Почти женский роман… - 65

ГЛАВА II

Вешний полдень сиял над высью Кафказа (Кавказа (admin)), и громкие клики мулл звали жителей Чечни к молитве. Постепенно возникали они от мечети, до незримой за гребнями мечети, и одинокие звуки их, на миг про­буждая отголосок утесов, затихали в неподвижном ноздухе.

Мулла Гаджи-Сулейман, набожный турок, один из ежегодно насылаемых в горы стамбульским диваном для распространения и укрепления православия, а с тем вместе и ненависти к русским,— отдыхал на кровле мечети, совершив обычный призыв, омовение и мо­литву. Он был еще недавно принят муллою в чечен­ском селении Игали, и потому погруженный в глубо­комысленное созерцание своей седой бороды и круж­ков дыма, летящих с его трубки,— порою он погляды­вал с любопытным удовольствием и на горы, и на ущелие, лежащие к северу — прямо под его глазами. Плево возникали стремнины хребта, отделяющего Чеч­ню от Аварии, далее сверкали снега Кавказа. Сакли, неправильно разбросанные по обрыву, уступами схо­дили до полугоры, и только узкие тропинки вели к этой крепости, созданной природою и выисканной гор­скими хищниками для обороны воли своей, для охра­ны добычи. Все было тихо в селении и по горам окрестным; на дорогах и улицах ни души... стада овец лежали в тени скал... буйволы теснились в грязном водоеме у ключа, выставляя одни морды из болота. Лишь жужжание насекомых, лишь однозвучная песня кузнечика были голосом жизни среди пустынного безмолвия гор — и Гаджи-Сулейман, залегши под куполом, вполне наслаждался тишью и бездействием природы, столь сходными с ленивою неподвижностию турецкого характера. Тихо поводил он глазами, в которых по­гас свой огонь и потуск свет солнца,— и наконец взоры его встретили двух всадников, медленно взбирающихся вверх по противоположной стороне ущелия.

—               Нефтали! — закричал наш мулла, обратившись к ближней сакле, у дверей которой стоял оседланный конь. И вот стройный чеченец с подстриженною бо­родкою, в мохнатой шапке, закрывающей пол-лица, выбежал на улицу.

—               Я вижу двух вершников,— продолжал мулла,— они объезжают селение!

—               Верно, жиды либо армяне,— отвечал Нефтали,— им, конечно, не хочется нанимать проводника — да они сломят себе шею на объездной тропинке. Там и дикие козы, и наши первые удальцы скачут, оглядываясь.

Нет, брат Нефтали, я два раза ходил в Мекку (Гаджи — собственно, значит путешественник, но придается вроде титула тем, кои были в Мекке. Они имеют право носить белую витую чалму. Шагиды редко, однако ж, ее носят. (Замечание принадлежит автору)) и навидался армян и жидов во всех сторонах... Только эти всадники не тем глядят, чтобы им торговать по-жидовски... разве на перекрестке менять железо на золото! С ними нет и вьюков. Взгляни-ка сам сверху, твои глаза вернее моих; мои отжили и отглядели свое. Бывало, за версту я мог считать пуговицы на кафтане русского солдата, и винтовка моя не знала промаха по неверным — а теперь я и дареного барана вдали не распознаю.

Между тем Нефтали стоял уже подле муллы и орлиным взором своим следил проезжих.

—               Полдень жарок и путь тяжел,— примолвил Су­лейман,— пригласи путников освежить себя и коней; может, не знают ли чего новенького — да и принимать странника крепко-накрепко заповедано Кораном.

У нас в горах и раньше Корана ни один путник не выходил из деревни голоден или грустен; никогда не прощался без чурека, без благословения и без провожатого в напутье — только эти люди мне подозрительны: зачем им обегать добрых людей и по око­лицам, с опасностью жизни, миновать деревню нашу?

—               Кажется, они земляки твои,— сказал Сулейман, осенив глаза рукою, чтобы пристальнее вглядеться.— На них чеченское платье. Может быть, они возвра­щаются из набега, куда и твой отец помчался с сотнею других соседов; или, может быть, едут братья мстить кровью за кровь!

—               Нет, Сулейман, это не по-нашему. Утерпело ли бы сердце горское не заехать к своим похвалиться молодечеством в бою с русскими — пощеголять до­бычей? Это и не кровоместники, и не абреки — лица их не закрыты башлыками — впрочем, одежда обман­чива, и кто порука, что это не русские беглецы? Недавно из Гумбет-аула ушел казак, убив узденя хо­зяина, у которого жил, и завладев его конем, его ору­жием... Черт силен!

—               На тех, у кого слаба вера, Нефтали... однако... если я не ошибаюсь, у заднего всадника из-под шапки вьются волосы!

Пускай я рассыплюсь прахом, если не правда! Это или русский, или еще и того хуже, шагид-татарин...(Все горцы плохие мусульмане, но держатся секты сунни; напро­тив, большая часть дагестанцев шагиды, как и персияне... Обе секты сии ненавидят друг друга от чистого сердца. (Замечание принадлежит автору)) Постой, приятель, я расчешу тебе твои зильфляры (кудри) — через полчаса я возвращусь, Сулей­ман, или с ними, или кто-нибудь из нас троих упитает горных беркутов.

Нефтали стремглав сбежал с лестницы, накинул на плечо ружье, прыгнул в седло и помчался с горы кубарем, не разбирая ни рытвин, ни камней. Только пыль взвивалась и камни катились следом за бесстрашным наездником.

—               Алла акбер! — преважно сказал Сулейман — и закурил трубку.

Нефтали скоро догнал всадников. Усталые кони их, покрытые пеною, кропили потом узкую, стремнистую стезю, по которой взбирались они в гору. Передний был в кольчуге — задний в черкесском платье; только персидская сабля вместо шашки висела на позументо­вом поясе. Левая рука его была окровавлена, перевязана платком и висела на темляке. Лиц обоих не мог он видеть. Долго ехал он сзади по скользкой тропе, висящей над пропастью, но при первой площадке за­скакал вперед и поворотил коня навстречу.

• Назад
• Вперед