Семь футов под килем - 2
- Опубликовано: 05.01.2013, 08:37
- Просмотров: 295625
Содержание материала
...В день отхода, ровно три недели назад, большой морозильный рыболовецкий траулер «Терпен» был охвачен суматошной канителью, обычной для всех промысловых судов, готовящихся отчалить от пирса.
Продовольствие, рыболовные снасти, приборы — все было принято от соответствующих служб, загружено, разложено по своим местам, но Находка, вон она — рядом, скачи по трапу и гуляй сколько душе угодно, никого не манила. На берег, помимо своей воли, все смотрели уже с прищуром, как в воспоминания, и мыслями парни находились в завтрашнем дне, забывая или сознательно закрывая глаза на то, что ничего кроме нелегкой работы и все усиливающейся тоски по оставленному на земле их в море не ждет.
Сниматься с якоря можно было в любую минуту. «Добро» на отход получили из управления уже утром. Но, невзирая на то, что подготовленный к рейсу траулер без достаточно веских оснований занимал нужный причал и, в принципе, делать «Тернею» в порту было нечего, начальство не поторапливало капитана и сквозь пальцы смотрело на видимость забот, якобы удерживавших БМРТ у стенки.
Не спешили и на «Тернее». Виной всему был день недели — понедельник. Вслух об этом, разумеется, никто не заикался, но все ждали полуночи. Отойти не до двадцати четырех часов, а хотя бы в пять минут первого — значило бы покинуть причал не в отмеченный морским суеверием день, а во вторник, что, по вековой традиции, в корне меняло дело; вот на траулере и тянули волынку.
На камбузе с утра было мало работы (она обрушилась на поварих позже, к вечеру), поэтому Екатерина Злотникова, старшая повариха, спокойно выслушала по судовому радио приказание капитана Фоминых явиться на мостик.
Приказ этот с утра раздавался уже третий раз и заключал в себе безвредную страстишку кепа. Прекрасно зная, зачем она вновь понадобилась Вадиму Ивановичу, Злотникова, благодушно посмеиваясь, вскипятила воду и с чайником в руке поднялась в рубку.
Капитан, с нетерпением ждавший свой кофе, благодарно закивал головой: «Все на столе, Катенька. Завари, будь умницей!» — и повернул сухое ироничное лицо с голубыми навыкате глазами к заведующему произ-
водством, плотному, живому коротышке, которого злые языки окрестили «колобком».
Петр Олегович Головня на прозвище не обижался, похахатывал: было бы застолье, да соленая шутка, а все прочее, говаривал он,--от лукавого! Сейчас, впрочем, заведующий производством несомненно был не в духе, и поэтому на его полном, моложавом лице лежала гримаса детского огорчения.
Разговор, как поняла Злотникова, колдуя у стола, шел о матросе Бобрине, пьянице, по мнению капитана, и бездельнике. На него второй штурман Малханов подал рапорт.
— Если на берегу он удержу не знает, да еще и огрызается, так в рейсе с ним и подавно не сладишь, — убеждал Вадим Иванович.—И споришь ты, Олегович, напрасно. Сам ведь отлично знаешь, что я прав, списав этого Бобрина.
— Все так, Дима, —страдальчески морщась, Головня махал пухлой ладошкой.--Бобрин, конечно, не подарок...
— Так в чем дело?
— Чудак человек! — сокрушался «колобок».— Он же — резчик! Кто на промысле будет делать трафареты? Ты, что ли? Тут специалист нужен, художник: вырезать буквы на куске резины, притом, в обратном порядке, чтобы и красиво было, и оттиск правильно лег.
— Бобрин на корабль не вернется, — категорически отрезал кеп, которому разговор с Петром Олеговичем перестал доставлять удовольствие. Он прекрасно знал, что тороватый на выдумку Головня обязательно что-нибудь придумает, а что конкретно — это уж его не касается.
— Опять двадцать пять! — его собеседник огорченно всплеснул короткими ручками.— Ну, скажи на милость, где мне сейчас, в день отхода, взять резчика?
— Сходи в кадры, — равнодушно посоветовал капитан.
— Хо, так они там и валяются: навалом и россыпью.
— Давай-ка лучше, Олегович, кофе пить. Спасибо, Катюша!
На диванчик в штурманской они уселись втроем. Вадим Иванович, симпатизируя Кате, и раньше приглашал ее «ударить по кофейку»; теперь же он настоял на этом еще и потому, что присутствие Злотниковой помогло поставить точку на бесплодной дискуссии о Бобрине.
Заведующий производством со скрежетом мешал ложечкой в чашке. Капитан подмигнул Кате. Она, слегка улыбнувшись, покосилась на разобиженного Петра Олеговича: поджав губы и демонстративно отвернувшись от собеседника, Головня, преисполненный достоинства, смотрел в квадратный боковой иллюминатор. От предложенного Катей печенья отказался со всей доступной ему надменностью.
В широком стекле штурманской видна была лишь серая стена — носовая часть соседнего БМРТ, отделенного от «Тернея» тремя метрами выдвинутого в залив асфальтированного причала.