Обратный адрес - океан - 41
- Опубликовано: 05.03.2014, 08:27
- Просмотров: 225916
Содержание материала
Уже в Москве, вместо того чтобы ехать на пригородный вокзал, а оттуда прямиком — в Апрелевку, она внезапно передумала и вышла с Вовкой на станции метро «Арбатская». Что удержало ее? Не захотелось видеть растерянных и удрученных родителей? Вряд ли она сумела бы сдержаться, замаскировать, оттянуть, хотя бы на время, тяжелый разговор — на материнской груди плачется слаще. Но что-то все же остановило ее, нужно было сделать паузу, передохнуть, подумать и дать высохнуть слезам, хотя бы в душе. Сделать пересадку на «нейтральной полосе», как ей показалось, лучше всего у Трушиных, с которыми вместе начинали военно-морское житье в городке, — Кирилла и Игоря роднил один и тот же год выпуска. И кто мог посочувствовать полнее и искреннее, как не Лена, теперь уже бывшая, но успевшая хлебнуть соленого лиха, морячка. Игорь, как она сейчас рассуждала, оказался практичнее, оборотистее, ибо, несмотря на романтическую преданность морю (какие он, бывало, пел песни, кажется, из-за них Кирилл слегка приревновал Наташу), он расстался с погонами и работал сейчас инженером на заводе. Кому, как не им, могла исповедоваться в горьком и отчаянном поступке сразу потерявшая опору и уверенность в жизни Наташа? Они долго тащили с Вовкой чемодан по Калининскому проспекту — таким бесконечным, как на аэродроме, казался устлан-ный бетонными плитами тротуар. Мокрый ветер дул в гигантском коридоре из домов. Найдя наконец удивительно низкий и тесный, как норка, подъезд в высоченной громаде, услышав, как юркнул за ними в двери, с завыванием взвился до верхнего этажа сквозняк, Наташа подумала, что в такую погоду на самой верхотуре живется, наверное, не очень уютно.
К счастью, Лена оказалась дома и так откровенно обрадовалась подруге, затормошила, затискала ее, что Наташа, легко подавив в себе остатки неловкости, решила, что поступила правильно, не поехав сразу в Апрелевку. Стесняет? Упаси боже! Лена всплескивала руками. У них трехкомнатная квартира! А их —двое. Мать Игоря так и не ужилась в этом небоскребе. Повздыхав, поохав — к ок-нам подходила не иначе как с зажмуренными глазами, — укатила к себе в деревню Сныхово, под Белев.
Разувшись, в одних чулках — на янтарно сияющий паркет было страшно ступить — Наташа, не скрывая возбужденной зависти, почти как по льду, скользила вслед за подругой по комнатам, радуясь добротной, фундамен-тальной, как правильно заметила Лена, «континентальной» устроенности друзей: мебельный гарнитур, полочки, вазочки. Все вписано, все прочно, у каждой вещи свое место, не то что их с Кириллом квартирка с выглядывающими из-под кровати чемоданами. Что-то похожее на обиду, смешанную с нарастающим чувством укора Кириллу — ему все его лодки, лодки, а люди вон как устраиваются, — шевельнулось в душе, и Наташа поняла, что, давая волю этому чувству, старается перед самой собой загладить вину отъезда, по существу побега, из опостылевшего гарнизона.
«Ну и пусть, носись со своими субмаринами, — думала она. — Нам с Вовкой тоже пора устраиваться, нельзя же всю жизнь на перекладных».
Из окна одиннадцатого этажа Москва выглядела непривычно: высотные здания возвышались, словно утесы, над каменным городом; небоскребы Калининского проспекта почему-то напоминали паруса; внизу блестящими разноцветными жучками ползали автомобили, сердито останавливаясь и выжидая перед торопливо пересекающими улицу ручейками прохожих, Казалось, этим людским ручейкам, слившимся на тротуарах в потоки, нет конца. Впрочем, чему же удивляться: внизу по всему проспекту — магазины, магазины, магазины.
Лена в официальном, как она выразилась, порядке отвела им комнату свекрови — чистенькую, уютную, хранящую старушечью опрятность, а сама начала кухарничать, выкрикивая что-то через две комнаты, совсем по-девчоночьи дурачась и веселясь. Странно, она ничего не спросила о Кирилле. И готовая было огорчиться из-за такого равнодушия к ее еще не высказанной беде, Наташа смягчилась. В самом деле, зачем задавать глупые вопросы? Бывшая морячка сама догадывается, где Кирилл, если его нет рядом. Разговор же, в котором хотелось излить душу, сердечное, открытое признание подруге Наташа отложила на потом, на то время, когда они наконец-то смогут остаться вдвоем, чтобы не настораживать Вовку, ни на минуту не отрывавшегося от аквариума, который переливался зеленоватым, подсвеченным лампочками стеклом в углу, напротив окна.
Таких больших, вместительных аквариумов Наташа не видела. Таинствснный, сказочный мир, просматриваемый насквозь, трепетал, извивался изумрудными, похожими на лианы травками; невидимый вентилятор поддувал снизу, создавая струйки искусственного течения, рябил воду наверху, как будто по поверхности этого кусочка, а точнее, стеклянного куба моря все время пробегал ветерок; а там, внутри этого волшебства, среди розовых кораллов, над разноцветными, словно малахитовыми, сапфировыми, топазовыми камушками, радужно устилавшими дпо, прогуливались, дарственно пошевеливали плавниками оранжевые, фиолетовые, чернильно-черные, серебряные и золотые, да-да, золотые, как в сказке, рыбки.
— Держим для нервов, — пояснила Лена, уловив восхищение гостей. — Игорь очень любит созерцать.
Она сочла нужным об этом сказать, быть может, потому, что у них не было детей. Но Наташа подумала о том, что аквариум, вероятно, напоминает им о море.
После обеда Вовку укладывали трудно, от аквариума его было не оттащить за уши, и, когда наконец-то он успокоился, задремал, Наташа пришла на кухню, чтобы помочь вымыть посуду, и тут открыла подруге все, что уже невозможно было держать на душе.
Но ничего не случилось: стены не рухнули, Лена не упала в обморок. Она только ожесточеннее терла щеточкой тарелки, гремела ими так, словно не хотела слушать или уже знала, о чем робко, запинаясь, с обходного маневра начала рассказывать Наташа. Было непонятно, сочувствует Лена или осуждает. Ее лицо, овальное, продолговатое — когда-то в шутку Наташа назвала подругу «Мона Лена», — скрытое за упавшей, как распущенное птичье крыло, прядью, оставалось неподвижным, пока не закончилась сбивчивая, обвиняющая во всех грехах нескладной жизни только Кирилла, исповедь.
Когда Наташа дошла до писем, Лена выглянула из-за своего крыла, усмехнулась:
— Романтики вы... От жиру беситесь... Ты же вернешься, Наташка. Ей-богу, вернешься! — и начала рассказывать сбивчиво, горячо, словно боялась, что подруга не поверит, как снится ей военный городок... И ночи, да, те самые ночи, когда черный матрос уводил Игоря в море...