Почти женский роман… - 90

Между тем появление Аммалата произвело на боль­ную спасительное влияние. То, чего не могли или не умели сделать горные врачи,— произошло от случая. Надобно было пробудить онемевшую жизненную деятельность сильным колебанием,— без этого она погибла бы, не от болезни, уже затихшей, но от изне­можения, как лампа, гаснущая не от ветра, но от недостатка воздуха. Наконец молодость взяла верх; после перелома жизнь опять разыгралась в серд­це умиравшей. После долгого, кроткого сна она про­будилась с обыкновенными силами, с свежими чувст­вами.

—            Мне так легко, матушка,— сказала она ханше, весело озираясь,— будто я вся из воздуха. Ах, как сладостно отдохнуть от болезни — кажется, и стены мне улыбаются. Да, я была очень больна, долго больна; я много вытерпела... теперь, слава Аллаху, я только слаба, и это пройдет скоро... я чувствую, что здоровье, как жемчуг, катится у меня по жилам. Все прошлое представляется мне в каком-то мутном сне. Мне ви­делось, будто я погружаюсь в холодное море, а сгораю жаждою... вдали носились, будто во мраке и в тумане, две звездочки — тьма густела и густела; я погрязала ниже и ниже. И вдруг показалось мне, что кто-то назвал меня по имени и могучею рукою выдернул из леденеющего, безбрежного моря... лицо Аммалата мельк­нуло передо мной, словно наяву,— звездочки вспых­нули молниею, и она змеей ударила мне в сердце; больше не помню!

На другой день Аммалату позволили видеть выздоравливающую. Султан-Ахмет-хан, видя, что от него не добиться путного ответа, покуда сомнение не стихнет в душе, кипучей страстью,— склонился на его неотступ­ные просьбы.

—            Пускай все радуются, когда я радуюсь,— сказ он — и ввел гостя в комнату дочери.

Селтанету предупредили — но со всем тем волнение в ней было чрезвычайно, когда очи ее встретились с очами Аммалата, столь много любимого, столь долг и напрасно ожидаемого. Оба любовника не могли вы­молвить слова, но пламенная речь взоров изъяснила длинную повесть, начертанную жгучими письменами на! скрижалях сердца. На бледных щеках друг друга прочи­тали они следы тяжких дум и слез разлуки, следы: бессонницы и кручины, страхов и ревности. Пленительна цветущая краса любимой женщины; но ее бледность, ее болезненная томность — очаровательны, восхити­тельны, победны! Какое чугунное сердце не растает от) полного слез взора ее, который без упрека, нежно говорит вам: «Я счастлива... я страдала от тебя и для тебя!»   

Слезы брызнули из глаз Аммалата, но, вспомнив наконец, что он тут не один, он оправился, поднял голову — но голос отказывался вылиться словом, и он насилу мог сказать:

—            Мы очень давно не видались, Селтанета!

—            И едва не расстались навечно,— отвечала Селта­нета.

—            Навечно? — произнес Аммалат полуукорительным голосом— И ты могла думать это, верить этому? Разве нет иной жизни? жизни, в которой неведомо горе, ни разлука с родными и с милыми! Если бы я потерял талисман своего счастия, с ка­ким бы презрением сбросил я с себя ржавые, тяж­кие латы бытия! для чего бы мне тогда сражаться с роком?

—            Жаль, что я не умерла, коли так,— возразила Селтанета, шутя,— ты так заманчиво описываешь замогильную сторону, что хочется поскорее перепрыгнуть в нее.

—            О нет, живй, живи долго, для счастия, для... любви,— хотел примолвить Аммалат, но покраснел и умолкнул.

Мало-помалу розы здоровья опять раскинулись на щеках довольной присутствием милого девушки. Все опять пошло обычной чередою. Хан не уставал рас­спрашивать Аммалата про битвы и походы и устройство войск русских; ханша скучала ему спросами о платьях и обычаях женщин их... и не могла пропустить без воззвания к Аллаху ни одного раза, слыша, что они ходят без туманов. Зато с Селтанетой находил он раз­говоры и рассказы прямо по сердцу. Малейшая бездел­ка, друг до друга касающаяся, не была опущена без подробного описания, повторения и восклицания. Лю­бовь, как Мидас, претворяет все, до чего ни коснется, в золото, и ах! часто гибнет, как Мидас, не находя ничего вещественного для пищи.

Но с крепнущими силами, с расцветающим здоровь­ем Селтанеты, на чело Аммалата чаще и чаще стали набегать тени печали. Иногда вдруг среди оживленного разговора он останавливался внезапно, склонял голову, и прекрасные глаза его подергивались слезною пеленою, и тяжкие вздохи, казалось, расторгали грудь; то вдруг он вскакивал... очи сверкали гневом, он с злобной улыб­кою хватался за рукоять кинжала... и после того, будто пораженный невидимою рукою, впадал в глубокую за­думчивость, из которой не могли извлечь его даже ласки обожаемой Селтанеты.

• Назад
• Вперед