Семь футов под килем - 57

С упорством, достойным лучшего применения, он, забросив  живопись,  ежедневно, разгуливал по городу и наконец высмотрел на окраине одинокий гараж. Владелец «Москвича», стоявшего там, жил метрах в пятистах, ездил редко. Машина находилась в прекрасном состоянии. Место вокруг гаража было не то, чтобы глухое, а какое-то заброшенное. Огороды, кусты, будки строителей— видимо,    скоро   здесь   намечалось крупное строительство и все прежние здания мало-помалу сносили. Гараж ждал своей очереди...
И вот, в одну из ночей, в первых числах июня, окончательно решившись и припрятав на всякий случай у приятеля документы, в том числе и трудовую книжку с первого места работы, Константин стал действовать.
Пришел на место задолго до полуночи. В одиннадцать должен был появиться Альберт, но минуло полчаса, час — напарник не показывался. Костя поджидал его со все возраставшим нетерпением. Когда стрелки часов соединились в верхней точке, он понял, что Альберт, и прежде не испытывавший воодушевления от   перспективы попасть в историю, в последний момент струхнул. Ольшевский проклинал его последними  словами.  К ночи стал накрапывать дождь.  Вскоре он  превратился в настоящий ливень. Ольшевский вымок до нитки, но продолжал бродить по близлежащим улочкам. Что предпринять: ехать за дружком— долго и неизвестно еще, дома ли он. Как потом назад  добираться, автобусы ведь ночью  не ходят?! После двух  часов томительного ожидания, он, наконец, решился. Вытащил из кустов сирени довольно тяжелый портфель,   заблаговременно   перед дождем туда засунутый. В портфеле лежали припасенный ломик — им Ольшевский готовился выворотить скобу на воротах, набор ключей и самые необходимые слесарные инструменты.
Передвигаясь от куста  к кусту, он прокрадывался к гаражу,   когда   на   дальнем повороте дороги,  ведущей  в  этот тупичок, показались прыгающие точки фар. Костя чертыхнулся, нырнул в тень мокрых кустов. Намокшая листва не держала дождя и поливала парня водопадом холодных капель. Автомобиль, миновав ровный участок дороги, свернул не направо — на окружную автомагистраль,— как ожидал Костя, а, вскидываясь  на  ухабах,  подрулил к ближнему дому. Еще метров сто, и он остановился. Из машины вылезли люди, перебежали мокрый двор и затопали по деревянной лестнице.
Вскоре свет из окон верхнего этажа лег бледным пятном на кусты и поливаемые дождем лужи. Владелец подвел блестящий «Москвич» к гаражу, открыл ворота, въехал внутрь («Вот-те на, удивился Ольшевский, да он, оказывается, пустой!»), но тут одно из освещенных окон распахнулось и женский голос крикнул сверху:
— Василий! Из Ленинграда, по междугороднему. Иди быстрее!
Человек заторопился и лишь прикрыл обе створки ворот, накинул на скобу звякнувшую штангу. Побежал рысцой к дому. Минут через пятнадцать, которые Ольшевский выстоял с замирающим сердцем, мужчина высунулся из окна.
Слякотно, дождливо было на улице, шуршали и бесновались под ветром мокрые кусты. На безлюдном пустыре свирепствовал ливень. Тот, в окне, подумал-подумал и поленился спускаться закрывать гараж — что, дескать, может случиться в такую непогоду!
Немного погодя, свет в окнах погас, дом темной глыбой высился на свинцовом фоне неба. Ольшевский, чтоб уж действовать наверняка, подождал еще полчаса, потом, прихватив портфель, направился к гаражу. Беззвучно снял круглую штангу со скобы, отвел ее в сторону, распахнул одну створку ворот, вторую (петли, смазанные заботливым хозяином, не скрипнули), вошел внутрь. Наощунь добрался до левой передней  дверцы.  В  автомобиле еще  витал  табачный запах и не ушло тепло из нагретого сидения. Костя включил зажигание, плавно, на самой малой скорости, выкатил «Москвич», так же тихо провел его по двору. Не поленился вылезти и прикрыть гараж, чтобы невзначай спохватившийся хозяин, выглянув в окно, не поднял тревогу преждевременно.
