При этом шесте обыкновенно привязана казацкая ло­шадь — и подле нее лежит часовой. В ночь часовые удваиваются, но, несмотря на такую предосторожность, черкесы, под буркой мрака и тумана, нередко малыми шайками протекают сквозь цепь, будто вода сквозь сито. Точно то же случилось и теперь. Зная совершен­но местность, белады (проводники) из мирных вели каждую партию и тихомолком миновали курганы. В двух только местах хищники, чтобы прервать линию маяков, могущих изменить им, решились снять часо­вых. На один пост отправился сам Джембулат, а на­шему беку велел ползком выбраться на берег, обогнуть пикет сзади, сосчитать сто и потом ударить несколько раз в огниво. Сказано, сделано. Чуть подняв голову с забережья, весьма крутого, Джембулат высмотрел казака, дремлющего над фитилем, держа в поводу ло­шадь. Послышав шорох, часовой встрепенулся и устре­мил беспокойные взоры на реку. Боясь, чтобы тот не заметил его, Джембулат метнул вверх шапку и при­пал за кряж.

—               Проклятая утица,— сказал донец.— Им и ночью масленица: плещутся да летают, словно ведьмы киев­ские.

Но в это время искры, мелькнувшие в другой сто­роне, привлекли его внимание.

—               Неужто волки? — подумал он,— бывает, они крепко сверкают глазами!

Но искры посыпались снова — и он обомлел, вспом­нив рассказы, что чеченцы дают такие сигналы, управляя ходом своих товарищей. Этот миг изумления и раздумья был мигом его погибели; кинжал, ринутый сильною рукою, свистнул — и пронзенный казак без стона упал на землю. Товарищ его был изрублен сон­ный, а вырванный шест с бочонком кинули в воду.

Быстро соединился весь отряд по данному знаку и разом устремился на деревню, на которую заранее предположено было напасть. Набег совершен был очень удачно, то есть вовсе неожиданно. Все крестьяне, которые успели вооружиться, были перебиты после отча­янного сопротивления; другие спрятались или разбежались. Кроме добычи, множество пленных и пленниц было наградой отваги. Кабардинцы вторгались в дома, уносили что поценнее или что второпях попадало под руку, но не жгли домов, не топтали умышленно нив, не ломали виноградников. «Зачем трогать дар божий и труд человека»,— говорили они, и это правило горского разбойника, не ужасающегося никаким зло­действом,— есть доблесть, которою бы могли гордить­ся народы самые образованные, если бы они ее имели. В час все было кончено для жителей, но не для гра­бителей: тревога распространилась уже по всей линии. Как утренние звезды, засверкали сквозь туман маяки — и призыв к оружию раздавался во всех сторонах.

Между тем несколько человек опытных наездников обскакали большой табун, далеко в степи ходивший. Пастух был захвачен сразу. С криком и выстрелами бросились они потом на коней с полевой стороны... кони шарахнулись — взбросили гривы и хвосты на ве­тер и стремглав кинулись вслед за черкесом, которого на лихом скакуне нарочно оставили на речной сто­роне, чтобы он был водаком испуганного стада. Как добрый кормчий, зная и в туманах наизусть все опас­ности этого степного моря,— черкес летел впереди пря­дающих коней, вился между постами и, наконец, избрав самое крутое место берега, спрыгнул в Терек со всего расскака. Весь табун за ним следом — только прыскала шумная пена от падения.

• Назад
• Вперед