Семь футов под килем - 3

На соседе в этот момент опускали за борт доску на веревочных петлях, не пустую, а с каким-то стриженым под ноль парнем в замызганном свитере. И ведерко прочней ладили, чтобы краска из него не пролилась. Дубовая доска приспустилась под фальшбортом; оболваненный матросик, достав кисть, изготовился подправить название траулера —«Марк Решетников». Кое-где черные буквы были прихвачены серой краской.
Петр Олегович презрительно фыркнул, и Катя, наблюдавшая за его лицом, поняла ход мыслей завпроизводством: с одной кистью, без линейки, без трафарета пытаться сделать четкую надпись, да к тому же балансируя на верткой доске —гиблый номер!
—  Н-да, такие вот пироги, —озадаченно пробормотал Петр Олегович,  отрывая взгляд от иллюминатора.
Он уловил искорку сочувствия в лице Злотниковой и посмотрел на Вадима Ивановича с тщетной надеждой на то, что, тронутый  его  бедственным  положением, он смилуется.
—  Может, на первый раз выговором Бобрину ограничимся, а, Иванович? Я и Малханова постараюсь уломать.
Хитрец-кэп даже руками развел, дескать, говорили-говорили, вроде пришли  к общему согласию, а для Олеговича все как горох об стенку.
— Уф! Что же, снова воду в ступе толочь?
Головня побагровел и обреченно вздохнул. Капитан же, безмятежно попивая кофеек и источая неизъяснимое простодушие, принялся втолковывать поварихе, что Петр Олегович — профессионал, каких поискать надо, не даром, мол, и орденом награжден. «Дружба народов».
—  «Знак почета», — буркнул завпроизводством.
—  Вот видишь, — Вадим Иванович, придя в игривое настроение, сделал  большие глаза, — еще и «Знак почета».
—  Да не еще, а только «Знак почета»,— раздосадованно начал было завпроизводст-вом — чего это, дескать,  кеп  над  ним  тут потешается, ему бы его заботы, — но к концу фразы обида непонятным образом улетучилась из  голоса Головни и последние слова он проговорил с какой-то даже вопросительной интонацией.
Петр Олегович, забыв опустить руку, поднятую для возмущенного жеста, пристально вглядывался в иллюминатор. Катя посмотрела туда же.
В прямоугольнике иллюминатора, как в рамке, на пепельно-сером фоне борта «Марка Решетникова» все тот же коротко стриженый малый орудовал кистью. Но как он орудовал! Из-под его руки выходили на диво четкие, ровные линии метровых букв. Даже в спокойной обстановке и воспользовавшись более совершенными чертежными приспособлениями, далеко не каждый смог бы так мастерски прорисовать надпись.
На сей раз Злотниковой в свою очередь, подмигнул уже Головня, а она, вторично гася на губах улыбку, стала свидетельницей, как минутой позже вскинул брови удивленный Фоминых: вконец, казалось, расстроенный Петр Олегович заговорил неожиданно медоточивым, сдобным голоском.
—  Вы знаете, Катя, — сказал он, расцветая своим румяным лицом, — мне очень редко  приходилось встречать  в жизни таких  справедливых  и  принципиальных  людей, как наш уважаемый Вадим Иванович. Я их могу на пальцах перечесть...
Кеп и рот разинул: любя озадачивать других, он, однако, терпеть не мог, когда ставили в тупик его самого. А Катя, те-перь уже откровенно рассмеявшись (поделом капитану, он был наказан тем же оружием, каковое применил первым!), начала догадываться, что за сюрприз готовит своему другу Петр Олегович.
—  Я  всегда  поражался твоей прозорливости,— разливался     дошлый    Головня   с серьезнейшим видом, хотя глазки его сверкали веселым лукавством. — Взять, к примеру, того же Бобрина. Я вот защищал его, но зачем нам, спрашивается, этот забулдыга?— он  самоосуждающе почмокал губами, — Гнать его надо взашей. Ты,  Дима, как всегда, прав.
Капитан Фоминых, потеряв контроль за ситуацией и ничего ровным счетом не понимая, обескураженно крутил головой, переводя подозрительный взгляд с улыбающейся поварихи на Петра Олеговича: куда он клонит?                 .                         
Тот, впрочем, не долго держал своего друга в недоумении.
—  Вспомнил, — воскликнул   завпроизвод-ством,   хлопнув   себя   по  лысине, — есть   у меня на примете кандидат в резчики. Художник— первостатейный, только удалось бы уговорить...  Словом, готовься, Дима, вписать новичка  в судовую роль.
Вадим Иванович, чувствуя, что изобретательный Головня посредством какого-то ловкого трюка оставил его в дураках, неприязненно проронил:
—  Но это надо делать немедленно. Через полчаса, самое  позднее — час  Малханов  должен  отправлять  посыльного  в  отдел кадров.
—  Понял, — засуетился   Петр   Олегович, довольный,  что  поймал   капитана   на  слове. — Сколько  на  твоих?  Половина  третьего? Ровно в три резчик будет на борту. С барахлом и документами... Кстати, Иванович, — как бы  вскользь  полюбопытствовал Головня,   с  бойкостью, неожиданной для своей полноты, поднимаясь из-за  стола,— а кто теперь старпомом на «Решетникове»?
По-прежнему Долганов  или кого другого назначили?
—   Долганов, — кисловато ответствовал капитан, не переставая в душе изумляться прыти, которую нежданно-негаданно вдруг обнаружил его друг.

• Назад
• Вперед