A+ R A-

Обратный адрес - океан - 10

Содержание материала



Подводная лодка
16    января


Здравствуй, радость моя!
Пишу тебе с Ледовитого океана. Над нами льды, льды, льды — и никакого просвета. И чем дальше мы от дома, тем больше воспоминаний о тебе, о Вовке, как будто вы постепенно поселяетесь в моей каюте. Да и у других то же. Теперь уже никто не стесняется друг друга, не прячет своих чувств. Командир приделал фотокарточку своей Анны к настольной лампе. Правда, она чуть-чуть похожа на Орлову? Я подумал: а мы что, рыжие? И водрузил вас с Вовкой в своей каюте на переборку. Как входишь — сразу: «Здравствуйте!» Механик Ларин Борис, отпетый холостяк, но мастер своего дела, наш атомный, реакторный бог, взглянул на вашу фотокарточку и говорит: «Это все лирика, Пенелопы перевелись еще во времена Гомера, да к тому же это художественный вымысел». Щелкнул Вовку по носу: «А пацан ничего, флоту подкрепление». Разрешил, видите ли, холостяцкая его душа! А вообще, он толковый. У него даже старшина — любого возьми! — может при наличии определенных условий потянуть на кандидата наук. А послушать, как они проводят свои оперативки,- совет ученых, ни больше ни меньше. Язык формул, язык цифр.
Вот так, значит, живем мы теперь в каюте втроем: я, ты и Вовка. Жаль только, что видеться нам приходится не так уж часто, особенно в последние дни. Все мы, имеющие отношение к управлению лодкой, почти не уходим из центрального поста. Я уже не говорю о командире. Даже замполит наш Илья Ильич, командир моральной боевой части, как мы его называем, тоже на вахте, хотя в боевом расписании этого поста не значится. Наступают самые трудные мили, мы идем под сплошным паковым льдом, под безжизненной пустыней и, честно признаться, под этой бесконечной ледяной крышей чувствуем себя не очень уютно.
Только что отказались — от которой уже по счету! — попытки всплыть.
Чтобы всплыть, надо найти в ледяном поле над нами разводье, полынью, окно — как хочешь это называй. И сейчас в глазах мельтешит бумажная лента эхоледо-мера, чем-то очень похожая на электрокардиограмму. Зубчатые выступы, идущие вниз,— все равно что подводная часть айсберга. Когда такой выступ начинает все больше углубляться, кажется, вот-вот над головой раздастся скрежет льда. Легче становится на душе, когда линии, прочерченные двумя перышками, начинают сходиться, а потом сливаются в одну. Значит, над нами кончился лед и началась чистая вода. Тут уж мне, как штурману, зевать нельзя. Нужно сразу определить размеры полыньи и занести ее на карту: всякое может случиться, и надо знать, представлять себе точки вероятного всплытия.
Так вот. Перышки перышками, а глаза, конечно, желают сами взглянуть на лед. И в этом смысле телевизионная установка доверительнее, что ли: «щупаешь» эту самую полынью своими глазами.
На вахту к телевизионному экрану поставили сегодня матроса Удальцова, того самого — помнишь,— у которого мать при смерти. Командир в свзли с этой кандидатурой большого воодушевления не выказал, наоборот, предложил повременить, объясняя это тем, что парень сейчас расстроен и может подвести. Но Илья Ильич настоял, и у него были свои соображения: человеку нужно отвлечься от тяжелых мыслей, а отвлечься можно только делом, тем более таким ответственным.
Удальцов с экрана ни на секунду не сводил глаз, мигнуть боялся. Но ни одного просвета! Сплошная серая пелена. Такое впечатление, будто в ненастную погоду  ветер  гонит  низкие, серые облака.
Но вот кое-где мелькнули белесые пятна. «Где-то близко полынья...» — сказал командир. Ему виднее: он идет на полюс не в первый раз. А полюс совсем рядом, несколько миль — и Северный полюс! И настолько это реально, что даже не верится. Фантастика какая-то: мы на Ссвсрном полюсе!
Удальцову досталось. Запарился парень. И вид у него был такой, словно по его личной вине мы не можем обнаружить полынью.
Казалось, все — не будет этой мути ни конца ни края. И  вдруг Удальцов:  «Полынья!   Вижу  полынью!»
Командир среагировал как автомат: «Стоп машины! Задний ход!» Это чтобы сразу остановить лодку. Она по инерции еще проскользнула вперед и зависла. «По местам стоять! К всплытию!» И тут уж все посты, все матросы начали срабатывать как автоматы. Зашумела вытесняемая воздухом вода. Мы начали подниматься кверху. Глубина — восемьдесят метров, пятьдесят... Теперь самая главная из сотен стрелок на приборах — стрелка глубиномера. Как тебе это передать?! Удальцов повеселел.
«Вот что значит «удальцовая» фамилия»,— сказал Илья Ильич.
И в это время тот же Удальцов крикнул: «Льдина! С правого борта!»
И все увидели ее на экране: она серым облаком закрыла свет справа и двигалась, прямо на глазах двигалась наперерез нам.
У командира мгновенная реакция: «Стоп всплытие! Боцман, на глубину!»
Посмотрела б ты на Мартыненко! Руки на рычагах и сильные, и ловкие, и... мудрые. В эти секунды все зависело от него, от его ювелирного мастерства. Замедли Мартыненко хоть на секунду, передвинь рычаги хоть на миллиметр больше, чем нужно, — и мы врезались бы верхней частью корпуса в льдину. А если наоборот — ухнули бы вниз.
Командир приказал держать лодку на заданной глубине, и мы снова начали искать полынью. Следующее светлое  пятно: «Вода — пятьдесят  секунд!»   Это — за   какое время мы прошли полынью. Близко к желаемому. А лед вокруг? «Осадка льда — двадцать пять метров!» Снова всплытие. Снова смотрим на Мартыненко как на бога. И снова не подошла нам полынья. В конце концов выяснилось, что все это была тренировка. Вот так. Командир отрабатывал всплытие. А по-настоящему будем всплывать через три часа. Приказано поспать. Но попробуй сомкнуть глаза. И вот я пишу тебе. Пишу - и не получается, Натусь. Не письмо, а донесение какое-то.
Целую. Твой Кирилл.

 

 

Яндекс.Метрика