Семь футов под килем - 16

...Вот как выглядела, так сказать, официальная половина нашей встречи. Мне бы на этом и поставить точку, но я, видите ли, жаждал развития знакомства. И обмишурился, естественно, самым жалким образом. Да иначе и быть не могло: битый час измываться над бедной поварихой, а потом вдруг стать хорошим и пригласить се, как сделал я, — в кафе!
В первое мгновение она отшатнулась от меня, глянула затравленно и удивленно. Покраснела, потупилась. Потом, после довольно долгого колебания, причину которого я тогда истолковал неправильно, с трудом выговорила:
—  Ну что ж, если вы так хотите... Мы пересекли наискосок площадь, зашли
в летнее кафе. Над столиками были натянуты зонты. Сшитые красно-сине-белыми лоскутами, как купола парашютов, они весело трепетали на ветерке. Хорошо было отсюда наблюдать за круговертью людного перекрестка. Я предложил:
—  Кофе или мороженое?
—  Как  вам угодно, — ответила она,  несколько чопорно.
Перед следующим вопросом о том, что дама будет пить, я споткнулся. За всеми хлопотами у меня как-то начисто вылетело из головы, что сам я — с некоторых пор непьющий. Не так давно, но с алкоголем я покончил. Все это в прошлом...
Злотникова от спиртного отказалась. И слава богу, а то мне не по себе стало, когда представил, что придется- изворачиваться, объяснять ей, почему я даже шампанского не пью.
... Сейчас, меряя шагами свою каюту, я прекрасно понимаю, по какой причине Злотникова, как бы она ни была обижена на меня в библиотеке, пошла-таки в кафе. Тогда же, сидя под пестрым куполом павильона и разрабатывая сомнительные планы, я понятия не имел, что с каждой минутой все ближе и обреченнее подступаю к позорному финалу.
И вопросы я поварихе задавал не из лучших.
—  Вы, конечно, не здешняя?
—  Я из Витебска, — в неприятном предчувствии сжалась она.
—  Ого! — воскликнул   я. — Занесло   вас, однако... Махнуть в такую даль. Впрочем, можете  не объяснять, — прищурясь,   я  испытующе  взглянул  на  Злотникову. — Судя по всему — неудачный брак? Угадал?
Бедная  Екатерина опустила  голову.
—  А потом — развод и единственное желание убежать куда угодно, хоть к черту на кулички. Н-да... — неопределенно   протянул я, желая, чтобы в тоне моего голоса она  уловила   какой-то   личный,   скорбный подтекст,  словно  разговор  о чужих  бедах служил для меня толчком для возврата в
свою собственную, интимную сферу чувств.
Это так же неприятное следствие моего горького прошлого: раздражительность и угрюмая хмурость — черты, ставшие, к сожалению, в последнее время для меня привычными. И, видимо, Злотникова была мне очень симпатична, если я оказался способным разливаться перед ней соловьем, как некогда в старые добрые времена...
Руку даю на отсечение: если вначале Злотникова дичилась, то потом стала слушать мое вранье с интересом и охотно. Хоть разница в годах оказалась и заметная: мне тридцать третий, а ей всего двадцать два, тем не менее ледок отношений расстаял довольно быстро. Она скоро с интересом стала на меня посматривать.
Я заговаривал Злотниковой зубы, подливал кофе из кофейника, закурил. Предложил и ей. Она не отказалась. Сигарету, как я отметил про себя, держала грамотно и после первой затяжки не закашлялась, стало быть, не из начинающих курцов. Затем, продолжая свой разведывательный рейд, в один из моментов беседы, будто бы невзначай, я дотронулся до се руки.
Злотникова ее не отвела. Напротив. Словно дождавшись этого прикосновения, она повела себя более раскованно, облокотилась на спинку стула, положила ногу на ногу. Она как будто поощряла меня к более смелому ухаживанию. Любой другой на моем месте остановился бы в этот момент и поостерегся, но я вместо этого самодовольно решил, что мое дело — в шляпе. Вот только взгляд Злотниковой мне все больше не нравился: она меня, будто букашку какую, сквозь увеличительное стекло разглядывала. Но я легкомысленно отмахнулся от неприятного предчувствия и подвел нашу беседу к тому, что продолжить ее мы, дескать, смогли бы у меня в каюте. Сказано это было, попятно, самым невинным тоном.
Столь же кажуще невинно прозвучал и ответ:
—  Как   это  прикажете   понимать? — она больше не робела со мной. Отнюдь.
—  Как? Да очень просто, — я решил, что настало время идти ва-банк. — Вечером, когда суета на корабле угомонится, вы топ-топ ножками — и ко мне в каюту. А я вас уже жду...
Злотникова (вот лиса, до конца ведь выдержала роль!) коротко хохотнула, выслушав это предложение, устремила на меня прямой смеющийся взгляд, в котором уже явно читались презрение  и торжество.
—  В каюте, — сказала она мне в тон,— будет, конечно,  полумрак.  На  столе — бутылка марочного вина или коньяк, какие-нибудь   фрукты,   импортные   сигареты.   И музыка.  Разумеется,  не  громкая.   Что-нибудь из Высоцкого или Джо Дассена. Не так ли?
Только тогда до меня дошло, что она меня «купила», спровоцировав, как последнего глупца,  на  откровенность.   Я,   однако, попытался еще спасти если и не положение, то хотя бы свое мужское достоинство. Спросил:
—  Но что же тут плохого?
—  О,   ровным   счетом   ничего, — насмешливо отрезала  Злотникова. — Просто хотелось до конца выяснить, как вам представляется   наше    дальнейшее    общение.   Для вас, — она уже не скрывала издевки, — вероятно,  не  будет тогда  столь  уж   важно, читала я Платонова или нет?!
Ну что, скажите на милость, мне оставалось делать?
—  Простите, — сказал  я,  поднимаясь  со стула. — Я совсем не хотел вас обидеть.
—  Я тоже, — ответила Злотникова с обворожительной улыбкой. — Спасибо за угощение. Не провожайте меня. Я сама топ-топ ножками на «Терней».
...Дурак я, дурак. И от поварихи получил тогда поделом... А все-таки почему она не за кого-нибудь заступилась в столовой, а именно за этого нового резчика? В чем тут дело?..
 

• Назад
• Вперед