Почти женский роман… - 122

У меня недостало дерзости уморить со скуки даму, которая бы в забытьи от бога и добрых людей решилась со мной на мазурку,— отвечал Змеев.— Когда не мне выпала доля танцевать ее с вами, слишком жестоко было бы требовать жертвы танцевать ее с другою. «Все или ничего» — надпись моего щита, су­дарыня.

—            Как вы добры к той, которую не выбрали! Как злы для всех, которых собрали в одно слово, чтобы всех уничтожить одним словом! Впрочем, я хорошо понимаю ваш расчет, капитан. Вы хотите служить при этой мазурке волонтером, чтобы, не имея ника­ких обязанностей, пользоваться всеми выгодами. По­смотрите, если полная красавица Лелеева не выбе­рет вас...

—            Неужели она хочет обмануть? Так ли глядит она, чтоб обманывать?

—            Может быть, она хочет быть обманутою.

—            Нет-с, этого не может быть, сударыня, даже и этого... Но она в самом деле катится на меня!..

—            К вам, капитан; да, вам эта чаша здравия, уви­тая цветами, как на греческих пирах...

—            О, да мимо идет чаша сия...— вскричал Змеев, комически всплеснув руками.

—            Будьте миловиднее, кажитесь бодрее, идучи на казнь.

—            Если б вы приняли мою исповедь, если б вы напутствовали меня, я бы сложил мою голову героем,— сказал Змеев, натягивая перчатку и извиняясь покло­нами перед избравшей его дамой.— Gracedonc, oucoupdegrace! (Смилуйтесь или добейте! (фр.)(Замечание принадлежит автору))

Он медленно, мерными шагами возвратился на свое место.

—            Теперь я — покойник, сударыня,— молвил он,— отныне вам грех будет говорить или думать обо мне что-нибудь дурное.

—            Я сбираюсь написать вам эпитафию, капитан.

—            Бесконечно обязан за честь! это хоть кому даст желание убраться на тот свет как можно скорее. Со всем тем, ради бога,— прочь эпитафию! Лучшая из них — лесть, а лесть — одна из граней лжи. Какая ж радость обманывать после смерти!

—            А, так вам радостно обманывать во время жиз­ни? Очень благодарна вам за эту искренность того света! Я, однако ж, в этом свете ею восполь­зуюсь.

Разговор прерывался каждый миг. Змеев проклинал докучных дам и кавалеров, вместе с безвременными их выборами, и не скрывал этого от своей миленькой соседки.

—       Вы неблагодарный,— сказала она.— Эти час­тые призывы должны льстить вашей любви к самому себе.

—            Но знаете ли, сударыня, что истинная любовь уничтожает всякую другую? Пусть вы сочли бы меня за чудовище самолюбия; пусть бы я стал им в самом деле — однако ж и тогда я не променял бы радости сердца на удовольствие ног. Вот почему те дамы, ко­торые выбирают меня, конечно, делают мне честь; но, признаюсь, те, что меня обходят, делают мне ми­лость,— мало этого, благодеяние.

—            Вы можете быть убеждены, что вперед я не выберу вас ни разу.

—            Лишь бы мне оставаться близ вас, слушать вас, любоваться вами!.. Странная вещь, сударыня, когда я вижу, как вы порхаете в танцах, во мне вспыхивает желание: быть вам волной морскою, которая вечно играет с ветром и светом. Когда ж слышу сребристый певучий голос ваш, я бы хотел назвать вас райскою птичкою, чтобы иметь отговорку прослушать вас це­лый век — и не очнуться!

Надина с лукавым удивлением раскрыла глаза.

—            Да это чистейшая чувствительность, капитан! Это жемчугом низанная поэзия Востока! Вы, право, станете для меня «знакомым незнакомцем»! Вы ли это, холодный, насмешливый капитан Змеев?

—            Капитан и кавалер, сударыня! Кто ж виноват, если порой воскресают в нас чувства неведомые или давно забытые. Кто?.. Знаете ли, верите ли вы, что есть осо­бы, отмеченные небом: они скажут вам слово, подадут руку в танцах, взглянут мимолетом — и вы сердцем по­стигаете, что поэзия не выдумка. Что-то занывает, закипает в груди и пробивается наружу...

—            Очень знаю и крепко верю, капитан. Но в таком случае поэзия не спрашивает у памяти своих вдохно­вений. А то, что вы сказали теперь, было из памяти — не из сердца. Вы, который так хорошо умеет говорить премилые, прострые вещи, когда дело идет на привет­ствия,— зачем занимаете вы в долг наречие чувства? Где-то и давно читала я это... это так старо!..

Так старо, что на очереди сделаться новым. Да и вольно ж было господам сочинителям высказать ранее меня то, что я чувствую. Впрочем, сравнение, которое так вам к лицу,— взято у моего приятеля Марлинского. Он порой щечится от меня острым словцом.

Я, в свою очередь, потаскиваю из него фразы, и оба не внакладе. Что за дележ между приятелями,— приба­вил он с злою улыбкою.— Слова «твое» и «мое» долж­ны быть изгнаны из дружбы!

—            В самом деле, капитан? В самом ли деле вы так думаете? Довольны ли будут друзья ваши подобною сделкою?

—            Если нет, тем хуже для них.

—            Я бы желала, чтоб княгиня Софья слышала ваше мнение!

• Назад
• Вперед