Полынь-трава горькая... - 10
- Опубликовано: 16.06.2023, 19:17
- Просмотров: 17259
Содержание материала
26 АПРЕЛЯ 1986 ГОДА
Вечером 25 апреля, вернувшись из командировки на Крымскую АЭС, я просмотрел свои записи, протоколы совещаний, в том числе конспект заседания бюро Крымского обкома КПСС, в работе которого принимал участие.
Крымская атомная электростанция — недостроенная атомная электростанция, расположенная вблизи города Щёлкино в Крыму на берегу солёного озера (которое планировалось использовать в качестве пруда-охладителя). Проект станции однотипен действующей Балаковской АЭС, недоведённым до проектной мощности Хмельницкой АЭС, Ростовской АЭС и АЭС Темелин. Крымская АЭС, будучи в высокой степени готовности, после распада СССР была заброшена из-за аварии на Чернобыльской АЭС (готовность первого энергоблока — 80 %, второго — 18 %).
Перед заседанием бюро обкома я беседовал с заведующим промышленным отделом обкома В. В. Курашиком и секретарем обкома по промышленности В. И. Пигаревым. Меня удивило тогда, что оба обеспокоены одним: не опрометчиво ли строительство атомной станции в Крыму, в курортной здравнице страны, неужели нет других мест в Советском Союзе? «Есть. Есть много бросовых и малозаселенных или вообще не заселенных земель, где можно было бы строить атомные станции».— «Так почему же?.. Кто принимает решение?» — «Министр энергетики, Госплан СССР. А проектирует распределение мощностей по территории страны Электросетьпроект, сообразуясь с потребностями в энергии в том или ином районе».— «Но ведь мы тянем на тысячи километров линии электропередач из Сибири в европейскую часть страны, неужели...» — «Да, вы правы».— «Значит, в Крыму можно не строить?»—«Можно». «И нужно...— Пигарев невесело улыбнулся.—Но будем строить,— уже деловито поправился секретарь обкома.— Об этом поговорим сегодня на бюро со всей принципиальностью. Строители и дирекция работают вяло, срывают показатели. Такое положение терпеть дальше нельзя.— Пигарев просительно посмотрел на меня.—Обрисуйте мне, как в действительности обстоят дела на стройке, чтобы я мог поубедительней выступить на бюро обкома».
Я проанализировал ситуацию. Секретарь выступил убедительно.
В ночь с 25 на 26 апреля 1986 года все будущие ответственные за ядерную катастрофу в Чернобыле спокойно спали. И министры А. И. Майорец и Е. П. Славский, и президент Академии наук СССР А. П. Александров, и председатель Госатомэнергонадзора Е. В. Кулов, и даже директор Чернобыльской АЭС В. П. Брюханов и главный инженер станции Н. М. Фомин. Спали Москва и вся ночная половина земного шара.
А тем временем в 24 часа 00 минут,то есть за час двадцать пять минут до взрыва, на блочном щите управления четвертым энергоблоком Чернобыльской атомной станции заступила на вахту смена Александра Акимова. Многие из заступивших на смену не доработают до утра. Двое погибнут сразу...
Блочный щит управления (БЩУ) 3-го энергоблока... аналогичный четвертому...
Итак, в 1 час 00 минут 26 апреля 1986 года мощность атомного реактора четвертого энергоблока благодаря грубому нажиму заместителя главного инженера А. С. Дятлова была стабилизирована на уровне 200 МВт тепловых. Продолжалось отравление реактора продуктами распада. Дальнейший подъем мощности был невозможен, запас реактивности был значительно ниже регламентного и, как я уже говорил ранее, по словам СИУРа Топтунова, составлял восемнадцать стержней. Этот расчет дала ЭВМ «Скала» за семь минут до нажатия кнопки АЗ (аварийной защиты).
А. С. Дятлов
Реактор находился в неуправляемом состоянии и был взрывоопасен. Это означало, что нажатие кнопки АЗ в любое из оставшихся мгновений до катастрофы привело бы к неуправляемому фатальному разгону. Воздействовать на реактивность было нечем.
