A+ R A-

Обратный адрес - океан

Содержание материала

 

Обратный адрес - океан

 

Виктор Степанов

Повесть

 


Ты видел деву на скале  
В одежде белой над волнами,  
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами,
Когда луч молний озарял
Её всечасно блеском алым  
И ветер бился и летал
С её летучим покрывалом?
 А.   С.   Пушкин

 


Они уходят в океан без провожатых и возвращаются, тоже как бы прячась от лишних глаз. Нездешнему человеку, случайно заставшему в бухте медленно скользящую к пирсу подводную лодку, и в голову не придет, что она отсутствовала в родной гавани месяцы: так буднично просто, с виду как будто равнодушно и даже уныло, стоят на китовой стальной спиие матросы швартовой команды. В оранжевых жилетах они похожи скорее на усталых железнодорожных рабочих, чем на привычно франтоватых служителей флота, с нетерпеливым достоинством ожидающих берега. Два-три месяца разлуки — и последний, самый трудный, кабельтов «долгой» воды... Узнав об этом, непосвященный удивится еще больше, когда на пирсе, который словно ринулся навстречу лодке, увидит всего лишь несколько деловито переговаривающихся офицеров. Безлюдье и суровая тишина...
Из штурманской рубки, похожей на вагонное купе теснотой, а сейчас и тем, с какой не свойственной подводнику предвокзальной суетливостью мичман Тюрин начал зачем-то свертывать и развертывать навигационные карты, капитан-лейтенант Кирилл Андрианов берега не видел, но до осязаемости чувствовал его приближение. По голосу командира, доносившемуся с мостика, по непривычной хрипотце, смягчавшей повелительные нотки команд, он мог совершенно отчетливо представить все, что там, наверху, открывалось сейчас взору. Вот миновали поворотный буй,  весело  подпрыгнувший  и закивавший, как ванька-встанька, на отброшенной форштевнем волне. Вот легли на входной створ... Теперь, должно быть, видно остроконечную, словно подладившуюся под соседние скалы, крышу здания штаба. Еще чуть влево, восемь — десять градусов, — и сопка Скалистая. Если бы срезать ее слюдяную макушку с веничками корявых, не идущих здесь в рост березок, из-за сопки показался бы самый дорогой, — да что там говорить! — родной для многих офицеров лодки трехэтажный дом, белый, с потемневшим, исхлестанным ветрами и дождями ленным карнизом. Но на самом подходе к пирсу верхний этаж все-таки выглянет, блеснет окнами — Кириллу всегда казалось, будто дом привстает на цыпочки, чтобы приветствовать возвращающихся, — и командир уже наверняка чиркнет раз-другой с мостика по своему окну биноклем, хотя смотреть в этом направлении нет никакой надобности. Через два окна от угла, третье, — его, андриановское, вернее, ее, Наташино. Отсюда не видно зеленой занавески, и окна одинаковые, но будь их хоть тысяча, он узнал бы свое — и днем и ночью, в мириадах других, но все-таки чужих. и холодных огней...
Сейчас, чтобы погасить инерцию, командир прикажет: «Малый назад!» И лодка заупрямится, взбурунит винтами воду — не правится ей это насилие на самых последних метрах... В мелком, как бы сопротивляющемся оста-новке дрожании лодки, вдруг обессиленной и покорно сдавшейся, Кирилл почувствовал то, чего ожидал каждый раз и к чему никак не мог привыкнуть. Чьи-то могучие руки, протянутые с берега, обхватили лодку и, как в объятии, повлекли к себе — ближе, ближе, крепче, крепче. Он знал, что это стягиваются стальные тросы швартовов, сквозь обшивку ощущал жгуто-перевитую, мускульную их силу, но не мог не думать о невидимых руках, потому что, когда лодка мягко толкнулась о пирс, она приникла к нему, как к живому.
Кирилл обернулся к мичману, тот понимающе, моментально перехватив его взгляд, кивнул в сторону воображаемого берега и с напускной веселостью, топорща отращенные за поход петровские усики, проговорил:
— Станция Петушки, товарищ капитан-лейтенант... Вытряхай мешки...
По такому поводу не лазивший в карман за словом Тюрин, прослывший Сократом, мог бы высказаться и более основательно. Но сейчас обретали немоту любые красивые слова. Наступали самые тягостные минуты, ибо тысячи миль ожидаемое, думаное-передуманое за долгие месяцы похода — все скопилось, невероятным образом уплотнилось в несколько обозначенных сходней метров. Спасибо начальству в лице контр-адмирала Воронцова, отменившего обязательные раньше в таких случаях торжественное построение, обход отсеков, собеседование и тому подобные ритуально-служебные формальности. И все-таки выйти на берег предстояло ох как не скоро. Трап, заманчивым мостиком переброшенный с лодки на пирс, предназначался пока только для командира.
Никто, впрочем, внешне и не выказывал нетерпения. А может, и вправду люди не хотели так быстро покидать нагретое собственным дыханием, обжитое за многие дни стальное нутро, которое теперь у берега остывало, замирало по частям, по отсекам, по механизмам — один за другим отключались живительные источники энергопитания. Поглядывая то на бледного веснушчатого Удальцова, забывшего снять уже ненужные наушники, то на прикусившего губу Мартыненко, который бесцельно протирал и без того зеркальные ручки и рычажки своего рулевого хозяйства, Кирилл подумал о том, что матрос в море — это совсем не тот матрос, что на берегу. Грань, зримо прочерченная уставом между начальником и подчиненным, как бы размывалась, исчезала в подводной лодке, где, что ни говори, даже при современных, овевающих тебя чуть ли не мятным холодком кондиционерах приходилось делить пополам глоток воздуха не только в фигуральном смысле. А этот нескладный Капустин с мечтательными глазами, стыдливо прячущий за спиной мольберт!.. Нет, грань официальных отношений, эта грань, не допускающая даже намека на панибратство, все же оставалась, иначе, не будь ее, прежде чем подняться наверх, Андрианов крепко обнял бы каждого и расцеловал. Просто так, по-мужски — за службу, за дружбу, за долгие подводные месяцы, проведенные в молчаливых отсеках, за все то, непередаваемо мужественное и нежное, от чего начинало резать, пощипывать в глазах. И почему мы стыдимся на людях выражать добрые чувства и порой не стесняемся дурных?
Прощально-грустное настроение —  хотя служба продолжала свой привычный круг и всем назначила ветретиться снова на подъеме флага — слегка развеял своим появлением у трапа штурманец Курилов, облаченный уже в выходную тужурку, источавшую тонкий аромат столичного одеколона. Можно было понять лейтенанта. Он женился за месяц до того, как прибыл на лодку, вызвал телеграммой жену, а в самый канун ее приезда ушел в поход.
Пожалуй, штурману берег сейчас был нужнее всех, и, только получи разрешение, Курилов выскочил бы из рубочного люка пробкой. А он сам-то?.. А командир?..
Нет, берег мил не только лейтенантам...
— Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет, — шутливо проворчал Кирилл и, стараясь казаться половчее, взметнул слегка отяжелевшее за поход тело вверх — по вертикальному трапу.

 

 

Яндекс.Метрика