Почти женский роман… - 22

VIII

Я был отважно хладнокровен;

Но, признаюсь,— на утре лет

Не весело покинуть свет,

И сердца бой не очень ровен,

Когда вопросом «Быть иль нет?»

 Вам заряжают пистолет.

Ольга не могла сомкнуть глаз в течение целой зим­ней ночи. Как ни мало изведала она свет,— но частые рассказы о поединках уже познакомили ее с этим кровавым предрассудком; а необычайная угрюмость и принужденная шутливость брата, весть, что он очень круто говорил с князем Греминым наедине, и позднее посещение незнакомого офицера,— возбудили в душе ее все опасения и страхи. Не понимая причины — она видела возможность ссоры между братом и Греминым. Далеко до зари она была уже одета и бродила как тень по тихим и пустым комнатам. Ужасное сомнение волновало грудь ее; она желала и страшилась узнать роковую истину, прислушивалась к каждому шороху, к каждому звуку. Несколько раз на цыпочках прокра­дывалась она к братней половине — но там было все мертво и темно. Вдруг конский топот у крыльца привлек все ее внимание — белый султан мелькнул у братней маленькой лестницы — и вещее сердце ее замерло... тяжкое предчувствие оледенило кровь. Она слышала говор в ближней комнате и не смела слушать — она хотела удалить безнадежную известность, но братская любовь преодолела все. Притаив дыхание, взглянула Ольга в замочную скважину: против самых дверей топилась печка и озаряла комнату багровым полусветом своим. Старый слуга Валериана плавил свинец в желез­ном ковше, стоя перед огнем на коленях, и лил пули — дело, которое прерывал он частыми молитвами и кре­стами. У стола какой-то артиллерийский офицер обре­зывал, гладил и примерял пули к пистолетам. В это время дверь осторожно растворилась, и третье лицо, кавалерист-гвардеец, вошел и прервал на минуту их занятия.

—               Bonjour, capitaine (Здравствуйте, капитан (фр.).),— сказал артиллерист входя­щему,— все ли у вас готово?

—               Я привез с собой две пары: одна Кухенрейтера, другая Лепажа: мы вместе осмотрим их.

—               Это наш долг, ротмистр. Пригоняли ли вы пули?

—               Пули деланы в Париже и, верно, с особенною точностию.

О, не надейтесь на это, ротмистр. Мне уже случилось однажды попасть впросак от подобной доверчивости. Вторые пули — я и теперь краснею от воспоминания — не дошли до полствола, и, как мы ни бились догнать их до места,— все напрасно. Против­ники принуждены были стреляться седельными пистолетами — величиной едва не с горный единорог, и хо­рошо, что один попал другому прямо в лоб, где всякая пуля, и менее горошинки и более вишни,— производит одинаковое действие. Но посудите, какому нареканию подверглись бы мы, если б эта картечь разбила вдре­безги руку или ногу?

—               Классическая истина! — отвечал кавалерист улыбаясь.

—               У вас полированный порох?

—               И самый мелкозернистый.

—               Тем хуже: оставьте его дома. Во-первых, для единообразия мы возьмем обыкновенного винтовочного пороха; во-вторых, полированный не всегда быстро вспыхивает, а бывает, что искра и вовсе скользит по

нем.

—               Как мы сделаемся со шнеллерами?

—               Да, да! эти проклятые шнеллеры вечно сбивают мой ум с прицела, и не одного доброго человека уложи­ли в долгий ящик. Бедняга Л — он погиб от шнеллера (шнеллер: устройство, монтируемое на некоторых моделях стрелкового оружия, это приспособление действует моментально при ничтожном движении пальца, предпочтительней целиться, не держа палец на спусковом крючке (admin))в глазах моих: у него пистолет выстрелил в землю, и соперник положил его, как рябчика, на барьер. Видел я, как и другой нехотя выстрелил на воздух, когда он мог достать дулом в грудь противника. Не позволить изводить шнеллеров — почти невозможно и всегда бес­полезно, потому что неприметное, даже невольное движение пальца может взвести его — и тогда хлад­нокровный стрелок имеет все выгоды. Позволить же — долго ли потерять выстрел! шельмы эти оружейники: они, кажется, воображают, что пистолеты выдуманы только для стрелецкого клуба!

—               Однако ж, не лучше ли запретить взвод шнелле­ров? Можно предупредить господ, как обращаться с пружиной; а в остальном положиться на честь. Как вы думаете, почтеннейший?

—               Я согласен на все, что может облегчить дуэль; будет ли у нас лекарь, господин ротмистр?

—               Я вчера посетил двоих — и был взбешен их ко­рыстолюбием... Они начинали предисловием об ответст­венности — и кончали требованием задатка; я не решился вверить участь поединка подобным торгашам.

В таком случае я берусь привести с собою доктора — величайшего оригинала, но благороднейшего человека в мире. Мне случалось прямо с постели увозить его на поле, и он решался, не колеблясь. «Я очень знаю, господа,— говорил он, навивая бинты на инструмент,— что не могу ни запретить, ни воспрепятствовать вашему безрассудству,— и приемлю охотно ваше приглашение. Я рад купить, хотя и собственным риском, облегчение страждущего человечества!» Но, что удивительнее всего,— он отказался за поездку и лече­нье от богатого подарка.

—               Это делает честь человечеству и медицине. Вале­риан Михайлович спит еще?

—               Он долго писал письма и не более трех часов как уснул. Посоветуйте, сделайте милость, вашему това­рищу, чтобы он ничего не ел до поединка. При не­счастии пуля может скользнуть и вылететь насквозь, не повредя внутренностей, если они сохранят свою уп­ругость; кроме того, и рука натощак вернее. Позаботи­лись ли вы о четвероместной карете? в двуместной — ни помочь раненому, ни положить убитого.

—               Я велел нанять карету в дальней части города и выбрать попростее извозчика, чтобы он не догадался и не дал бы знать.

—               Вы сделали как нельзя лучше, ротмистр; а то полиция не хуже ворона чует кровь. Теперь об усло­виях: барьер по-прежнему — на шести шагах?

—               На шести. Князь и слышать не хочет о большем расстоянии. Рана только на четном выстреле кончает дуэль,— вспышка и осечка не в число.

—               Какие упрямцы! пускай бы за дело дрались — так не жаль и пороху; а то за женскую прихоть и за свои причуды.

—               Много ли мы видели поединков за правое дело? А то все за актрис, за карты, за коней или за порцию мороженого.

—               Признаться сказать, все эти дуэли, которых при­чину трудно или стыдно рассказывать, немного делают нам чести. Итак, ровно в полдень и за Выборгскою заставой?

—               В полдень и там. Невдалеке от трактира, на вто­рой версте, где мы съедемся, влево от дороги, есть пустой и довольно светлый ток; в нем мы защищены будем от ветра и сверкания солнца. Я надеюсь, однако, что мы, прежде чем сведем их, испытаем все средства к примирению? Смертной обиды между ними не было — и, может, нам удастся кончить дело извине­нием.

• Назад
• Вперед