Семь футов под килем - 47

VII

Много позже, когда жизнь Злотниковой потекла по новому руслу, она, возвращаясь памятью  к событиям того вечера, затруднялась восстановить не только мелкие подробности,  вроде того, какое  было  на  ней платье и смыла ли она тушь, потекшую с зареванных глаз. Нечетко и размыто, как дальние предметы в сильный дождь, виделись ей и несколько часов, проведенные в своей каюте.
Единственное, что память сохранила выпукло и больно, — это чувство уныния и одиночества. Вначале оно казалось настолько безысходным, прямо-таки парализующим, что Катя физически ощущала тяжесть душевной муки и, боясь растревожить ее, разбередить любым движением, лежала не шевелясь.
Как-то все разом, смерчем, собралось и обрушилось на нее.
Поварихе представлялось, что жизнь ее зашла в тупик. На самом же деле — она лишь уперлась в грань, дальше которой нельзя было пассивно идти на поводу событий. Именно бездумность теперь и мстила Злотниковой. Ситуация, как никогда, требовала четкой осмысленности  происходящего и твердой линии поведения.
Хандра, к счастью, не сломала Екатерину, не озлобила. Она только заставила ее внутренне собраться. И вот, в то самое время, когда она горевала, уткнув пылающее лицо в подушку, — настолько безжалостными были кое-какие выводы самоанализа, перед ней и забрезжил свет — выход из положения, за минуту до этого казавшегося просто безнадежным.
Сперва Катя едва ли не с ужасом отогнала представившуюся возможность, настолько фантастической, дикой, даже нравственно нечистоплотной она ей показалась, однако, новая мысль быстро пустила в Кате корни, точно давно уже зрела в ней и лишь терпеливо ждала своего часа. Катя содрогнулась:
— Господи, из огня, да в полымя! — прошептала она.
Но с этой минуты дальнейшее помнилось ей на удивление хорошо. Она как бы очнулась,   вышла   из  шокового  состояния,  в ней появился вкус к жизни, действию. Злотникова прекрасно отдавала себе отчет в  том,  насколько,  в  сущности,  рисковало ее мероприятие, и какой конфуз из всего этого может произойти. Но что-то, бывшее несравнимо сильнее ее воли, толкало Катю вперед. «Расскажу ему все. Он заслужил право  на откровенность, — решила она. — Он должен помочь мне разобраться...»
Она и внешне изменилась неузнаваемо. Потухшие, заплаканные глаза заблестели, на лицо вернулся румянец.
Злотникова глянула на часы, ахнула: стрелки близились к двенадцати. Но она, с замирающим сердцем, как перед прыжком в неизвестность, все еще тянула время, хватаясь то за одно, то за другое ненужное дело. Потом, осознав тщетность придумываемых отсрочек, махнула наконец рукой на все и вышла в коридор.
Она потопталась перед каютой Ольшевского. Изнутри донесся смех. Парни, а среди прочих она различила голос и резчика, беззаботно хохотали во все горло.
Она пошла от запертой двери прочь. Неспешно и будто нехотя, все еще мучительно борясь с остатками сомнений, преодолела восемь ступенек внутреннего трапа, ведущего вверх к рулевой рубке и остано-вилась в душном тупичке.
Одна дверь вела отсюда наружу, на шлюпочную палубу, другая —в рубку, а третья... за третьей дверью находилась единственная в этой части корабля жилая каюта.
Сердце Злотниковой отчаянно колотилось, и слабость появилась в теле, так что она вынуждена была немного переждать, прислонившись к переборке. Поступок, на который она решилась, представлялся ей все более безрассудным. Она намеревалась уже повернуть назад, по внизу, под трапом, раздались чьи-то голоса. Катя вздрогнула: не хватало еще, чтобы кто-нибудь застал ее здесь.
В полуобморочном состоянии она стукнула в дверь костяшками пальцев.  — Войдите! — послышалось оттуда.  . Злотникова приоткрыла дверь и, едва пе-реступая  обессиленными ногами, шагнула внутрь.
Малханов, вскинув ноги на сиденье стула, устроился на диванчике с книгой. Свет лампы падал на страницы из-за его спины. В каюте плавала слоями сизая дымка, хотя квадратный иллюминатор и был распахнут настежь.
Катя замерла на пороге.
Молча, машинально отмахнув от лица табачный дым, смотрел на нее во все глаза и второй штурман: повариха предстала перед ним толком не расчесанная, с припухшими веками и со следами недавних слез.
Затем он скинул ноги со стула, потушил сигарету в пепельнице и, растерянный, изумленный, нерешительно поднялся с дивана. Шагнул было навстречу Кате, но, опасаясь сделать что-нибудь не так, как надо, как того требовал момент, вновь застыл в неловкой, полной выжидания позе.
Малханов ждал и боялся поверить догадке, которая молнией сверкнула в его голове.
Екатерина же, напротив, почему-то успокоилась: самое страшное осталось позади. Не сводя глаз со смуглого, заострившегося лица  штурмана, из души  которого рвался немой вопрос, она тихо, с какой-то даже усталостью, произнесла:
— Я пришла... Раньше вам мой совет понадобился,  а  теперь — мне ваш!
И на этот раз в ее голосе были такие нотки, каких Малханов прежде не слыхал и от которых у него захватило дух...

• Назад
• Вперед