Семь футов под килем - 20

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Шло время. «Терней» прочно втянулся в будни путины. Это означало, что рыба, хоть раз на раз, конечно, и не приходилось, все же была; трал майнали часто и, худо-бедно, без десяти—пятнадцати тонн он не возвращался. На одну смену хватало, да и другой оставалось, а там поспевала очередная партия окуня,  трески, желтополосого терпуга.
Все на траулере было подчинено ритму промысла. Рыбообработчики трудились по системе «шесть через шесть», стало быть, каждые шесть часов отдыха, которые они вольны были проводить как угодно, сменялись  шестью часами  работы.
«И какой работы!» —часто думала Злот-никова. Чередуясь с Андреевной, она бывала на фабрике почти ежедневно, отбирая ведра два свежей рыбы. Зажаренную на больших противнях, рыбу эту обычно выставляли  в  качестве добавки для ночных смен.
Каждый такой приход позволял, к тому же, поварихе лишний раз увидеть Костю, так что посещения эти сочетали полезное с приятным.
... Едва Злотникова вошла в цех, ее оглушили металлический лязг, грохот и выкрики, которыми обменивались работавшие.
Бригада Кокорева «выбивала» две тележки: то есть к концу смены три тонны замороженного окуня должны были быть обработаны и отправлены в трюм.
В последние дни на море гуляла порядочная, баллов шесть, волна, корабль здорово качало: вода снизу, по шпигатам, поднималась па фабрику и залипала пол, но силы у нее хватало только на половину пути, потому что крен в противоположную сторону гнал уже по мосткам встречный поток.
Трудно было устоять на ногах, не схватившись за какой-нибудь выступ. «Каково же, сочувствовала Катя, приходится рыбообработчикам!» Открыв толстую металлическую дверь морозильной камеры, откуда вырывались клубы холода, они закатывали внутрь, преодолевая сопротивление крена, тяжеленные контейнеры, нашпигованные противнями с рыбой.
Одни возились у камер, другие упаковывали готовые, промороженные рыбные брикеты.
Мерзлая рыба пялилась остекляневшими глазами, кое-где проступала сквозь лсд острыми плавниками, но вот — скользкая метровая плаха, «выбитая» из противня, взмывала, поднятая руками одного из матросов, и точно, не расколовшись, не задев даже краев картонного ящика, опускалась на его дно.
Второй  брикет, третий.  Напарник, тоже обнаженный по пояс, едва успевал кидать между брикетами прокладки, а затем оба они с завидной ловкостью и быстротой запечатывали ящики, перевязывали его проволокой и совместным рывком толкали на транспортер, ведущий в трюм.
Рыбообработчики, демонстрируя перед поварихой все свое умение и удаль, наращивали теми. Брикеты не шли, летели. Разгоряченные тела блестели от пота. Пальцы, руки, плечи—все выверено, ни малейшей задержки, ни одного лишнего движения. Скорость и еще раз скорость. А потом для Злотниковой наступил момент, когда ощущение времени потерялось, сила парней казалась неисчерпаемой, выдержка — беспредельной. Она следила за их работой как зачарованная.
«Вот что значит — профессионалы работают!.. Кстати, а как там Костя? Не отстает?» — она перевела ревнивый взгляд с матросов-выбивщиков на фасовочный участок, где у одних из трех весов, вмонтированных вровень с лентой транспортера, было рабочее место Ольшевского.
К удивлению Злотниковой, его там не оказалось. Не было Кости ни среди шкер-щиков, ни на головорезке — повариха, делая вид, будто отыскивает скумбрию покрупнее, обошла весь цех. «Куда он мог деться? — недоумевала она все сильнее, заметив: кроме ее одной никого из бригады не волновало непонятное отсутствие резчика. —Еще позавчера стоял у этих
весов, взвешивал рыбу, а сегодня — пропал. И мне почему-то ни слова не сказал. Ну, ладно, дальше корабля все равно не скроется. Разузнаю».