До взрыва оставалось еще семнадцать минут сорок секунд. Это очень большое время. Почти вечность. Сколько можно передумать за эти семнадцать минут сорок секунд, всю жизнь вспомнить, всю историю человечества. Но, к сожалению, это было всего лишь время движения к взрыву...
В 1 час 07минут к шести работавшим главным циркуляционным насосам (ГЦН) дополнительно было включено еще по одному насосу с таким расчетом, чтобы после окончания эксперимента в контуре циркуляции осталось четыре ГЦН для надежного охлаждения активной зоны.
ГЦН (главный циркуляционный насос)
1- бак насоса; 2 - вал; 3 - уплотнение вала; 4 - Гидростатический подшипник; 5 - рабочее колесо; 6 - направляющий аппарат; 7 - верхний радиально-упорный подшипник; 8 - всасывающий патрубок; 9 - нагнетающий патрубок; 10 - электродвигатель
Тут важно понять, что гидравлическое сопротивление активной зоны впрямую зависит от мощности реактора. А поскольку мощность реактора была мала, гидравлическое сопротивление активной зоны тоже было низкое. В работе же находились все восемь насосов, суммарный расход воды через реактор возрос до 60 тысяч кубических метров в час при норме 45 тысяч, что является грубым нарушением регламента эксплуатации. При таком режиме насосы могут сорвать подачу, возможно возникновение вибрации трубопроводов контура вследствие кавитации (вскипание воды с сильными гидроударами).
Старший инженер управления реактором Л. Топтунов, начальник смены блока А. Акимов и старший инженер управления блоком Б. Столярчук пытались вручную поддерживать параметры реактора, однако в полной мере сделать это не смогли.
Борис Столярчук 2018 год...
Чтобы избежать остановки реактора в таких условиях, А. Акимов с согласия А. С. Дятлова приказал заблокировать сигналы аварийной защиты.
Спрашивается: можно ли в этой ситуации избежать катастрофы? Можно. Нужно только было категорически отказаться от проведения эксперимента, подключить к реактору систему аварийного охлаждения и зарезервировать электропитание на случай полного обесточивания. Вручную, ступенями приступить к снижению мощности реактора вплоть до его полной остановки, ни в коем случае не сбрасывая АЗ — аварийную защиту,— ибо это было бы равносильно взрыву...
Но этот шанс не был использован. Реактивность реактора продолжала медленно падать.
В1 час 22 минуты 30 секунд (за полторы минуты до взрыва) СИУР Леонид Топтунов по распечатке программы быстрой оценки запаса реактивности увидел, что он составлял величину, требующую немедленной остановки реактора. То есть те самые восемнадцать стержней вместо необходимых двадцати восьми. Некоторое время он колебался. Ведь бывали случаи, когда вычислительная машина врала. Тем не менее Топтунов доложил обстановку Акимову и Дятлову.
Еще не поздно было прекратить эксперимент и осторожно, вручную снизить мощность реактора, пока цела активная зона. Но этот шанс был упущен, и испытания начались. Все операторы, кроме Топтунова и Акимова, которых все же смутили данные вычислительной машины, были спокойны и уверены в своих действиях.
Леонид Федорович Топтунов и Александр Федорович Акимов
Спокоен был и Дятлов. Он прохаживался по помещению блочного щита управления и поторапливал ребят: «Еще две-три минуты, и все будет кончено. Веселей, парни!»
В 1 час 23 минуты 04 секунды старший инженер управления турбиной Игорь Кершенбаум по команде Г. П. Метленко осциллограф включен!» закрыл стопорно-дроссельные клапаны восьмой турбины, и начался выбег ротора генератора. Одновременно была нажата и кнопка МПА (максимальной проектной аварии). Таким образом, оба турбоагрегата — седьмой и восьмой — были отключены. Аварийная защита реактора была заблокирована, чтобы иметь возможность повторить испытания, если первая попытка окажется неудачной. Тем самым было сделано еще одно отступление от программы, но весь парадокс заключался в том, что если бы действия операторов были в данном случае правильными, а блокировка не выведена, то по отключении второй турбины сработала бы аварийная защита и взрыв настиг бы нас на полторы минуты раньше...
