Обратный адрес - океан - 2

Он едва высунулся, еще не успел сделать и шага, как почувствовал, что захмелел от непривычного воздуха.
Знакомый и словно бы нереальный мир открылся ему. На припорошенных снегом, алмазно искрящихся склонах сопок, на сизой и глубокой, похожей на опрокинутое небо глади залива, как живые, перемещались причудливые тени, как будто их отбрасывали, заставляли вздрагивать, исчезать и снова ложиться сиреневыми полосами гигантские вспышки электросварки. И пахло этим высверкивающим из-за сопки сгустком света — чем-то острым, соленым, озонистым. Кирилл не сразу догадался, что это просто-напросто пахло одновременно берегом и морем, родным морем, маслянисто плескавшимся о рыжеватые от ржавчины сваи.
Да, этот мир казался нереальным, хотя Кирилл понимал, что яростным, дрожащим светом электросварки разметался слишком ранний, начинавшийся здесь чуть ли не с полуночи рассвет. Пронизанный золотистыми нитями солнца, он был таким густым и сочным, что можно было подумать, что и сопки, оскалившиеся гранитом, и стрельчатый причал с прикорнувшей к нему подводной лодкой, и дома, как в каком-нибудь ауле, стоящие чуть ли не на плечах друг у друга, — все это лежало погруженным как бы на дно необъятного доисторического океана, и лишь где-то там, в недосягаемой высоте, перистыми, подгоняемыми ветерком облачками плавали бледные льдинки.
Кирилл зябко передернул плечами, запахнул куртку и спрыгнул на палубу.
IНет, мир был реальным. Они и пришвартовались-то к тому самому пирсу, от которого ушли. Метр в метр... Чудно! Ему попалась на глаза та же самая выщербина в деревянном бруске настила, которую, как рубанком, выщипило неудачно подвешенным концом ракеты, когда ее грузили на лодку. Не успели или не сочли нужным заделать, зашпаклевать.
Мир был реальным, ибо привычно прозвучавшая команда сразу отрезвила, настроила мысли на деловой лад. От лакированно блестящей черной «Волги» к сходне приближался контр-адмирал Воронцов. Следом, на почтительно-близком расстоянии, повторяли его шаги офицеры штаба.
«А ведь подняли батю раньше всех, — с уважением, даже с любовью к адмиралу, который с бодрым любопытством всматривался в идущего к нему командира лодки, подумал Андрианов. И в тот момент, когда по-свойски, дружески отмахнув рукой, адмирал прервал доклад и шагнул навстречу, потянулся, чтобы обнять Кондрашова, острой грустью кольнула другая мысль: — На пирсе больше никого... Никого... Если б знали, вернее, если б было можно, здесь еще с вечера, всю ночь, до утра, до этой минуты, толпились бы жители всего городка». И он словно бы увидел вон там, у сходни, Наташу с Вовкой. Они-то уж пришли бы точно.
Фантастика растворилась, и мир окончательно обрел реальность. Еще заспанными, но уже все рассмотревшими, жадными окнами смотрел городок сверху на подводную лодку, вернувшую ему морских витязей. И от лодки к этим окнам живыми радарами повернулись сердца. Опять сомкнулись море и берег. А неправдоподобным, похожим на сон стало то, что разделяло их месяцы, — бессонные вахты, тревоги и снова вахты.
Когда — спустя полтора часа — Кирилл спешил к дому по еще не заслеженной, ослепляющей белизной свеже-выпавшего снега дороге, ему показалось, что точно так же он возвращался с лодки вчера.
Снег выстелился такой пушистый, легкий и веселый, каким он бывает по первозимку. И было жаль, что скоро, как только проснется городок, все это белое сияние превратится в слякоть. В воздухе все-таки пахло весной, и через сумрачные, до гранита прокаленные морозом сопки уже перекатывались голубые волны апреля оттуда, с тех наполненных скворцовыми песнями краев, где вот-вот, через какую-то неделю-другую, начнут взрываться опьяняющим цветом кусты черемух.
Кирилл шагнул в сторону и в нетронутой, слепящей чистоте зачерпнул пятерней, смял пальцами в комочек приятно обжигающий холодком снежок, и его вдруг охватило внезапное чувство легкости, праздничности, какое бывает только в детстве, когда еще с вечера, нетерпеливо подгоняя тягостное время, ждешь, угадываешь, какой подарок тебе приготовлен к дню рождения. Да и сам этот с неторопливостью вечности приближающийся к тебе день кажется сплошным огромным праздником. Да-да, через каких-то пятнадцать — двадцать минут его ожидало самое главное, самое прекрасное, невообразимо счастливое — то, к чему он был устремлен с того прощального толчка о пирс, когда лодку отпустили швартовы и они покинули берег...
Сейчас, вот за этим поворотом! Что она делает, спит? И он начал вспоминать, как они встретились с Наташей в прошлый раз. Это не составило труда, потому что семейная их жизнь, если не считать горечь разлук и головокружительную, опьяняющую карусель отпусков, и состояла вот из таких долгожданных и всегда неожиданных встреч. В прошлый раз, когда он вошел, она шила что-то на швейной машинке — кажется, Вовке рубашонку — и, когда обернулась на стук двери, так с белой ниткой на губах — не успела откусить — подлетела...
А позапрошлый раз... Он никого не застал. Да-да! Вошел в пустую квартиру. Неприятно, конечно, когда тебя не ждут, но он сразу почувствовал, что они где-то недалеко и скоро вернутся. На кухне, на столике, на привычном месте, лежала записка: «Кирюша, мы с Вовкой в магазине, будем через 20—25 минут. 14.30. Наташа». Его тогда поразила эта телепатическая уверенность. Как она могла знать, что он вернется именно в это время? Как будто он отсутствовал не месяцы, а просто вышел в субботний день поразмяться. Пораженный таким чисто женским чутьем, он не сразу догадался, что за время его отсутствия она написала таких предупреждений сотни, ибо ожидала его каждый день, каждый час и, отлучаясь даже на какие-то минуты, оставляла на столе записку, чтобы в квартире в самый радостный и счастливый миг его не застала обида.

• Назад
• Вперед