Обратный адрес - океан - 29

Подводная лодка
1 марта.


Здравствуй, радость моя!
Мы все ходим под впечатлением ваших земных голосов. Замполит давно уже спрятал свой «совсекретный» ящичек, и мы, наверное, похожи на детей, от которых хотят утаить нечто запретное. «Хорошего понемножку», — говорит он. А голоса ваши продолжают звучать. Штатный философ нашей БЧ-1 Тюрин высказал по этому поводу своеобразную сентенцию. Между прочим, матросы ведь тоже имели возможность послушать голоса своих близких.
Так вот, наш Тюрии считает, что если и существует телепатическая связь, то убедиться в ее наличии можно только в условиях флота. Тюрин утверждает, что есть беспроволочная, безрадиоволновая связь между берегом и морем, между теми, кто ушел в поход, и теми, кто остался ждать. Эти «волны чувств и мыслей» невозможно запеленговать, но, пройдя через тысячи миль над штормовыми морями, над континентами, они проникают в глубины, находят свой «приемник» в лице матроса, старшины или офицера и трансформируются, преобразуются в нем то в улыбку, то в грусть взгляда, то в усталость и апатию, то в такой неожиданный прилив энергии, что хочется петь и плясать.
Все мы как-то размякли. Нет, не размякли, а оттаяли, что ли. И за ужином ударились в воспоминания. Бывают среди мужчин такие редкие минуты, когда нежность, неуместная и неприличествующая большой компании, вдруг окутает романтическим дымом пустячный и вроде бы шутливый разговор. Начали вспоминать, кто при каких обстоятельствах женился.
У замполита классическая схема: познакомился на танцах, назначил свидание. Ухаживал с мороженым и цветами. Никаких откровений до самого загса. Сейчас счастлив. И она—по визуальной оценке — на судьбу не обижается.
Ратников удостоен высшей и редкой награды — первой, самой первой любви, которая стала его судьбой. Вспомнили голос его сына и чуть не прыснули. Но Ратни-ков — человек серьезный, вида не подал. О своей жене говорил с гордостью,  как о чем-то недоступном, непререкаемом, говорил с таким видом, что, мол, нам этого не понять, потому как сие не дано. И в подтверждение своих размышлений наш ракетный бог чуть ли не процитировал Гёте. Что-то насчет того, что ничто не возбуждает жажды жизни больше, чем возвращение любви, и что первая любовь — единственная, ибо во второй любви и через вторую утрачивается высший ее смысл, она становится преходящей, как все, что повторяется в нашей жизни, в мире. По-моему, Ратников тоже пишет стихи.
Ну а у нашего лирика Курилова история, типичная для сегодняшнего поколения. Он познакомился со своей ненаглядной в Сочи полгода назад. «Пляжная история»,— не преминул вставить Ларин. Ты посмотрела бы, каким уничтожающим взглядом наградил нашего механика Курилов. Такой, как его Ассоль, не было на всей девятимильной береговой черте курорта. Они не дождались конца отпуска —- не хватило сил. На четвертый день после знакомства Курилов поехал на такси в Адлер, купил два билета до Новосибирска и вылетел с невестой в отчий край. Родные и близкие посодействовали офицеру флота проникнуть в загс без очереди. Два месяца назад он, как теперь всем уже известно, послал вызов, а сам непредвиденно ушел в поход. Мы посочувствовали Курилову. а Ларин, ох уж этот Ларин, многозначительно сказал, что невесту внезапно отлучившегося Одиссея нашлось кому встретить на нашей «полярной Итаке». Если бы в наше время были разрешены дуэли, я пошел бы к Курилову секундантом.
«Вот что, Ларин, — сказал командир, — чем то и дело торпедировать этот очень важный обмен мнениями, вы бы лучше поделились сами... Поделились бы опытом, как к тридцати  пяти  годам ухитрились  остаться  холостяком».
