Почти женский роман… - 83

Избавленный Верховский спешил обнять своего друга, но тот в запальчивости еще рубил, терзал уби­того зверя.

—            Я не принимаю незаслуженной благодарности,— отвечал он наконец, уклоняясь от объятий полков­ника! — Этот самый кабан в глазах моих растерзал одного табасаранского бека, моего приятеля, когда он, промахнувшись по нем, занес ногу в стремя. Я за­горелся гневом, увидя кровь товарища, и пустился в погоню за кабаном. Чаща помешала мне насесть на него по следу — я было совсем потерял его — и вот бог привел меня достичь это проклятое животное, когда оно готово было поразить еще благороднейшую жертву — вас, моего благодетеля.

—            Теперь мы квиты, любезный Аммалат! не поми­най про старое. Сегодня же отомстим мы зубами этому клыкастому врагу за страх свой. Я надеюсь, ты не откажешься прикушать запрещенного мясца, Аммалат?

—            И даже запить его шампанским, полковник. Не во гнев Магомету, я лучше люблю закаливать душу в пене вина, чем в правоверной водице.

Облава обратилась в другую сторону... вдали слы­шались гай и крик и бубны гонящих татар; в другой стороне по временам раздавались выстрелы. Полков­нику подвели коня, и он, любуясь надвое рассеченным кабаном, потрепал по плечу Аммалата... примолвив: «Молодецкий удар!»

—            В нем разразилась месть моя,— возразил тот,— а месть азиатца тяжка!

—            Ты видел, ты испытал, Аммалат,— сказал ласко­во полковник,— как мстят за зло русские, то есть хрис­тиане,— будь же это не в упрек, а в урок тебе!

И оба поскакали к цепи.

Аммалат-бек был чрезвычайно рассеян: он то не отвечал, то невпопад отвечал на вопросы Верховского, подле которого ехал, поглядывая во все стороны. Тот, думая, что он, как горячий охотник, занят поисками, оставил его и поехал далее. Наконец Аммалат увидел, кого ждал так нетерпеливо... к нему навстречу несся эмджек его, Сафир-Али, весь забрызган грязью, на ды­мящейся лошади. С восклицаниями алейкюм селам оба они спрыгнули с коней и сжали друг друга в объя­тиях.

Итак, ты был там, ты видел ее, ты говорил с нею,— вскричал Аммалат, снимая с себя кафтан и задыхаясь от торопливости.— По лицу вижу, что ты привез добрые вести, и вот тебе моя новая чухаза это (У татар непременное обыкновение отдавать вестнику чего-нибудь приятного — свою верхнюю, с плеча, одежду. (Замечание принадлежит автору)). Живы ли, здоровы ли, любит ли меня по- прежнему?

—            Дай образумиться,— возразил Сафир-Али,— дай хоть дух перевести — ты насыпал столько расспросов, и сам я везу столько поручений, что они столпились, как бабы у дверей мечети, и растеряли свои башмаки. Во-первых, по твоему желанью, а по моему летанью, я был в Хунзахе. Пробрался так тихо, что не спугнул ни одного дрозда с дороги. Султан-Ахмет-хан здоров и дома. Он расспрашивал о тебе, преважно качал го­ловою и спросил, не нужно ли тебе веретена рассучи­вать дербентский шелк. Ханша посылает чох селаммум (много приветствий) и столько же сладких пирожков. Я выбросил их на первом привале — все изломались, проклятые. Сурхай-хан, Нуцал-хан...

—            Черт их побери одним разом... что же Селтанета?

—            Ага! наконец дотронулся до сердечной мозоли. Селтанета, милый мой, хороша, как небо с звездами,— только на этом небе я видел зарницу лишь тог­да, как о тебе разговаривал. Она чуть не кинулась мне на шею, когда наедине я открыл ей причину моего приезда... я насказал ей верблюжий вьюк от тебя приветствий... уверил, что ты с любви к ней чуть жив, бедняга... а она так и заливается сле­зами.

—            Милая, добрая душа!! Что ж велела мне сказать она?

—               Спроси лучше, чего не велела! Говорит, что, с тех пор как ты уехал, она и во сне не радовалась; что зимний снег выпал на ее сердце — и одно только сви­дание с милым, как вешнее солнце, может растопить его... Впрочем, если б мне дождаться конца ее наказов, а тебе моих пересказов, то мы оба приехали бы в Дер­бент с седыми бородами. Со всем тем, она чуть не выгнала меня, торопя,— ей хотелось, чтобы ты ни минуты не сомневался в ее любви!

• Назад
• Вперед