Затем, вновь усевшись в машину, Ольшевский проехал по тряской улочке и, лишь вырулив на соседнюю, прибавил газу. Машина, послушная его рукам, резко увеличила скорость. Проехав по пустым, мокрым улицам города, он свернул на объездную магистраль.
Встречных машин было мало, и «Москвич», блестящий, как майский жук, ходко несся по шоссе. Вот и город остался позади, от цели Костю отделяло десятка полтора километров. Вцепившись в баранку, он представлял себе, как, подъехав к сараю Альберта, даст короткий, властный гудок и торжественно вкатит внутрь новенькое авто. Приятель, потрясенный и напуганный, будет, конечно, завистливо молчать: его доля от будущей продажи уменьшится соответственно трусости. «Впрочем, черт с ним!»- Костя, довольный, что все так хорошо обернулось, не испытывал к дружку злости; помощь Альберта как слесаря еще пригодится при ремонте, да и при перекраске машины без подручного не обойтись.
Доведя скорость до ста километров, Ольшевский мчался по магистрали. Он был горд собой — какой-то час страху и он стал обладателем великолепной игрушки. Жаль, что с ней придется расстаться. «Но ничего,— успокаивал он себя, — со временем, когда стану знаменитым художником, я себе еще получше машинку заведу».
... «Дворник», мерно щелкая, ходил туда-сюда по лобовому стеклу, стирая струйки дождя. Из приемника неслась музыка. Ольшевский с блаженством затянулся сигаретой:   не   суетливо,   по-хозяйски,   чуть   приспустил   боковое   стекло.   Дым  вырывался наружу   узкой    полоской.    «Слишком    уж все гладко   идет», — скользнула  суеверная мысль, заставив похолодеть все внутри, а в следующий   миг это,  да,  пожалуй,  и  все прочие соображения выскочили у  него из головы: на шоссе с проселочной дороги выехала фигура на велосипеде.
Ольшевский, сбавив газ, отчаянно засиг-налил, но человек, с накинутым на голову капюшоном плащнакидки, за шумом дождя не услышал сигнала. Костя нажал на тормоз, но машина, набрав скорость, продолжала нестись по скользкому асфальту. Велосипедист был уже в каких-то десяти метрах. Он наконец увидел мчавшийся на него «Москвич», но растерялся   и   вместо   того, чтобы податься назад или вбок, как загипнотизированный, смотрел в желтый слепящий сноп света. Еще минута, и произошло бы непоправимое.
Костя, крепко выругавшись, крутанул руль  вправо, до  отказа   нажал   на  педаль тормоза.  Машина   пошла   юзом,   развернулась  на  мокрой дороге,  влетела  в  кювет. Раздался скрежет, грохот, веером брызнули стекла, Костя сильно обо что-то ударился лицом, ткнулся головой в руль и затих. К машине подбежал спешившийся велосипедист— до старика железнодорожника только сейчас дошло, какой опасности ему удалось  избежать, — тряс парня за плечо, перепугался, что тот не подает признаков жизни. Ничего этого Ольшевский не видел и не чувствовал. Очнулся он от едкого запаха. Кто-то совал ему под нос флакон с нашатырным спиртом. Костя с трудом поднял слипшиеся веки. Слышны были голоса, по шоссе  сновали  люди, кто-то в белом халате  куском ваты  обтирал с его лица кровь.
—  Ну, как он?.....спросили сзади.
—  Живой, — ответил врач, сквозь отблескивающие очки глядя на Костю, — но пока трудно сказать, что   будет дальше.
Появилась боль в левом боку, саднила скула от рваной раны. Все поплыло перед глазами парня. Он вновь потерял сознание, а когда очнулся, то первое, что увидел, было настороженно-удивленное лицо сотрудника ГАИ, который, раскрыв костин портфель, хмуро разглядывал его содержимое. Близился рассвет. Было серо, пасмурно и холодно. Костю лихорадило, но в голове слегка прояснилось. Выждав момент, когда офицер    отвернулся, он сделал попытку встать, чтобы незаметно юркнуть в близлежащий густой ельник, но тут же со стоном опустился на носилки: от боли в нижней части груди Костя едва не задохнулся. Потом у него обнаружили перелом ребер.
