Обратный адрес - океан - 18

Подводная лодка
3    февраля


Здравствуй, радость моя!
Четыре дня не писал тебе, не разговаривал с тобой — ни минутки не было свободной. Откровенно говоря, я даже рад этому, потому что в наших условиях чувство времени совсем другое, чем наверху, на берегу, — минуты удлиняются в часы, часы — в сутки.
Позавчера произошел «контакт» с чужой подводной лодкой.
И опять отличился Удальцов. Вот молодчина! Гидроакустик—его смежная специальность, да он, собственно, на вахте и не стоял, дублировал мичмана. И первым услышал «цель» — раньше нашего аса, который по од-ним только ему известным «чвирь» и «фью-фью» (да-да, море и такие птичьи звуки издает) может определить вид касаток.
Удальцов после рассказывал, что его насторожило, заставило прислушаться внезапное исчезновение этих специфических звуков. Он-то и обратил на это внимание мичмана. Начали слушать в четыре уха и услышали четкое равномерное звучание работающих винтов. Конечно, и экран гидролокатора помог. Сомнений не было — по пеленгу сто восемьдесят шла неизвестная подводная лодка.
Первые минуты встречи были весьма неприятными. Гидролокатор подключили к общей трансляции, и уже все мы слышали шум винтов. Как будто поезд приближался. А что разглядишь сквозь стальную обшивку? Только на приборы и надежда. Могло случиться всякое. Командир был на высоте — четкость, ни одной лишней команды, ни одного лишнего движения. И я подумал: разве каждую милю плавания Кондрашов не отвечает головой за весь экипаж? Он рискует, да, в определенной степени рискует, когда погружает лодку на предельную глубину, когда приказывает идти в надводном положении во время шторма, а лодку раскачивает, как ваньку-встаньку. А наш курс под сплошным льдом — это же плавание в сплошном риске! Вся жизнь командира — риск и ответственность. Не зря же испокон веку живет на флоте поговорка, ставшая пунктом корабельного устава: «Командир покидает корабль последним». Вот она, высшая степень ответственности! А тут эта незнакомка...
«Пеленг меняется!» — вдруг крикнул Удальцов.
«Пеленг меняется» — означало то, что неизвестная лодка пошла в сторону.
Весь вечер только и разговоров о чужой лодке. Вот такая наша мирная жизнь. Жизнь, которую мы выбрали добровольно, — месяцами не видеть родных, неба, земли, делить сутки на вахты, подвахты, стоять у приборов, у пульта ракет, нырять под Ледовитый океан, встречаться вот с такими, как называет их Тюрин, «иксами в квадрате». Да, мы, офицеры, добровольно — никто нас не заставлял — выбрали эту стезю, отказались от нормальных человеческих условий, от уютных, обжитых квартир, от вашей ласки, от беззаботных встреч с друзьями, от всего того, что не считает благом обычный сухопутный человек.
Матросов ждут другие галсы, другая жизнь. Они вернутся в нее по тому же трапу, по которому ступили на флот. Другое дело, что еще долго — а у иных на всю жизнь — останется в душе крепкая морская соль и шея не забудет ласкового шебуршания черных лент. Они уйдут, а мы останемся. На всю жизнь. И я даже не могу себе представить, как можно — без пирса, без подводной лодки, без разлук и без встреч.
Иногда начинаю перебирать свой «послужной» список: родился, учился, школа — это как бы ничейная земля. И вот — лодка. Почему? Кто просил, кто приказал? А это я вошел, по Тюрину, в свой меридиан, обрел свое направление. Только очень жаль тебя. Надо бы что-то придумать. Но что?
Одна надежда — ты у меня умница и все поймешь.
 

• Назад
• Вперед