Почти женский роман… - 95

Они расстались. Самит повел Аммалата между кус­тами над рекою и, прошедши с полверсты между ка­меньями, начал спускаться книзу. С большою опасностию лезли они по обрыву, хватаясь за корни шиповника... и наконец после трудного пути спустились до узкого жерла небольшой пещеры, вровень с водою. Она была вымыта потоком, когда-то быстрым, но теперь иссякшим. Известковые, трубчатые капельники и селит­ряные кристаллы сверкали от огня, разложенного посредине. В глуби лежал Султан-Ахмет-хан на бур­ке и, казалось, нетерпеливо ожидал, чтобы Аммалат огляделся в густом дыме, клубившемся в пеще­ре. Ружье со взведенным курком лежало у него на коленях... космы его шапки играли на ветре, который дул из расселины. Он приподнялся при­ветливо, когда Аммалат-бек кинулся к нему с при­ветом.

—            Я рад тебя видеть,— сказал он, сжимая руку гостя,— рад, и не скрываю чувства, которого не должно мне хранить. Впрочем, я не для пустого свидания сту­пил ногою в кляпцы и потревожил тебя. Садись, Амма­лат, и посудим о важном деле.

—            Для меня, Султан-Ахмет-хан?

—            Для нас обоих. С отцом твоим водил я хлеб-соль — было время, когда и тебя считал я своим дру­гом...

—            Только считал?..

—            Нет, ты и был им — и навсегда бы остался им, если б между нами не прошел лукавец Верховский.

—            Хан, ты не знаешь его.

—            Не только я, скоро ты сам его узнаешь!.. Но начнем с того, что касается до Селтанеты. Аммалат, тебе известно: ей нельзя век сидеть в девках. Это был бы зазор моему дому — и я откровенно скажу тебе, что за нее уже сватаются.

Сердце будто оторвалось в Аммалате... долго не мог он собраться с духом... Наконец, оправясь, он дрожа­щим голосом спросил:

—            Кто этот смельчак-жених?

—            Второй сын шамхала: Абдул-Мусселим. После тебя, по высокой крови своей, он больше других гор­ских князей имеет права на Селтанету...

—            После меня? после меня? — вскричал вспыльчи­вый бек, закипая гневом.— Разве меня схоронили? Разве и память моя погибла между друзьями?

Ни память, ни сама дружба не умерла, по край­ней мере в моем сердце. Но будь справедлив, Аммалат, столько же, как я откровенен. Забудь, что ты судья в своем деле, и реши, что должно нам делать. Ты не хочешь расстаться с русскими, а я не могу с ними помириться...

—            О, только пожелай этого, только скажи слово — и все забыто, все прощено тебе. В этом ручаюсь я тебе своей головою и честью Верховского, который не раз мне обещал свое ходатайство. Для собственного блага, для спокойствия аварцев, для счастия твоей дочери и моего блаженства, умоляю тебя: склонись к примире­нию, и все будет забыто, все прежнее возвращено тебе!

—            Как смело ручаешься ты, доверчивый юноша, за чужую пощаду, за чужую жизнь!.. Уверен ли ты в своей собственной жизни, в собственной свободе?

—            Кому нужна моя бедная жизнь! Кому дорога воля, которой не ценю я сам?

—            Кому? Дитя, дитя! Неужели ты думаешь, что у шамхала не вертится под головою подушка, когда в голову забирается дума, что ты, настоящий наследник шамхальства тарковского, в милости у русского пра­вительства?

—            Я никогда не надеялся на его приязнь и никогда не побоюсь его вражды...

—            Не бойся, но и не презирай ее. Знаешь ли, что гонец, посланный к Ермолову, минутою опоздал при­ехать упросить его: не давать пощады, казнить тебя, как изменника! Он и прежде готов бывал убить тебя поцелуем, если б мог, а теперь, когда ты отослал к нему слепую дочь его,— он не скрывает к тебе своей нена­висти...

—            Кто посмеет тронуть меня под защитой Верхов­ского!

• Назад
• Вперед