Семь футов под килем - 13

* * *

В этот момент чья-то громоздкая фигура заслонила снаружи отверстие бокового люка.
—  Эй, где ты там? — Кокорев, сунувшийся со света, не видел, что происходит внутри.
Ольшевский не повернулся к нему и не подумал отвечать. Он заслужил краткие минуты отдыха.
Игнат,   ругаясь,   протиснулся   в   бункер, дотронулся до плеча матроса.
—  Сидит, — словно  не веря очевидному, изумленно протянул Кокорев —Там подвахта баклуши бьет, а он здесь прохлаждается. Ты чего, бич, — он озадаченно потряс Ольшевского, — очумел?
Рыбмастср слегка стукнул Костю по затылку.
Только сделал он это напрасно. Ольшевский, поражаясь своему хладнокровию, привстал, схватил Кокорева за узкую кисть, молча и с силой заломил ее за спину опешившего от неожиданности мастера и воткнул его головой в окуневый развал.
—  Ты   чего?   Ты   чего? — залепетал    Игнат, слабо вырываясь и все еще полностью не придя в себя.
Тогда Костя швырнул Кокорева навзничь,
под ноги.
—  Если ты еще раз вылезешь со своими дурацкими    шуточками, — тоже    почему-то шепотом,  но   с   убедительной   твердостью проговорил  он, — я  из тебя   дух   выпущу!
Понял?
—  Пусти!
—  Понял или нет, спрашиваю? — вспышка безрассудной смелости пошла в Когте на убыль. Трезвея, он ужаснулся содеянному и боялся уже расплаты. Но отступать было поздно.
—  Ну, не буду, пусти, дурак.
И Кокорев, в полнейшей растерянности забыв, что он во много раз сильнее Ольшевского и при обычных обстоятельствах запросто мог бы скрутить его в бараний рог, по-жабьи пополз на четвереньках к спасительному люку, а Костя, не удержав озорного ныла, поддал мастеру вслед по толстой заднице.
Затем, с помощью парней, протолкнул наружу палтуса, который пришелся очень кстати, так как разрядил тягостное оцепенение, похожее на шок: он поразил всех работавших в цехе, когда из бункера появился Кокорев с физиономией, исколотой в кровь и четким отпечатком подошвы сапога на бледно-розовых резиновых штанах. Мастер, вытирая ладони мокрой ветошью, потерянно торчал в сторонке. Повариха и Малханов, взглянув на пего, обменялись понимающими улыбками.
— Вот так клюква! — издевательски сказанул кто-то, и все, дав наконец волю сдерживаемому нервному напряжению, засмеялись вдруг разом, для приличия, однако, отвернувшись от Кокорева.
Парни сгрудились возле палтуса и ржали, будто радостно удивленные колоссальными размерами рыбы.
Но в палтусе не было ничего смешного. Скорее, грустное впечатление производил на свету этот исполин морского дна. Измятый, жалкий, с исколотым брюхом и полуоторванными жабрами, валялся он на грязном, заляпанном чешуей и рыбьей требухой полу, и кто-то уже подбирался к палтусу с ножом, чтобы вырезать на жарку самые сочные филейные части.

• Назад
• Вперед