Обратный адрес - океан - 31

Подводная лодка
4 март а


Натуся милая, здравствуй!
Очень хочется спать. Если бы ты знала, как хочется выспаться на нормальной кровати! И чтоб знать: пока сам не проснешься, никто тебя не разбудит. Казалось бы, уже привык, привык, но что такое сон в подводной лодке — вполглаза, как говорит Тюрин, и вполуха. Действительно, вроде спишь, глаза твои закрыты, а все видишь, все прислушиваешься к чему-то.
Сегодня ночью, когда во время отдыха чуть-чуть задремал, вдруг явственно услышал шум дождя. Такое было ощущение, как будто лежу я где-то на чердаке, в деревенском доме, на свежем сене. И идет дождь, шумит по крыше, наводит сладкую дремоту. Я испугался. Уж не галлюцинации ли? Потом вспомнил, что так и должно быть:  в замкнутом пространстве лишенному привычных земных звуков человеку всегда слышится то, чего недостает.
Я все больше начинаю задумываться над смыслом наших океанских «галсов». Парадокс: море родило все живое, а теперь оно начинено смертью.
А «им» все мало, мало, мало! Ты, наверное, слышала об    «их»    новой    подводной    ракетно-ядерной системе... 4600   километров — дальность  стрельбы   ракет —уже  не удовлетворяет. 11—12 тысяч —это подходяще. Значит, из «австралийских» широт можно стрелять по Киеву!   А ты говоришь — служба... Что же нам, по-твоему, качаться в яхтах и байдарках, пока «они» наводят на тебя и на Вовку ракеты?
Воинственный я сегодня, ух какой воинственный! И грустно, Натусь. Несмотря на фактор скрытности, узнал я, что Кондрашов после этой «автономки» действительно переводится на берег.
Вот такое у меня сегодня настроение. Многое хотелось бы сказать, но только лично. Мне все кажется, что эти письма прочтет кто-то чужой. И если б знать, что только ты... Я уже отгоняю от себя мысли о встрече, воспоминания. Очень трудно об этом думать на последних милях. Когда любишь, ждешь, не только время, а и про-странство неимоверно растягивается. Я сказал «любишь» и подумал, как мало вмещает в себя это слово!
У нас не просто любовь. У нас что-то высшее, необъяснимое. Самое же главное сейчас — это то, что мы идем домой. Домой, домой, домой!..



Поселок Скальный
7 марта


Ну что за жизнь — я опять разговариваю с тобой, как во сне: что-то шепчу, кричу, а ты меня не слышишь! Но и молчать — силы нет. А у меня сегодня черный день, Кирилл. Кончилась наконец пурга, расчистили дорогу, и моих ребят увезли на вездеходе в настоящую школу. Я, конечно, крепилась, делала вид, что все прекрасно, все хорошо, а у самой душа разрывалась. За три дня я так привыкла к ребятам, так привязалась, что отрывала от себя, словно родных. Ты даже не можешь себе представить, какое это было счастье — сидеть по вечерам над их тетрадями,готовиться к занятиям. Ребятам постарше я дала задание — иаписать что-то в виде сочинения на тему «Мой папа». Слезами обливалась, когда читала. Они же все-все понимают, только молчат!
Боря Ратников написал, что очень любит своего папу. Но у папы мало свободного времени. Значит, так надо. И он не обижается. Только ему очень хочется, чтобы они чаще были вместе. Не обижается! Ты представляешь? Толя Губин гордится, что его папа военный моряк, что он охраняет Родину. Только никак не поймет мальчик, почему мама иногда нет-нет да и всплакнет. Витя Чикип мечтает быть, когда вырастет, «как папа». «Только не уплыву далеко, потому что мама не умеет плавать».
Милые, милые смышленыши! И вот я их лишилась. Словно кто-то показал мне краешек моей настоящей жизни и тут же, насмехаясь, спрятал. Утром вдруг слышу — мотор гудит под окном. Глянула и обмерла: вездеход, и ребята из него, как горошинки, покатились. И ко мне, ко мне. А в руке у Аленки единственный цветок, который они вырастили дома. Ночная фиалка! Ты понимаешь, Кирилл?
Тоня Ратникова работу нашла. Не по специальности, она ведь тоже учительница, но работает! Подшивает в штабе бумажки, выдает папки, документы.
Ведет себя — не придерешься. Поклонников сразу отшивает. У нее на этот счет своя логика. Она считает, что изменяет та жена, которая не доверяет собственному мужу. Вот так, ни больше ни меньше. А мне, говорит, зачем изменять своему, когда он — железная верность? Наши, говорит, мужья, как шпроты в консервной банке: хоть полгода держи — не испортятся.
Да, это все смех сквозь слезы. Просто человек умеет себя держать. А я видела: будь мы чуть пооткровеннее — бросились бы друг к другу и разревелись. Потому что Тоня точно подсчитала: в прошлом году не виделась она со своим Ратниковым двести пятьдесят дней из трехсот шестидесяти пяти. А ведь вы на одной лодке, Кирилл! Значит, и с тобой мы не виделись примерно столько же?
«Снится мне мой, — сказала Тоня, — снится таким, как перед свадьбой».
Вот так! Это уже на восьмом-то году жизни, когда в обычных условиях у сухопутных супругов — оскомина от любви.
Что же это такое, наша жизнь, Кирилл? И поймет ли кто-нибудь нас, женщин, остающихся на берегу?
Я Тоне говорю: «Тоня, мы же один раз живем!» Ей говорю, а вроде себя проверяю. Ну, откровенно! А она мне: «Что ты! Я счастлива, что жду! Ни рубашек его, ни пуговиц — никаких раздражающих факторов. Он всегда для меня новенький! Мы, — говорит, —- как любовники, по полгода не встречаемся, зато уж как встретимся — шалеем от любви!» Как любовники! А мы, Кирилл? Только когда на других, посмотришь, то и себя вроде видишь со стороны.
У Стеши Сотниковой двое ребят. И она, как наседка, вокруг них хлопочет и ждет третьего! Она же вся в быту, милая, добрая Стеша. Ты был у них? У них даже стеньг внутри какие-то воронежские. Она из тех краев. Прижилась воронежская вишенка, в самых скалах корни пустила, да еще отростки дала! У них же дома морем и не пахнет! У них пахнет лепешками, честное слово, Кирилл!
Стеша тоже посмеивается. Говорит: «Поедем на коляске Сотникова встречать». И ни слова, пока мы с ней чаевничали, о муже, о лодке, о море. Неужели можно так одеревенеть? Или некогда ей обо всем этом задуматься? Свекровь полубольная на руках... А может, так и надо, Кирилл? Почему же я так не могу?
Прости, прости. У меня сегодня очень дурное настроение. А ведь завтра — Восьмое марта!

 

• Назад
• Вперед