Семь футов под килем - 36
- Опубликовано: 05.01.2013, 08:37
- Просмотров: 295609
Содержание материала
* * *
Возвращаясь на камбуз, ей так и не удалось отдохнуть перед ужином. Злотникова поймала себя на странном чувстве нереальности происходящего. Шла все та же среда, но с ночи произошло столько различных событий, что их с лихвой хватило бы на добрую неделю.
Неужели она сегодня встречалась с Костей, а утром — не снилось ли ей все это — маялась перед запертой дверью камбуза? Апотом — долгое пребывание в каюте второго штурмана. «Почему Малханов именно меня выбрал, чтобы рассказать о любовных передрягах своего друга? Это, конечно, лестно, но все же, все же...»
Длинным широким ножом она перевора-чивала жарившийся на двух больших сковородах картофель, ставила воду для чая, мыла посуду, и все это время в Кате не прекращалась подспудная внутренняя работа мысли.
Пока она была удручающе безрезультатной.
Впервые, пожалуй, Злотникова невольно насторожилась, когда ей пришло в голову, что давненько, дескать, она не получала уже вестей от родных. «Как они там, да и Верочка, здорова ли?» Вспомнив своих, повариха стала высчитывать, долго ли до встречи, чего бы из одежды прикупить дочке и т. д., и вдруг остановилась посреди камбуза как вкопанная.
«Стоп! С берега давно не было вестей?--вернулась она мысленно назад. — Гм, что же получается, ведь Малханов утверждал, будто бы только что получил письмо от своего друга? Оговорился или?.. Но если солгал, то зачем? И вот еще что: если письмо пришло давно, то Малханов мог десятки раз обсудить с ней сердечные дела Жогина. Ну, а как вообще письма не было и никакого Жогина попросту не существует в природе? Странно! А вдруг штурман все это о себе рассказывал? О себе... И обо мне? — ахнула Катя. — Он хитрый, Малханов. Но зачем ему меня обманывать? Боялся, что ли, раскрыться и нарочно навел тень на плетень, чтобы не попасть впросак? Рассказывал, мол, единственно историю Жогина, с меня, поди, думал, взятки гладки, а сам тем временем открылся мне в любви и выведал, как бы я отнеслась к подобному признанию. Ну и бестия этот Малханов,--против воли улыбнулась Злотникова.—С ним держи ухо востро!.. Но если он говорил о себе, то сколько же ему, бедняге, пришлось хлебнуть горя в жизни!»
Катя, добравшаяся наконец-то до истинного смысла недавнего разговора, облегчения от этого не испытала. Напротив, с внезапно занывшим сердцем она поняла, что это открытие — лишь первое звено в новой цепи грядущих треволнений. Будущее вдруг представилось ей пропастью, разверзшейся у ног: и страшно, и заглянуть хочется. Уже с улыбкой она мысленно перебрала подробности беседы с Малхановым. «И я-то попалась на крючок!»
Ей не могли не понравиться прямота и твердость, с какой он говорил о жогин-ском, то бишь, о своем чувстве: это была не скороспелая жадная влюбленность юнца, а серьезное, глубокое чувство много перевидевшего в жизни человека. Настоящего мужчины.
Другое дело: он не был уверен во взаимности. С этой точки зрения, не могла не согласиться Злотникова, прием иносказания, к которому прибег штурман, был вполне извинителен, даже мудр.
С легкой грустью Катя подумала далее, как разительно отличается Малханов от Ольшевского. «Косте еще такой путь предстоит пройти!..»
И все же Катя была счастлива в эти часы. Работа кипела в руках, она то и дело принималась вполголоса напевать, каждому встречному ей хотелось сказать что-то приятное — окружающие казались ей небыкновенно милыми людьми, а недостатки их —не более как забавными странностями.
Светясь изнутри тихой лаской и добротой, которые, несмотря на всю ее сдержанность, проступали в каждом жесте, в каждом взгляде, она поднялась в штурманскую рубку; пора было по судовому радио объявлять о выдаче книг. Катя намеревалась, как обычно, попросить об этом старпома, но в последнюю минуту, повинуясь озорному порыву, сама взяла в руки микрофон и вместо традиционного: «В девятнадцать часов в столовой будет работать библиотека», из уст ее полилось следующее:
— Друзья! Сегодня, после того, как вы выберете себе новые книги, вас ждет сеанс литературной магии и чародейства. Желающие смогут выслушать жизненные наставления, а также пророчества мудрецов современности и седой древности.
— Ты чего это задумала? — остановил Злотникову помощник капитана по политчасти.— Смотри, подведешь меня под монастырь своими сеансами магии.
— Не бойтесь, — рассмеялась Катя.— Лучше приходите сами.
Свободные от вахт члены команды, соблазненные необычным объявлением, повалили в столовую.
Злотникова загадочно улыбалась. На мостике ей по счастливому вдохновению вспомнилась одна игра из давних, полузабытых студенческих лет. Бралась книжка любого автора, желательно стихотворная, наугад называлась страница, строчка -сверху или снизу. Довольно часто прочитанное приходилось загадавшему как нельзя впору, во всяком случае, всем бывало очень весело. Это задумала Злотникова и сейчас, желая передать людям хоть малую толику переполнявшей ее радости.
