Почти женский роман… - 61

Подъехав к южному концу ристалища, Аммалат остановился. Почетные люди, старики, опираясь на палки, и старшины Буйнаков обстали его кругом, ста­раясь вызвать на себя приветливое слово бека, но Аммалат ни на кого не обращал особенного внимания и с холодною учтивостью отвечал односложными сло­вами на лесть и поклоны своих подручников. Он махнул рукою: это был знак начинать скачку.

Без очереди, без всякого порядка кинулись человек двадцать самых горячих ездоков скакать взад и впе­ред, гарцуя, перегоняя друг друга. То перерезывали они друг другу дорогу — и вдруг сдерживали коней, то вновь пускали их во всю прыть с места. После этого все взяли небольшие палки, называемые джигидами, и начали на скаку метать вслед и встречу противни­ков, то ловя их на лету, то подхватывая с земли. Иные падали долой из седла от сильных ударов, и тогда раздавался громкий смех зрителей побежден­ному, громкие клики привета победителю, иногда кони спотыкались, и всадники редко не падали через голо­ву, выброшенные двойною силою коротких стремян. Затем началась стрельба.

Аммалат-бек все это время стоял поодаль, любуясь. Нукеры его один по одному вмешивались в толпу джигитующих, так что под конец при нем осталось только двое. Сначала он стоял неподвижен и равнодушным взором следил подобие азиатской битвы, но мало-помалу участие стало разыгрываться в нем силь­нее и сильнее... Он уже с большим вниманием смот­рел на удальцов, стал ободрять их голосом и движе­нием руки, вставать выше на стременах, и, наконец, наездническая кровь закипела в нем, когда любимый его нукер не попал на всем скаку в брошенную перед ним шапку,— он выхватил у своего оруженосца ружье и стрелой полетел вперед, увиваясь между стрелками.

— Раздайся, раздайся! — послышалось кругом, и все, как дождь, рассыпались по сторонам, дав место Аммалат-беку.

На расстоянии одной версты стояло десять шестов с повешенными на них шапками. Аммалат проскакал в один конец, крутя ружье над головою; но едва ми­новал крайний столб смелым поворотом, он встал на стременах, приложился назад — паф — и шапка упала наземь; не умеряя бега, он зарядил ружье, с брошенными поводами,— сбил шапку с другого, с третьего — и так со всех десяти... Говор похвал раздался со всех сторон, но Аммалат, не останавливаясь, бросил ружье в руки нукера, выхватил из-за пояса пистолет и вы­стрелом из него отбил подкову с задней ноги своего скакуна — подкова взвилась и, свистя, упала далеко назади; тогда он снова подхватил заряженное нуке­ром ружье и велел ему скакать перед собою...

Быстрее мысли понеслись оба. На полдороге нукер вынул из кармана серебряный рубль и высоко взбросил его на воздух; Аммалат приложился вверх, не ожидая падения, но в то же самое мгновение конь его споткнулся со всех четырех ног и, бороздя пыль мор­дою, покатился вперед с размаха. Все ахнули — но ловкий всадник, стоявший стоймя на стременах, не тряхнулся, не подался вперед, как будто не слышал падения,— выстрел сверкнул, и вслед за выстрелом се­ребряный рубль улетел далеко в народ. Толпа заревела от удовольствия: «Игид! Игид (удалец). Алла, Валла-га». Но Аммалат-бек скромно отъехал в сторону, сошел с коня и, бросив повода в руки джиладара, то есть конюшего, велел сей же час подковать коня. Скачка и стрельба продолжались.

В это время подъехал к Аммалату эмджек (Эмджек — грудной, молочный брат; от слова «эмджек» — сосец. У кавказских народов это родство священнее природного; за своего эмджека — каждый положит голову. Матери стараются заранее связать таким узлом надежные семьи. Мальчика приносят к чужой матери, та кормит его грудью — и обряд кончен — нераз­рывное братство начато. (Замечание принадлежит автору)) его Сафир-Али, сын одного из небогатых беков буйнакских, молодой человек приятной наружности и просто­го, веселого нрава. Он вырос вместе с Аммалатом и потому очень коротко обходился с ним. Он спрыгнул с коня и, кивнув головою, сказал:

—       Нукер Мемет-Расуль измучил твоего старика, безгривого жеребца (Славная в Персии порода туркменских лошадей, называемая текe (Замечание принадлежит автору)) через ров, шириною шагов семи...

—               И он не прыгает? — вскричал нетерпеливый Аммалат.— Сейчас, сей же миг привести его ко мне.

Он встретил коня на полдороге; не ступая в стре­мя, вспрыгнул в седло и полетел к утесистой рыт­вине — доскакал, стиснул колена, но усталый конь, не надеясь на свои силы, вдруг повернул направо на самом краю, и Аммалат должен был сделать еще круг.

Во второй раз конь, подстрекаемый плетью, взвился на дыбы, чтобы перепрянуть через ров,— но замялся, заартачился и уперся передними ногами.

Аммалат вспыхнул... Напрасно упрашивал его Сафир-Али, чтобы он не мучил бегуна, утратившего в боях и разъездах упругость членов,— Аммалат не внимал ничему и понуждал его криком, ударами обна­женной сабли; и в третий раз подскакал он к рыт­вине и, когда в третий раз стал с размаха старый конь, не смея прыгнуть,— он так сильно ударил его рукоятью сабли в голову, что конь грянулся наземь без дыхания.

—               Так вот награда за верную службу,— сказал Сафир-Али, с сожалением глядя на издохшего бегуна.

Вот награда за ослушанье,— возразил Аммалат, сверкая очами.

Видя гнев бека, все умолкли и отсторонились. Всадники джигитовали.

И вдруг загремели русские барабаны, и штыки русских солдат засверкали из-за холма. То была рота Куринского пехотного полка, отправленная из отряда, ходившего тогда в Акушу, возмущенную Ших- Али-ханом, изгнанным владетелем Дербента.

Рота сия должна была конвоировать обоз с продо­вольствием из Дербента, куда и шла горною дорогою. Ротный командир, капитан ***, и с ним один офицер ехали впереди. Не доходя до ристалища, ударили отбой, и рота стала, сбросила ранцы и составила в козлы ружья, расположась на привал, но не разводя огней.

Прибытие русского отряда не могло быть новостью для дагестанцев в 1819 году; но оно и до сих пор не делает им удовольствия. Изуверство заставляет их смотреть на русских, как на вечных врагов — но вра­гов сильных, умных — и потому вредить им решаются они не иначе, как втайне, скрывая неприязнь под личиною доброхотства.

• Назад
• Вперед