A+ R A-

Обратный адрес - океан - 3

Содержание материала

 


Вспомнив с улыбкой обо всем этом, Андрианов прибавил шагу: его торопило не только нетерпение, но желание отнять у разлуки последние, уже совершенно не подвластные ей, а зависящие только от него минуты.
Тряхнув увесистым чемоданчиком, Кирилл спохватился, что не принесет сыну никакого гостинца. Раньше, бывало, заворачивал по пути в ларек и прихватывал неизменного   «Пингвина» — шоколадку,  с  почтительным  восторгом принимаемую  Вовкой,  уверовавшим,  что именно этот, а не другой шоколад едят обитатели льдов. В этот ранний час магазины еще был» закрыты, да и Вовка по достижении почти пятилетнего возраста, наверное, разоблачил отцовскую уловку, если не сказать — провокацию, и при виде надоевшей обертки — в гарнизонные магазины почему-то присылали главным образом «Пингвинов» — делал радостное лицо скорее из почтительности, чем из непосредственной  детской  благодарности.   «Обошел  полсвета, а иду без гостинца», — стыдливо усмехнувшись, подумал Кирилл.
Не до гостинцев ему было, не до сувениров, хотя в заветном уголке чемоданчика, завернутый в пластиковый пакет и в два носовых платка, ждал своего часа спичечный коробок, которому цены не было.
На дне чемоданчнка лежала толстая «деловая» книга для служебных записей, превращенная Кириллом в путевой дневник. Уходя в первое же плавание, он уговорил Наташу писать письма с берега. В сущности, безответные письма. Наташа сначала воспротивилась такой, как ей показалось, никчемной, легкомысленной идее, но потом согласилась, ведь и он тоже должен был писать «с океана». Сейчас Кирилл и вручит командиру семейного — в три окна — корабля донесение о любви и верности.
«Интересно, что они сейчас делают?» — опять попробовал угадать Кирилл, подходя к дому.

В подъезде было темновато,  тусклый свет лампочки едва достигал лестничной площадки, и, как только Кирилл ухватился  за деревянное  перильце,  к нему сразу , вернулись забытые на лодке ощущения. Он и раньше замечал, что после похода — где в продолжение долгого времени  его  окружало  строго  расчерченное,   целесообразно спланированное,  отполированное,  рифленое, как  вафли,    застеленное пластиком, поролоном пространство, где каждая ручка, каждая трубка, каждая гайка и заклепка были на своем, строго предназначенном месте — земные предметы, даже вот это перильце в подъезде, по которому с наслаждением скользила отвыкшая от дерева ладонь, воспринимались как нечто родное, допотопное, неуклюжее, но до того трогательно-милое и дорогое, что хотелось остановиться, как бы продлить удовольствие. И он, смакуя каждый шаг, не спеша поднимался на третий этаж, прислушиваясь к уже забытому шарканью ботинок о ступени. Вот и коричневая, собственноручно покрашенная им в прошлом году дверь — висит себе, никуда не делась. Половичок лежал привычно у порожка, кто-то задел его ненароком, свернул калачиком. «Как песик, задремавший у дверей!», — подумал Кирилл и, борясь с волнением, поджав начинавшие дрожать губы, неотвыкшим движением вставил и повернул ключ.
Дверь не скрипнула, и, ступив в прихожую, он мягким, сторожким шагом подошел к вешалке, по не утерпел, не снимая куртки, лишь сунув ноги в тапочки, вошел в комнату. Сквозняковой пустотой дохнуло на него, и взгляд сразу ухватил, вобрал в себя одновременно аккуратно накрытую ковриком кровать, не разложенную, как это делалось на ночь, а собранную в свое дневное обличье дивана; на столе у окна вазу, из которой торчали пучки давно засохших цветов, и тонкий, седоватый налет пыли на серванте. «Они в Вовкиной! — догадался Кирилл, успокаивал этой догадкой сердце, начинавшее ощутимо выстукивать какой-то только ему известный сигнал тревоги.— Ну да, они там, перебрались... Вдвоем теплее да и веселее. Вот я их сейчас и цапну!» — обрадовался он и, подойдя к другой комнате, распахнул дверь. Вовкина кроватка, тщательно застланная знакомым синим одеялом, выглядела такой нетронутой, что от нее словно веяло холодом. Из-за шкафа пеприкаянно выглядывала раскладушка. Но больнее всего, до озноба внутри, воспринял Кирилл аккуратно собранные, лежавшие, как на продаже в магазине, Вовкины игрушки. Они всегда казались ему живыми, но он не догадывался, что такими их делал маленький, неуемный хозяин, заставлявший всю эту ярмарку жужжать, скрипеть, трещать и пищать. Мертвой черной железкой торчал в углу паровозик, рядом застыл со свернутой набок башней танк, нелепым казался не на воде, а на полу трехтрубный любимец сына — крейсер. Но страшнее всего жуткими, омертвелыми стеклянными глазами смотрел на Кирилла медвежонок. В прошлый какой-то праздник на плюшевого мишку надели специально сшитую тельняшку — к неописуемому восторгу Вовки. И этот косолапый морячок с добрыми ушами тоже сейчас был неживым.
Еще не доверяясь дурному предчувствию, Кирилл вернулся в прихожую, стараясь отыскать то, что давало бы хоть какую-то спасительную надежду, по не увидел под вешалкой, возле ящичка для обуви, ни атласных, с опушкой, привезенных им когда-то из Кисловодска тапочек Наташи, ни стоптанных, скособоченных на пятках шлепанцев сына. Он кинулся на кухню, обшаривая глазами стол, подоконник: должна, обязательно должна остаться привычная записка! Но и записки нигде не было видно! И тогда за мгновенно включившейся в сознании цепью рассуждений, предположений, догадок, тут же вспыхивающих и тут же гаснущих, мелькнула и ударила в жар самая простая и правдоподобная: кто-то из них внезапно заболел — либо Вовка, либо Наташа, — кого-то из них увезли на «неотложке», было не до записки. Если заболел Вовка, с ним уехала мать, если стало плохо матери и ее положили в больницу, значит, Вовка в детском садике, а может, у кого-то из знакомых.
Он обессиленно, сразу обмякнув, опустился на стул, облокотился на кухонный столик и сдавил лоб пальцами, как делал всегда, когда пытался восстановить порядок в мыслях. Когда это случилось: вчера, неделю назад? Кирилл перебирал взглядом только для него что-то значащие мелочи, пощупал в ванной полотенце — оно было застарело-сухое, взглянул на мыльницу, в которой лежал потрескавшийся обмылок. Почему-то он искал следы жены и сына именно здесь, в самых «проходных» местах, и вдруг, осененный внезапным открытием, заглянул в холодильник. Кисловатым запахом перегретой пластмассы повеяло из пустого, полутемного нутра. «А в холодильнике у тебя тихо-тихо!» — вспомнил он шутливое замечание Наташи, которая по непредвиденным обстоятельствам оставила его однажды на целую неделю.
«Их давно нет здесь, очень давно, а я ничего не знал...» — потерянно подумал Кирилл, и в нем опять ще-мяще засаднила вина, едва он представил бесцеремонную толкотню врачей, носилки, которые с трудом пронесли в дверь на тесную лестничную площадку. И тут же другой, обнадеживающий довод дал проблеск надежды: если кого-то из них увозили второпях в больницу, почему в квартире такой подчеркнуто строгий, наведенный словно напоказ порядок?

 

Яндекс.Метрика