Семь футов под килем - 58

IV

Катя в передничке, волосы убраны под пестрый платок, пекла на камбузе блины. Команде на ужин их страх как много надо, вот Злотникова и работала не на одной, а на целых трех сковородах одновременно. Р-раз, черпачок теста опрокинет на сковородку, повернет ее, чтобы вязкая жидкость равномерно растеклась по днищу, и — на огонь, а в руке, откуда ни возьмись, нож, которым она уже поворачивает блин на второй сковороде. Затем, этим же ножом, она с третьей сковыривает поспевший румяный блин, а правая рука тянется к вилке с наколотым на нее куском сала.
Жик-жик салом по раскаленной сковородке, и сверху новый черпачок теста. Движения быстрые, спорые, без суетливости. Посмотреть приятно — красиво работала Екатерина, но даже и со стороны заметно— мыслями повариха витала где-то далеко-далеко: то задумается в неловкой позе, то губу покусывать начнет, то вдруг затопчется на месте нетерпеливо, будто бежать куда-то хочет.
—  Андреевна!
—  Ау.
—  Постой-ка за меня у плиты.  Я — недолго.
—  Сейчас. Вот только кашу закутаю упревать... Все. Иди, милая, — проводила она Катю хитрым прищуром.
«Что-то Андреевна больно добренькая
стала. Расцвела, глазки отводит. И про Игната ни гу-гу. То, бывало, его имя с языка у нее не сходило, нынче же — молчок. А еще час назад о чем-то шептались. Странно. Ну, да бог с ней», — думая рассеянно о товарке, Злотиикова вошла в свою каюту. Пересчитала полученные на днях деньги — заработок за рейс. Подумав, отделила стопку поменьше и спрятала ее назад. Тысячу завернула в газету и сунула под передник в карман платья.
Минутой позже она стучалась в каюту  Кокорева. Рыбмастер, сидя перед небольшим круглым зеркалом, брился: одна щека в густой мыльной пене, в руке безопасная бритва. В Кокореве, как для него не был неожиданен приход Злотниковой, ничто не всколыхнулось, не дрогнуло при ее появлении. Он сам невольно подивился своему хладнокровию, а Екатерине даже почудилась тайная насмешка, мелькнувшая в его зеленоватых глазах. Но разбираться Кате было уже недосуг:
— Я хочу извиниться перед тобой, что вчера не пришла. Я устала и неожиданно уснула, — сказала она таким чистосердечным тоном, что Кокорев, быстро скользнув глазами по лицу Екатерины и вознамерившийся было что-то сказать, вместо этого пробурчал нечто нечленораздельное, стушевался и отвернулся.
—  Ты, конечно, ждал, ждал...
—  М-м... — он полотенцем стирал со щеки пену.
— Ну, ладно, не обижайся. Молодая, исправлюсь, — засмеялась Злотникова. — А у меня к тебе, Игнат, просьба. Помнишь, ты говорил, что у тебя много денег? Так пот, мне сейчас позарез нужна тысяча. Будь другом, выручн, а? Любые проценты дам, —она держалась легкого, шутливого тона, хотя давался он ей нелегко.
Игнат молчал. Злотникова подумала было, что он ждет объяснений.
—  Понимаешь, родители в последнем письме писали, что надо перекрывать крышу шифером, а деньжат не хватает. Вот я и решила... — Катя начала бойко, но Игнат тяжело и ни слова по-прежнему не говоря, смотрел на нее. Она начала теряться.
—  Игнат, мне действительно очень нужна тысяча. Я тебя серьезно прошу, — глухо, испытывая бесконечное унижение, попросила она.
—  Тысяча,  говоришь? — наконец нехотя процедил он.
—  Да,  да, — с надеждой вскинула она глаза.
—  А почему сразу не две? — он насмешливо смотрел на Катино отражение в зеркале. — Второй     уже    запаслась? — Игнат ткнул пальцем в проступившее под передником очертание пачки. — Эх, Катя, Катя...
—  О чем ты, Игнат? — спросила она сдержанно.
—  Да знаю я,  кому ты  собираешь эти деньги.
—  Домой... кому же   еще!
— Ай, брось ты!—отмахнулся он. — Я же видел, откуда ты утром выходила. И куда вошла вечером.
Злотникова вспыхнула. Стараясь быть неторопливой, поднялась со стула. Она подумала, что не оправдывай ее действий большая цель, сейчас как раз тот миг, когда можно сквозь землю провалиться от стыда.
Кокорев тоже встал.  Высокий,  мощный, с выпирающим животом.
—  Я дам тебе деньги.
—  Не надо, — еле вымолвила она побелевшими губами.
—  Две, три тысячи. Сколько хочешь. Только давай забудем все и уедем. Куда глаза глядят. И о том, что было, я никогда не  попрекну тебя ни единым словом...  А деньги — я ведь понимаю, тебе неудобно просто взять так и порвать с Малхановым после этой ночи — я дам.
Екатерина невольно усмехнулась: как все-таки примитивен Кокорев и как далек от понимания того, что  связывало ее со штурманом.
—  Не  надо, — упрямо  повторила  она.— Ничего мне от тебя не надо. Прощай!
—  Погоди,— бедный  Кокорев, так и не поняв, в чем причина внезапной холодности поварихи, заступил ей дорогу. — Давай поговорим.
—  Не  о чем. Пусти, — она решительно протиснулась к выходу, взялась за ручку двери.
— Ну, и иди... К черту... Дура! — зашипел ей в спину рыбмастер. — Только и штурману... Малханов теперь в гробу видел твою помощь...
Катя вздрогнула. Ее напугала не столько явная угроза, прозвучавшая в голосе Кокорева, и даже не тайная, ее поразила странная догадка, что оба они, Кокорев и Андреевна, знают, видимо, что-то такое, чего не знает она. Однако останавливаться, выспрашивать, выяснять — нет, нет, это было  ниже ее достоинства.  Она  закрыла  за собой дверь. Притихла, сосредотачиваясь в пустом коридоре. Но лишь на минуту. Она и сама не предполагала, до какой степени действия ее были заранее обусловлены решением  во что  бы то  ни стало  выручить Малханова.