Книги обменялись быстро. Все ждали обещанного развлечения.
— Значит, так, — оживленная, похорошевшая Катя наскоро объяснила правила игры, потрясла над головой книгой. — Кто первый?
— Подумаешь, гадалка нашлась, — пробурчал Жорка, веснушчатый как яйцо ржанки, но сам от любопытства даже шею вытянул и прекратил на время возить во рту свою извечную резинку.
«Животное! Все-то не по нем!»
— Ну, что ж, давайте с Жорика и начнем,— оглядела всех Катя.
— А чего это я первый?
— Боишься?
— Поду-умаешь. Ну... Сто двадцать первая страница.
— А строчка?
— Четвертая снизу.
Злотникова отыскала нужную страницу, пересчитала строчки и, не удержавшись, прыснула.
— Что там, читай вслух,— раздались голоса.
— Ну, Жорка, слушай:
Не давай убаюкать себя похвалой
— Меч судьбы занесен над твоей головой.
Как ни сладостна слава, но яд наготове
У судьбы. БЕРЕГИСЬ ПОДАВИТЬСЯ ХАЛВОЙ!
— Ха-ха-ха,—прокатилось по столовой,— не подавись жвачкой, Жорка!
— Смотри-ка, в самую точку попала,— изумился кто-то.
— Ну-ка, а теперь мне. Страница четыреста семьдесят девятая.
— Строчка?
— Двадцатая сверху.
Покинули меня мои рабыни,
И в одиночестве томлюсь я ныне.
Новый взрыв хохота.
— Вот уж верно, так верно: «рабыни» остались на берегу.
— А теперь мне, — попросил Кокорев,— страница пятьсот третья, первая строка сверху.
— Пожалуйста, вот:
Он быстро от позора постарел,
Мишенью стал для смертоносных стрел.
— Эге! — фыркнули в толпе. — Мишенью, значит. Забавно! А вот загадай-ка на Петьку Шуха,— матросы указали на парня, у которого была все еще забинтована правая рука.
— Девяносто первая страница,— потребовал тот бойко, — двенадцатая строка сверху.
Злотникова глянула.
— Н-да, Петя. Может, не читать?
— Как это не читать? — возмутились рыбаки, вошедшие во вкус игры. — Читай непременно.
— А, Петь? —упорствовала Катя.
— Да чего уж там, — смутился парень.
— Ну, смотри, только чтоб без обид. Сам выбрал, — и Злотникова продекламировала:
Буду пьянствовать я до конца своих дней,
Чтоб разило вином из могилы моей,
Чтобы пьяный, пришедший ко мне на могилу,
Стал от винного запаха вдвое пьяней!
Матросы так и покатились. Очень уж ловко вышло о Петьке Шухе, который, кстати, через свою страстишку к спиртному и пальца недавно лишился.
Перебрали с разной долей успеха еще добрый десяток пророчеств. Сгрудившиеся возле стола матросы потребовали, чтобы Злотникова загадала на себя. Зажмурив глаза, Катя наугад раскрыла книгу и ткнула пальцем в страницу. Ей выпали строчки из Омара Хайяма:
Жизнь человеческая коротка,
Но имя доброе живет века.
Под этим грозным куполом плыви
По вечным звездам правды и любви.
Парни по одному потянулись на корму. Перекурить. Расходиться по каютам не хотелось. Кто-то сбегал за гитарой. И вскоре под начинающим темнеть небом с четко проступившим созвездием Южный Крест полилась песня о море, о привязанностях, оставшихся на берегу.
— Любимый порт! Ты виден нам нечетко
В туманной дымке голубой.
Но если ты действительно Находка —
Зачем тогда прощаться нам с тобой?!
— выводил звучный голос певца-сварщика.
Парни попритихли, усевшись кто где. Чуть-чуть грустно было, но и хорошо, покойно на сердце. Разгладились лица, позабылись взаимные обиды, захотелось хлопнуть по плечу соседа, как бы сказав ему: «Хороший ты мужик, и я — не плох, так давай же, братка, дружить!»
И много в тот вечер глаз с новым уже выражением всматривались друг в друга, много незримых, но прочных нитей протянулось от сердца к сердцу. Не часто выпадают в рейсе подобные минуты, но тем они дороже и памятны долго-долго.
Помполит, а он весь вечер провел с командой и так же, как другие, получил свою долю пророчества и посмеялся над нею, негромко произнес:
— Был бы на берегу, я бы тебе, Злотникова, букет цветов преподнес.
— Что там букет, — откликнулись парни.— Мы бы для Катюхи весь цветочный базар закупили!
— Да-а, — задумчиво протянул помполит. Он думал: «Есть в тебе, девочка, какая-то изюминка и сердечная доброта. Счастлив будет твой избранник».
И тут, словно подтверждая догадку первого помощника, возле Злотниковой, сидевшей на бухте троса, раздался тихий шорох. Пользуясь темнотой, к Кате приблизился Ольшевский и прошептал ей на ухо с необычными просительными нотками в голосе:
— Приходи сегодня наверх. Я очень-очень хочу тебя видеть. Ну, пожалуйста!
Злотникопа, усмехнувшись про себя (что, мол, приревновал), еле заметно кивнула головой...