Семь футов чистой воды - 5

Дом Урве, когда-то давно выстроенный ее дедом, стоял чуть на отшибе от поселка. Был он довольно крепким, просторным.
Переступая порог, Урве шутливо и торжественно произнесла строки из древней руны:
Слышишь дальний шум прибоя? Видишь славные хоромы? Скалами подперты стены. Тут живет могучий Калев...
Сергей закрыл дверь на задвижку. Вспыхнул свет. Знакомая горница.  Обшитые тесом  стены, почерневший от времени высокий дубовый потолок. Широкий длинный стол, покрытый скатертью. В углу, похожий на камин, очаг с дымоходом. У стены просторная тахта, рядом — телевизор. Здесь будто бы сошлись и замерли вещи из разных времен...
—  Хочешь есть? — спросила Урве. — Я для тебя приготовила уху, какую ты любишь, янтарную. Ждала тебя...
—  Есть? — Сергей   поморщился,   но,    передумав,  без интереса махнул рукой: — Давай.
Пока девушка возилась у пылавшего очага, Сергей погасил свет и уселся в кресло. Запрокинув голову, глядел, как по дубовым балкам пляшут отсветы огня. Пока уха разогревалась, девушка подошла к спинке кресла и, обхватив Сергея руками за шею, прижалась щекой к его голове.
«Для моряка Урве была бы, наверпое, идеальной женой,— подумал Сергей, — чего ж мне еще надо?..»
...Сергей Рындин лежал на тахте успокоенный и равнодушный. Он понимал, что должен хотя бы приласкать девушку, и не мог, оправдывая себя тем, что это море огрубило его. Урве, положив голову на его руку, вполголоса пела какую-то грустную эстонскую песню. Сергею нравилось, как она поет. У нее был ровный, чистый голос. Так же хорошо, видимо, она пела бы колыбельную. Еще прошлой весной у них мог быть ребенок, только Рындии не захотел его. Урве до сих пор не могла себе простить, что была слишком послушна Сергею. Иногда она горько плакала. Сергей догадывался, что не давало девушке покоя, и не успокаивал ее, боясь упреков. Рын-дина считали на корабле волевым, сильным человеком, но в душе Сергей последними словами ругал себя за трусость.
Случалось, он трогал руками всплывшую на поверхность старую мину. Подвешивая заряд на гальваноударные колпаки, мог мурлыкать какой-нибудь мотивчик. Разве не знал он, как близка смерть? Он боялся ее не меньше других, но всегда в таких случаях подавлял страх. И знал, что это мимолетное, леденящее душу состояние не было трусостью. Как же беспомощен и проти-вен становился он самому себе, когда не находил слов, чтобы оправдаться перед этой девушкой.
Когда он узнал, что тралмастер встал на его пути, то готов был драться за свою девушку. Еще вечером он верил, что любит Урве и что она должна принадлежать только ему. Но стоило лишь убедиться в ее преданности, как на смену ревности вновь пришло спокойное равнодушие.
«А годы идут, — размышлял Сергей. — Урве двадцать пять, мне двадцать семь. Что изменится, если в удостоверении личности появится штамп загса? Так же буду по воскресеньям рано утром колоть дрова, после обеда работать в огороде тяпкой, а вечером скучать у телевизора и нехотя отвечать Урве на ее наивные женские вопросы».
По крыше застучали тяжелые дождевые капли. Где-то далеко проворчал гром. Во дворе тоскливо взбрехнула собака.
«Пусть все будет, как у других: расчетливо и правильно»,— успокоенно думал Сергей, засыпая.
В понедельник Рындин проснулся около шести часов утра, Урве рядом не было. Сергей вспомнил, что ей спо-заранок нужно было принимать на складе ночной улов угря, хорошо шедшего в эту пору в рыбацкие сети. Урве работала заведующей рыбоприемным  пунктом.
Сергей, скинув одеяло, встал. Прошелся по комнате, энергично поводя под тельняшкой плечами. Сделал на руках стойку и отжался несколько раз от пола. На столе увидал кружку парного молока и ломоть хлеба. Распахнул окно и присел на подоконник, понемногу отхлебывая из кружки.
С моря доносился ритмичный стук рыбацких моторов. На дворе проголосил петух. Всходило солнце. Первые лучи его, пробившись через густую, росную хвою сосен, проникли в дом и разбрызгали по полу зыбкие пятна света.
Сергею отчего-то стало вдруг покойно и хорошо, как бывало в детстве, когда приближался праздник или каникулы. Сергей радовался, не зная чему. Просто была жизнь, которую он, отдохнув после тяжелого похода, почувствовал чуть острее обычного. Невеселые размышления больше его не тревожили.
На тральщик Сергей пришел за десять минут до подъема флага. Экипаж строился на юте по правому борту. Сергей встал между Энделем и Юрием на правом фланге. Появился командир корабля. Матросы дружно рявкнули приветствие.
—   На   флаг...   Смирно! — раздалась   команда   вахтенного офицера. Строй застыл. Вот мягко запел горн, полотнище Военно-морского флага поползло по флагштоку вверх. Теплый утренний бриз подхватил его и,  расправив,   нежно   заколыхал.   На   корабле  начался  трудовой день.
После проворачивания механизмов офицеры собрались на пирсе у корабельного трапа на перекур.
—  Сергей, ты что собираешься делать? — спросил Эндель.
Сергей пожал плечами.
—  Как и все — по плану. Инспекторская проверка на носу, а дел у меня в БЧ невпроворот. И Касадзе, как назло, уезжает на трехдневные старшинские сборы.
—  Я не о том. Ты собираешься после обеда в Таллин?
—   Придется. Надо отвезти кое-какие документы. Хочу старые тралы списать.
—  А мне нужно получить кой-чего. Зачем нам вдвоем ехать? Давай так: бросим жребий. Если у тебя окажется решка, ты сделаешь все дела за двоих, а если орел — дело за мной. Ну как?
—   Валяй,— согласился Рындин, в душе надеясь, что ему повезет и в Таллин придется ехать штурману.
Эндель подбросил пятак. Глухо стукнув по дощатому настилу пирса, он лег решкой вверх. Сергей с досады плюнул.
—  Судьба, — ободряюще   похлопал   его   ладонью  по спине   Луйк, — от  нее  не   посачкуешь.   Кстати,   раз   уж тебе все равно придется ехать, зайди к Сизову. Оп просил меня в городе что-то кому-то передать. Я так и не понял толком, что именно, он тебе сам все растолкует.
Сергей недовольно поморщился:
—   Послушай, Эндель, может, все-таки лучше тебе поехать?
Эндель высоко подкинул пятак, поймав его, сказал:
—   Жребий — это судьба.  У  меня тоже  дел  хоть отбавляй.

• Назад
• Вперед