Полынь-трава горькая... - 10

26 АПРЕЛЯ 1986 ГОДА

Вечером 25 апреля, вернувшись из командировки на Крымскую АЭС, я просмотрел свои записи, протоколы совещаний, в том числе конспект заседания бюро Крымского обкома КПСС, в работе которого принимал участие.

Крымская атомная электростанция — недостроенная атомная электростанция, расположенная вблизи города Щёлкино в Крыму на берегу солёного озера (которое планировалось использовать в качестве пруда-охладителя). Проект станции однотипен действующей Балаковской АЭС, недоведённым до проектной мощности Хмельницкой АЭС, Ростовской АЭС и АЭС Темелин. Крымская АЭС, будучи в высокой степени готовности, после распада СССР была заброшена из-за аварии на Чернобыльской АЭС (готовность первого энергоблока — 80 %, второго — 18 %).

Перед заседанием бюро обкома я беседовал с заведующим про­мышленным отделом обкома В. В. Курашиком и секретарем обкома по промышленности В. И. Пигаревым. Меня удивило тогда, что оба обес­покоены одним: не опрометчиво ли строительство атомной станции в Крыму, в курортной здравнице страны, неужели нет других мест в Советском Союзе? «Есть. Есть много бросовых и малозаселенных или вообще не заселенных земель, где можно было бы строить атом­ные станции».— «Так почему же?.. Кто принимает решение?» — «Ми­нистр энергетики, Госплан СССР. А проектирует распределение мощ­ностей по территории страны Электросетьпроект, сообразуясь с по­требностями в энергии в том или ином районе».— «Но ведь мы тянем на тысячи километров линии электропередач из Сибири в европей­скую часть страны, неужели...» — «Да, вы правы».— «Значит, в Кры­му можно не строить?»—«Можно». «И нужно...— Пигарев невесело улыбнулся.—Но будем строить,— уже деловито поправился секретарь обкома.— Об этом поговорим сегодня на бюро со всей принципиально­стью. Строители и дирекция работают вяло, срывают показатели. Та­кое положение терпеть дальше нельзя.— Пигарев просительно посмо­трел на меня.—Обрисуйте мне, как в действительности обстоят дела на стройке, чтобы я мог поубедительней выступить на бюро обкома».

Я проанализировал ситуацию. Секретарь выступил убедительно.

В ночь с 25 на 26 апреля 1986 года все будущие ответственные за ядерную катастрофу в Чернобыле спокойно спали. И министры А. И. Майорец и Е. П. Славский, и президент Академии наук СССР А. П. Александров, и председатель Госатомэнергонадзора Е. В. Кулов, и даже директор Чернобыльской АЭС В. П. Брюханов и главный ин­женер станции Н. М. Фомин. Спали Москва и вся ночная половина земного шара.

А тем временем в 24 часа 00 минут,то есть за час двадцать пять минут до взрыва, на блочном щите управления четвертым энер­гоблоком Чернобыльской атомной станции заступила на вахту смена Александра Акимова. Многие из заступивших на смену не доработа­ют до утра. Двое погибнут сразу...

Блочный щит управления (БЩУ) 3-го энергоблока... аналогичный четвертому...

Итак, в 1 час 00 минут 26 апреля 1986 года мощность атомного реактора четвертого энергоблока благодаря грубому нажиму замести­теля главного инженера А. С. Дятлова была стабилизирована на уров­не 200 МВт тепловых. Продолжалось отравление реактора продукта­ми распада. Дальнейший подъем мощности был невозможен, запас реактивности был значительно ниже регламентного и, как я уже го­ворил ранее, по словам СИУРа Топтунова, составлял восемнадцать стержней. Этот расчет дала ЭВМ «Скала» за семь минут до нажатия кнопки АЗ (аварийной защиты).

А. С. Дятлов

Реактор находился в неуправляемом состоянии и был взрывоопа­сен. Это означало, что нажатие кнопки АЗ в любое из оставшихся мгновений до катастрофы привело бы к неуправляемому фатальному разгону. Воздействовать на реактивность было нечем.

До взрыва оставалось еще семнадцать минут сорок секунд. Это очень большое время. Почти вечность. Сколько можно передумать за эти семнадцать минут сорок секунд, всю жизнь вспомнить, всю исто­рию человечества. Но, к сожалению, это было всего лишь время дви­жения к взрыву...

В 1 час 07минут к шести работавшим главным циркуляци­онным насосам (ГЦН) дополнительно было включено еще по одному насосу с таким расчетом, чтобы после окончания эксперимента в кон­туре циркуляции осталось четыре ГЦН для надежного охлаждения активной зоны.

