Обратный адрес - океан - 11

Поселок Скальный
17    я н в а р я  .


Ну вот и опять здравствуй!
Письма  из дому — как  с другой  планеты...  Есть же, есть где-то другая, когда-то узнанная тобой жизнь. И потом все потерялось, отдалилось, превратилось в маленькую,  недосягаемую звездочку.  Но  ведь все  было,  было! Наверное,  десять  раз  перечитала  письмо  от  родителей. Отец бодрится, что-то скрывает, а настроение скверное: мать совсем плоха. До сих нор, бедняги, не могут успокоиться, что разрешили мне уехать на «край света». Тоска в письме, тоска, и обида, и полное непонимание простой истины:  почему я, когда ты в  «командировке»,  не могу пожить с ними? Логика тут, конечно, есть. В самом деле, два, ну хотя бы один месяц могла бы я побыть в родном доме! И самой потеплее, да и Вовке с дедушкой и бабушкой веселее. Живет же в Москве Мальвина Разумовская! Одна-одинешенька, папа и мама пылинки с нее сдувают,  и  семеро  по лавкам  не  бегают.  Славик  в  поход— она билет в руки и в тот же вечер — долго ли на самолете! — созерцает огни столицы. Мы же к ним заезжали, помнишь? Еще ты на паркете чуть не растянулся! Музей, а не квартира! Так и хочется на шепот перейти. Устраиваются же люди! А что?  Чуть какой ремонт — ей в первую очередь: жена моряка. Почет и уважение — не просто жена моряка, а подводника. Плохо ли ей? И ждать никого не приходится. Славик на пирс —  и она тут как тут, по телеграмме. Небось, и билет в авиакассе без очереди. Два-три часа — и в объятиях мужа, явилась не запылилась. Мальвина считает, что сегодня в наших условиях это — прогрессивные семейные отношения. В самом деле, зачем томиться здесь, в этом промороженном насквозь поселке, в неуюте, если есть возможность пожить в нормальных человеческих условиях?! И еще Мальвина как-то сказала, что эпоха парусного флота миновала не только в техническом, но и в семейном отношении. Стоять на берегу и смотреть выплаканными глазами в море — это уже анахронизм.           
Пойми меня правильно, Кирилл! Я же не сетую ни на что. Ты сам предлагал мне уезжать к родителям на время твоих походов. Да, предлагал. И в прошлом году, когда ты ушел в море, я даже взяла билет. Взяла и вернулась с аэродрома. Ты же этого не поймешь! Я подумала: а вдруг ты завтра вернешься, а меня нет? И потом, как это так — ты в походе, а я среди райских кущ? Несовременно я рассуждаю, конечно. Но я дала себе слово никогда больше не думать об этом. Дала слово, а сейчас думаю. Прости, Кирилл, мою слабость. Ну что, в самом деле, особенного? К чему эта жертва? Ты же ничего, почти ничего не знал и не узнаешь о моей жизни на берегу. Что изменится от того, что ради Вовки, ради моего и твоего сына, месяц-другой поживу в Апрелевке? Посмотрел бы на Вовку — бледный, какой-то жиденький весь, как цветок, который держат в темноте.
Вот сейчас допишу это письмо и пойду за  билетом. Есть же другая жизнь, Кирилл! Есть! Другая планета... Час назад в передаче «Хорошее настроение» исполняли песню нашего детства «Тихий рабочий поселок». Я читала в это время письмо из Апрелевки и всплакнула. Это же про нас:  «Улицу нашего детства хочется мне повидать,  ласковым  солнцем  согреться, выйти  с  друзьями опять... О, как далек, тот городок, путь между нами пролег...» Как же ты далеко — за тридевать земель и морей, моя Апрелевка... Помнишь, летние, в начале июня, душистые от зацветающих лип вечера на нашей улице? Солнце только-только скатилось за крыши. Начали поливать огороды, гремят, звенят ведра, шутки, смех, где-то стукнула калитка. А на другой улице уже подала голос гар-монь...  Звуки, звуки, до слез милые звуки тех дней! Странно, как много может содержать в себе звук! Я сейчас пишу эту строчку и отчетливо слышу звук железного запора на дверях сарая. Он с каким-то особенным звоном ударялся о землю... Потом вечерний чай на веранде, прогретой, зеленой от яблоневых веток, которые лезли прямо в окна. Куда все это делось? А ведь есть, где-то есть на свете и эта улица нашего детства в пахучей мохнатой ромашке, в подорожнике, и колодец, гремящий раскрученной цепью, и сарай с поржавевшим замком, и веранда с зелеными, сплетенными вьюнами занавесками!
У нас — никаких новостей. Погода совсем расхандри-лась — то метель, то оттепель. Простудная. Боюсь за Вовку. Мы стараемся не высовывать носа из нашего скворечника.
А что, если в самом деле пойти и взять билет? Не обидишься? Ну, пожалуйста, не обижайся! Хорошо, Кирюша? Ведь ты же знаешь, я тебя люблю, люблю, люблю...
Твоя Наташа.

 

• Назад
• Вперед