Она решила ни у кого ничего не спрашивать. И, выгадывая время, взяла просто-напросто и вытряхнула из ведра на бегущий транспортер уже отобранных рыб. Начала все сызнова, но теперь уже медленно, не торопясь, каждую тушку окуня или скумбрии осматривала, чуть-что не по ней— отправляла назад в текший по ленте поток, который раз удивляясь тому, как разительно отличается свежевыловленная рыба от полежавшей, и какое богатство нежных, переливающихся полутонов исчезает в ее окраске.
И все же как Злотникова нарочно ни мешкала, ни тянула время, полведра рыбы-таки набрала, прежде чем начала проясняться тайна местопребывания Ольшевского.
... Фасовщики, рядом с которыми она пристроилась с ведром, бегали, по обыкновению, как заведенные. Каждый из них хватал один из пустых противней, елочкой прислоненных к стене, кидал его на ползущее полотно транспортера, идя рядом, быстро-быстро закидывал противень безголовой уже и прошкеренной рыбой, а, поравнявшись с весами, заклиненными на четырнадцати килограммах, одним движением руки взвешивал наполненную тару, убавляя при случае или докидывая несколько рыбех.
Закрыть ее сверху вторым противнем, да плеснуть внутрь кружку воды — было делом секунды.
Только затем уже противнями заполняли «тележки», а их на несколько часов загоняли в морозильные камеры.
Малейший сбой фасовщиков приводил к остановке всей производственной цепи. Тем удивительней для Злотниковой было то, что в какой-то момент отлаженный ритм вдруг сломался. Без видимых, вроде, причин парни отскочили от весов.
—  Что   случилось? — оглянулась   Екатерина.
—  Удирай отсюда скорее, — послышалось в ответ. — Братцы, воздух!
И действительно, из тукомольной камеры, открытый люк в которую вел из центра фабрики, после непродолжительного шипения огромным грибом вырвался вдруг желтовато-серый клуб рыбьей муки. Едкий, теплый, специфический сладкий ее запах показался  Злотниковой отвратительным.
Она поспешила отойти подальше от тукового трюма, но это не спасло ее от вонючей мучной пороши, которая густыми хлопьями оседала сверху, набивалась в нос и в уши. Через несколько минут «извержение» закончилось. Парни поплевались, отряхнулись и вновь включились в работу.
Злотникова заглянула в трюм: на пятиметровой глубине сквозь тусклый от обилия мучной пыли свет,   проглядывало несколько подготовленных к транспортировке мешков с туком. Снизу шел тяжелый, влажный и приторно-маслянистый дух переваренных и высушенных рыбьих отходов.
Катя больше не сомневалась, что внизу находится не кто иной, как Ольшевский. Как бы подтверждая это предположение, в глаза ей бросилось толстое, ухмыляющееся лицо Кокорева. «Так вот в чем дело, сообразила Злотникова, ответив мастеру презрительным взглядом, это Кокорев расправляется со своим соперником!»
На фабрике прозвучал резкий звонок. Наступила пересменка, и тогда Злотникова, замешкавшись с рыбой, стала свидетельницей того, как радость труда сменялась временным изнеможением. Выбивщики, так споро орудовавшие недавно тяжелыми плахами мерзлой рыбы, фасовщики и шкерщи-ки устало потянулись в раздевалку. Всеми владела общая мысль: наскоро бы перекусить, да в каюту, на боковую. Минутой пролетит время сна, и вновь парней будет ждать рыба. И так — смена за сменой, сутки за сутками, неделя за неделей.
Но вот, наконец, и Ольшевский. Катя издали следила, как он появился над горловиной трюма, тут же, у люка, стащил с себя оранжевый комбинезон и на виду у всей бригады выколотил его от пыли. Затем жестом предельно уставшего человека провел рукой по запорошенным мукой волосам и побрел вслед за всеми переодеваться.
«Бедный!» — от души пожалела его Екатерина. 

• Назад
• Вперед