Механик наш прикусил язык, замолчал. Да и что ему было сказать? Но он очень уважает командира. Он очень исполнительный, Ларин. И потому командирское замечание воспринял как приказание. Я никогда не видел нашего механика таким. Что-то непохожее, неестественное для обычного его состояния мелькнуло в глазах. Он поборол себя улыбкой. «У меня проще, чем у вас, — сказал Ларин. — Хотя тоже, как у Ратникова, любовь с первого взгляда, или, точнее говоря, первая любовь. А за-тем, как водится, клятва, обещание ждать. Я приехал в свой первый отпуск через год, сразу с вокзала позвонил, сказал, чтобы шла навстречу. Так быстрее. Она навстречу не пошла, вышла к подъезду. Я подхожу, смотрю, а она под кофточкой как будто арбуз держит...»
Вот такая история.
«Вы, дорогие товарищи, — продолжал Ларин, — рассуждаете, как колонисты, захватившие цветущие земли и прекрасных рабынь. «Счастлив, счастлив, счастлив» — как пункт анкеты. А они-то, ваши жены, счастливы? Чем же это таким, какой такой радостью вы одарили их, приковав швартовами к морскому берегу или поставив их судьбы на вечные, мертвые якоря!»
Каков, а? Вот закрутил! Мы, говорит, жалеем себя, мы эгоисты. (Это он о нас. женатых.)
«Вы думаете, труднее вам? Нет, труднее им!» — сказал Ларин.
Никто не перебивал Ларина. Выходит, все были с ним согласны. В самом деле, несколько чемоданов — вот все «движимое и недвижимое» наше имущество. И каждый раз жизнь начинается заново — обживаем новые квартиры, новые гарнизоны. Хорошо хоть квартиры, а Кондратов вспомнил, как они в молодоженную пору поселились в бараке, в берег новой базы забивались только первые сваи пирсов.
Что там говорить, прав Ларин, прав. Приказы командующего, которые предписывают нам другой флот, распространяются и на вас. Вам тоже надо бы давать надбавку в виде «плавающих» и за выслугу лет. Странное ощущение, но я сейчас вдруг осознал, что заставляю, да, заставляю тебя жить только будущим. Всю жизнь чего-то ждем. То ждали Вовку, то повышения по службе, то квартиры, а самое главное, все эти годы ты только и делаешь, что ждешь меня.
Тебе интересно, что сказал я на этой исповеди?
Я сказал, что доволен своей судьбой. Что счисление курса было правильным и что мой маяк ни разу меня не подводил. Мне почему-то не хотелось рассказывать о том, как я, подобно штурманцу Курилову, с ходу сделал тебе предложение. У нас ведь был уже запас прочности, да? И познакомились мы не на пляже.
Просто я уже не мог без тебя. Мне все казалось, если не увезу тебя на флот, что-то произойдет между нами роковое, необратимое. Хотя, оглядываясь на те суматошные, в радостном возбуждении дни, думаю, что поступал рискованно. У меня и сейчас перед глазами холодный — помнишь? — зал ожидания, а ты сидишь на лавочке, вся съежившаяся, как птица, случайно залетевшая в незнакомые суровые края... Почему до сих пор меня не покидает чувство вины за какую-то неоправданную поспешность и почему, когда я думаю о нас, чаще всего вспоминается не уютная комнатка на улице Мореходов, а именно зал ожидания на вокзале, сквозняковая неуютность, досадливое хлопанье дверей, мелькание пассажиров с бесконечными чемоданами и мокрые, наслеженные плитки кафеля?
А командир от исповеди уклонился. В сторону свернул от вопроса насчет его свадьбы-женитьбы. То ли почувствовал в этом некое панибратство, то ли другая причина...
Вот такие дела, Натуся.
А мы, между прочим, легли на обратный курс. Хотя относительно земного шара первые мили «кругосветки» — это уже мили обратного курса. Как говорится, я обойду земной шар в сторону тебя.
Эх, войти бы, открыть дверь и увидеть вас с Вовкой!..
 

• Назад
• Вперед