ГЦН (главный циркуляционный насос)

1- бак насоса; 2 - вал; 3 - уплотнение вала; 4 - Гидростатический подшипник; 5 - рабочее колесо; 6 - направляющий аппарат; 7 - верхний радиально-упорный подшипник; 8 - всасывающий патрубок; 9 - нагнетающий патрубок; 10 - электродвигатель

Тут важно понять, что гидравлическое сопротивление активной зоны впрямую зависит от мощности реактора. А поскольку мощность реактора была мала, гидравлическое сопротивление активной зоны тоже было низкое. В работе же находились все восемь насосов, сум­марный расход воды через реактор возрос до 60 тысяч кубических метров в час при норме 45 тысяч, что является грубым нарушением регламента эксплуатации. При таком режиме насосы могут сорвать подачу, возможно возникновение вибрации трубопроводов контура вследствие кавитации (вскипание воды с сильными гидроударами).

Старший инженер управления реактором Л. Топтунов, начальник смены блока А. Акимов и старший инженер управления блоком Б. Столярчук пытались вручную поддерживать параметры реактора, однако в полной мере сделать это не смогли.

Борис Столярчук 2018 год...

Чтобы избежать останов­ки реактора в таких условиях, А. Акимов с согласия А. С. Дятлова приказал заблокировать сигналы аварийной защиты.

Спрашивается: можно ли в этой ситуации избежать катастрофы? Можно. Нужно только было категорически отказаться от проведения эксперимента, подключить к реактору систему аварийного охлажде­ния и зарезервировать электропитание на случай полного обесточи­вания. Вручную, ступенями приступить к снижению мощности реак­тора вплоть до его полной остановки, ни в коем случае не сбрасывая АЗ — аварийную защиту,— ибо это было бы равносильно взрыву...

Но этот шанс не был использован. Реактивность реактора про­должала медленно падать.

В1 час 22 минуты 30 секунд (за полторы минуты до взрыва) СИУР Леонид Топтунов по распечатке программы быстрой оценки запаса реактивности увидел, что он составлял величину, тре­бующую немедленной остановки реактора. То есть те самые восем­надцать стержней вместо необходимых двадцати восьми. Некоторое время он колебался. Ведь бывали случаи, когда вычислительная машина врала. Тем не менее Топтунов доложил обстановку Акимову и Дятлову.

Еще не поздно было прекратить эксперимент и осторожно, вруч­ную снизить мощность реактора, пока цела активная зона. Но этот шанс был упущен, и испытания начались. Все операторы, кроме Топтунова и Акимова, которых все же смутили данные вычислительной машины, были спокойны и уверены в своих действиях.

Леонид Федорович Топтунов и Александр Федорович Акимов

Спокоен был и Дятлов. Он прохаживался по помещению блочного щита управления и поторапливал ребят: «Еще две-три минуты, и все будет кончено. Веселей, парни!»

В 1 час 23 минуты 04 секунды старший инженер уп­равления турбиной Игорь Кершенбаум по команде Г. П. Метленко осциллограф включен!» закрыл стопорно-дроссельные клапаны вось­мой турбины, и начался выбег ротора генератора. Одновременно была нажата и кнопка МПА (максимальной проектной аварии). Таким об­разом, оба турбоагрегата — седьмой и восьмой — были отключены. Аварийная защита реактора была заблокирована, чтобы иметь воз­можность повторить испытания, если первая попытка окажется не­удачной. Тем самым было сделано еще одно отступление от програм­мы, но весь парадокс заключался в том, что если бы действия опера­торов были в данном случае правильными, а блокировка не выведена, то по отключении второй турбины сработала бы аварийная защита и взрыв настиг бы нас на полторы минуты раньше...

В этот же момент, то есть в 1 час 23 минуты 04 секунды, началось запаривание главных циркнасосов, отчего уменьшился расход воды через активную зону. В технологических каналах реактора вскипел теплоноситель. Процесс развивался вначале медленно. Кто знает, может быть, рост мощности и в дальнейшем оказался бы плавным, кто знает...

Старший инженер управления реактором Леонид Топтунов пер­вым забил тревогу. «Надо бросать аварийную защиту, Александр Фе­дорович, разгоняемся»,—сказал он Акимову. Акимов быстро посмотрел распечатку вычислительной машины. Процесс развивался медлен­но. Да, медленно... Акимов колебался. Был, правда, и другой сигнал: восемнадцать стержней вместо двадцати восьми,— но... Начальник смены блока испытывал сложные чувства. Ведь он не хотел подни­маться после падения мощности до 30 МВт. Не хотел... До ощущения тошноты, до слабости в ногах не хотел. Не сумел, правда, противостоять Дятлову. Характера не хватило. Скрепя сердце подчинился. А когда подчинился, пришла уверенность. Поднял мощность реактора из нерегламентного состояния и все это время ждал достаточно серьезной новой причины для нажатия кнопки аварийной защиты. Теперь, похоже, такое время настало. «Бросаю аварийную защиту!»— крикнул Акимов и протянул руку к красной кнопке.

В 1 час 23 минуты 40 секунд начальник смены блока Александр Акимов нажал кнопку аварийной защиты, по сигналу ко­торой в активную зону вошли все регулирующие стержни, находив­шиеся вверху, а также стержни собственно аварийной защиты. Но прежде всего в зону вошли те роковые концевые участки стержней, которые дают приращение реактивности в половину беты. И они во­шли в реактор как раз в тот момент, когда там началось обширное па­рообразование. Тот же эффект дал рост температуры активной зоны. Сошлись воедино три неблагоприятных для активной зоны фактора.