— Куда ты? — встрепенулся милиционер.— Нет уж, милок, лежи. Ишь, какой прыткий. Как фамилия?
В ответ Ольшевский только рукой махнул и вновь, в третий раз и теперь уже надолго провалился в беспамятство. Сильное сотрясение мозга выбило Константина из колеи на все то время, пока машина «Скорой помощи», подвывая у перекрестков, доставила его в больницу. Полностью он пришел в себя уже на койке с перебинтованной грудью и лицом, пахнущим йодом.
Следующие дни слились в сознании Ольшевского  в  бесконечно  длинную  вереницу допросов.  Следователь, молодой крепкий парень, являлся в палату по два раза на дню, дотошно выпытывал каждую мелочь: когда,   где, откуда? Ольшевский, в свое время ознакомившийся с уголовным кодексом, начисто поначалу отверг предъявленное ему обвинение в умышленном угоне. Он заявил, что застигнутый дождем в отдаленной части города, попросту, де, временно воспользовался чужим  автомобилем, обнаружив случайно чей-то незапертый гараж. — А портфель? — с напором спросил следователь.— Как с ним-то быть? С ломиком, ключами и так далее?
—  Это  не   мой   портфель, — солгал   Костя.— Я его нашел у гаража.
Следователь скептически поморщился, покачал вихрастой головой. Он даже говорил лениво от сознания силы своей аргументации.
—  Ну, это байки для простачков. Везде четкие отпечатки пальцев, и все — твои. Так что от портфеля тебе не отвертеться. Твою участь может облегчить только то, что ты не сбил велосипедиста, а вильнул в сторону, подставив под удар себя. Конечно, суд примет это во внимание, а портфель... портфель, брат, это уж из другой оперы и слишком серьезная улика.
—  Сколько же мне влепят?
—  Да уж не бойся, не обидят! — был ответ.
Следователь оказался прав. При слушании дела на процессе содержимое портфеля стало доказательством преднамеренности преступления, каковое и было разобрано со всеми подробностями вплоть до трагической развязки. Однако было принято во внимание, что, во-первых, до этого у Ольшевского судимостей не было, во-вторых, он не сбил велосипедиста и не скрылся, а, спасая железнодорожника, направил машину в кювет, пострадав при этом сам.
Следствие представило убедительные доказательства, что гараж в ту ночь на самом деле закрыт не был. В результате суд нашел возможным несколько уменьшить наказание Ольшевскому и осудил его на три
года лишения свободы с отбыванием срока наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима. Еще в тюрьме Константин попал под указ о направлении на стройки народного хозяйства не особо опасных правонарушителей. Так он оказался в условиях относительной свободы...
Костя прекрасно понимал, что ему не поздоровилось бы, заинтересуйся его прошлым первый же оперативник. А что до этого дело дойдет, если на «Терней» прибудет милиция, он не сомневался. На всех членов команды, и на него тоже, пойдут запросы по месту жительства. Оттуда ответят: да, числится такой, сбежал, просим задержать. И отправят молодца по этапу. Опять суд, новый срок.
Это не укладывалось в голове парня — перелететь   из   конца   в   конец   огромную страну, каким-то чудом сразу же выйти в море, весь рейс провести без сучка, без задоринки, а под конец   влипнуть   в   ситуацию— глупее не придумать! «Никто и разбираться не станет, что отпечатков пальцев на сейфе я не оставлял и имею стопроцентное алиби на то утро. Как только выяснится, что я — беглец,   которого   разыскивает милиция, кражу немедленно припишут мне. И плакали тогда все мечты об  искусстве. На  них если  и  не будет поставлен  крест окончательно, то отложить придется их надолго, очень надолго — это уже   как   пить дать...»

• Назад
• Вперед