Ольшевского Катя вызвала прямо из рыбного цеха. Парень вышел к ней хмурый и осунувшийся. Ей даже показалось, что он подрос со времени последнего свидания.  И  уж  без  сомнения — похудел.
—  Здравствуй, — сказала она, когда они оказались  вдвоем. — Как  поживаешь?
—  Живу... Зачем пришла? — резко так, в лоб, спросил Ольшевский.
Катя  в ответ хотела было вспылить, да вовремя спохватилась.
—  Что это ты такой суровый? — спросила мягко. — Я ведь ничего плохого тебе не сделала. Помоги мне.
—  Ну?
—  Мне денег надо. Одну тысячу. Срочно.
Ольшевский от неожиданности даже отступил на шаг, вытаращился на повариху с удивлением. Потом рассмеялся горьким коротким смехом:
—  Я бы и сам от нее не отказался.
—  Не жалей, Костя, дай. Я верну, обязательно.
—  Я верю тебе. Но, видишь ли, денег у меня  нет.  Серьезно.  Есть  рублей  сто  или двести, но это вряд ли тебя устроит.
—  Как нет? — поразилась Катя. — Ведь ты еще вчера получил за рейс больше двух тысяч.
—  Получить  то  получил, но сейчас их уже нет... Честно говорю: были бы деньги,— дал бы. Но их, к сожалению, нет....— он  круто  завершил  свою речь с какой-то болезненной гримасой и шагнул в цех.
Отупев от долгого волнения, штурман из конца в конец мерил шагами свою каюту. Его захлестывала апатия, а будущее рисовалось какой-то черной бездонной дырой без радостей и надежд. Он ни на кого не сетовал: что же поделать, если ему  вновь не повезло...
В таком настроении неожиданный стук в дверь Малханов, понятно, воспринял без всякого энтузиазма. И даже, когда увидел на пороге Злотникову, никаких особых эмоций тоже не испытал. Молча пригласил ее в каюту, указал на стул, сел напротив. «У нее свои переживания, — подумал отрешенно, — у меня свои!» Катя с сочувствием глянула в его потухшие глаза. Сказала мягко:
—  Минувшей  ночью я словно исповедовалась перед вами. Мне и сейчас хочется говорить столь же прямо...
—  Я вас внимательно слушаю, — сделал над собой усилие Малханов, которому невольно передалась нервозность Екатерины.
—  Честное слово, Игорь, поверьте, ни для кого другого я бы не стала этого делать. Но  вы... словом,  у  меня  оказались лишние деньги. Я прошу вас, умоляю, возьмите их и покройте пропажу, — она вынула из-под  передника небольшой пакетик, положила его на край стола.
У штурмана почему-то вдруг защипало в глазах, он потупился.
—  Зачем это?! У меня же есть деньги...
—  Если вы покроете из своих — все узнают, а про эти, — она указала пальцем на пакетик, — вы   можете   сказать,   что   они, дескать, подброшенные или нашлись... Как хотите, — и она заторопилась уходить.
—  Стойте!—Малханов   сразу   знал,   что денег  не  возьмет.  Но  в  тот  момент дело было даже не в этом. О том, что было до пожара, и вспоминать не хотелось. Там очень многое было ложным. Но и позже, когда он вставал на ноги, крен оказался в другую сторону:  ему   надо   было   убедить всех, что он не тряпка, а волевой, сильный человек. Он и доказал это, но незаметно для  себя стал несколько жестким, сухим,
излишне расчетливым. Но вот сейчас эта молодая женщина, отношения с которой у Игоря складывались так непросто, преподала ему урок подлинной, бескорыстной доброты. Она и его самого возвысила, вознесла над бедой. И, осознав это, Малханов одновременно понял и другое: он никоим образом не должен лишаться Злотниковой! Не зная, как это сделать и что предпринять в первую очередь, он в волнении шагнул было к Екатерине, но ему неожиданно помешали. В коридорчике вдруг затопали тяжелые шаги, причем складывалось впечатление, что бежало сразу несколько человек, потом в дверь каюты забарабанили дюжие кулаки.
—  Дмитрич... «Второй»! Ты у себя? Андреевна нашла подкинутые деньги.
Малханов побледнел и, не ответив стучавшим, тихо опустился на диван. Катя всплеснула руками:
—  Слава богу!

• Назад
• Вперед