Эти проклятые 0,5β и были той последней каплей, которая пере­полнила чашу терпения реактора.

Вот тут-то Акимову и Топтунову надо было бы повременить, не нажимать кнопку, тут-то ой как пригодилась бы система аварий­ного охлаждения реактора, которая была отключена, закрыта на цепь и опломбирована, тут бы надо было им срочно заняться главными циркуляционными насосами, подать во всасывающую линию холод­ную воду, сбить кавитацию, прекратить запаривание и тем самым подать воду в реактор и уменьшить парообразование, а стало быть, высвобождение избыточной реактивности. Тут бы им обеспечить включение дизель-генераторов и рабочего трансформатора, чтобы по­дать электропитание на электродвигатели ответственных потребите­лей, но увы!.. Такая команда перед нажатием кнопки дана не была.

Была нажата кнопка, и начался разгон реактора на мгновенных нейтронах...

Стержни пошли вниз, однако почти сразу же остановились. Вслед за тем со стороны центрального зала донеслись удары. Леонид Топ­тунов растерянно топтался на месте. Начальник смены блока Александр Акимов, увидев, что стержни-поглотители прошли всего лишь два — два с половиной метра вместо положенных семи, рванулся к пульту оператора и обесточил муфты сервоприводов, чтобы стерж­ни упали в активную зону под действием собственной тяжести. Но этого не произошло. Видимо, каналы реактора деформировались, и стержни заклинило...

Потом реактор будет разрушен. Значительную часть топлива, реакторного графита и других внутриреакторных конструкций взры­вом выбросит наружу. Но на сельсинах-указателях положения стержней-поглотителей блочного щита управления четвертого блока, как на знаменитых часах в Хиросиме, стрелки навечно застынут в промежуточном положении, показывая глубину погружения два — два с половиной метра вместо положенных семи, и в таком положе­нии будут захоронены в укрытие...

Время — 1 час 23 минуты 40 секунд ...

В момент нажатия кнопки АЗ-5 (аварийная защита пятого рода) пугающе вспыхнула яркая подсветка шкал сельсинов-указателей. Даже у самых опытных и хладнокровных операторов в такие секун­ды сжимается сердце. В недрах активной зоны началось уже разру­шение реактора, но это еще не взрыв. До времени икс оставалось двадцать секунд...

На блочном щите управления четвертого энергоблока в это время находились, напомню, начальник смены блока Александр Акимов, старший инженер управления реактором Леонид Топтунов, замести­тель главного инженера по эксплуатации Анатолий Дятлов, старший инженер управления блоком Борис Столярчук, старший инже­нер управления турбиной Игорь Керщенбаум, заместитель на­чальника турбинного цеха блока № 4 Разим Давлетбаев, начальник лаборатории чернобыльского пусконаладочного предприятия Петр Паламарчук, начальник смены блока Юрий Трегуб, сдавший смену Акимову, старший инженер управления турбиной из предыдущей смены Сергей Газин, стажеры СИУРа из других смен Виктор Проску­ряков и Александр Кудрявцев, а также представитель Донтехэнерго Геннадий Метленко и два его помощника, находившиеся в соседних помещениях.

Александр Кудрявцев и Виктор Проскуряков

Что испытывали Акимов и Топтунов, операторы атомного техно­логического процесса, в момент, когда на полпути застряли погло­щающие стержни и раздались первые грозные удары со стороны центрального зала? Трудно сказать, потому что оба оператора погиб­ли мучительной смертью от радиации, не оставив на этот счет ника­ких свидетельств.

Но представить, что испытывали они, можно. Мне знакомо чувство, переживаемое операторами в первый момент аварии. Неодно­кратно бывал в их шкуре, когда работал на эксплуатации атомных станций. В первый миг — онемение, в груди все обрушивается лави­ной, обдает холодной волной невольного страха прежде всего оттого, что застигнут врасплох и вначале не знаешь, что делать, пока стрел­ки самописцев и показывающих приборов разбегаются в разные стороны, а твои глаза враздрай вслед за ними, когда неясна еще при­чина и закономерность аварийного режима, когда одновременно (опять же невольно) думается где-то в глубине, третьим планом, об ответственности и последствиях случившегося. Но уже в следующее мгновение наступает необычайная ясность головы и хладнокровие. Следствие — быстрые и точные действия по локализации аварии...

Топтунов, Дятлов, Акимов, Столярчук — в замешательстве. Кершенбаум, Метленко, Давлетбаев ничего не понимают в ядерной фи­зике, но тревога операторов передалась им тоже.

Поглощающие стержни остановились на полпути, не идут вниз да­же после того, как начальник смены блока Акимов обесточил муфты сервоприводов. Со стороны центрального зала слышны резкие уда­ры, пол дрожит. Но это еще не взрыв...

• Назад