В этот же момент, то есть в 1 час 23 минуты 04 секунды, началось запаривание главных циркнасосов, отчего уменьшился расход воды через активную зону. В технологических каналах реактора вскипел теплоноситель. Процесс развивался вначале медленно. Кто знает, может быть, рост мощности и в дальнейшем оказался бы плавным, кто знает...
Старший инженер управления реактором Леонид Топтунов первым забил тревогу. «Надо бросать аварийную защиту, Александр Федорович, разгоняемся»,—сказал он Акимову. Акимов быстро посмотрел распечатку вычислительной машины. Процесс развивался медленно. Да, медленно... Акимов колебался. Был, правда, и другой сигнал: восемнадцать стержней вместо двадцати восьми,— но... Начальник смены блока испытывал сложные чувства. Ведь он не хотел подниматься после падения мощности до 30 МВт. Не хотел... До ощущения тошноты, до слабости в ногах не хотел. Не сумел, правда, противостоять Дятлову. Характера не хватило. Скрепя сердце подчинился. А когда подчинился, пришла уверенность. Поднял мощность реактора из нерегламентного состояния и все это время ждал достаточно серьезной новой причины для нажатия кнопки аварийной защиты. Теперь, похоже, такое время настало. «Бросаю аварийную защиту!»— крикнул Акимов и протянул руку к красной кнопке.
В 1 час 23 минуты 40 секунд начальник смены блока Александр Акимов нажал кнопку аварийной защиты, по сигналу которой в активную зону вошли все регулирующие стержни, находившиеся вверху, а также стержни собственно аварийной защиты. Но прежде всего в зону вошли те роковые концевые участки стержней, которые дают приращение реактивности в половину беты. И они вошли в реактор как раз в тот момент, когда там началось обширное парообразование. Тот же эффект дал рост температуры активной зоны. Сошлись воедино три неблагоприятных для активной зоны фактора.
Эти проклятые 0,5β и были той последней каплей, которая переполнила чашу терпения реактора.
Вот тут-то Акимову и Топтунову надо было бы повременить, не нажимать кнопку, тут-то ой как пригодилась бы система аварийного охлаждения реактора, которая была отключена, закрыта на цепь и опломбирована, тут бы надо было им срочно заняться главными циркуляционными насосами, подать во всасывающую линию холодную воду, сбить кавитацию, прекратить запаривание и тем самым подать воду в реактор и уменьшить парообразование, а стало быть, высвобождение избыточной реактивности. Тут бы им обеспечить включение дизель-генераторов и рабочего трансформатора, чтобы подать электропитание на электродвигатели ответственных потребителей, но увы!.. Такая команда перед нажатием кнопки дана не была.
Была нажата кнопка, и начался разгон реактора на мгновенных нейтронах...
Стержни пошли вниз, однако почти сразу же остановились. Вслед за тем со стороны центрального зала донеслись удары. Леонид Топтунов растерянно топтался на месте. Начальник смены блока Александр Акимов, увидев, что стержни-поглотители прошли всего лишь два — два с половиной метра вместо положенных семи, рванулся к пульту оператора и обесточил муфты сервоприводов, чтобы стержни упали в активную зону под действием собственной тяжести. Но этого не произошло. Видимо, каналы реактора деформировались, и стержни заклинило...
Потом реактор будет разрушен. Значительную часть топлива, реакторного графита и других внутриреакторных конструкций взрывом выбросит наружу. Но на сельсинах-указателях положения стержней-поглотителей блочного щита управления четвертого блока, как на знаменитых часах в Хиросиме, стрелки навечно застынут в промежуточном положении, показывая глубину погружения два — два с половиной метра вместо положенных семи, и в таком положении будут захоронены в укрытие...
Время — 1 час 23 минуты 40 секунд ...
В момент нажатия кнопки АЗ-5 (аварийная защита пятого рода) пугающе вспыхнула яркая подсветка шкал сельсинов-указателей. Даже у самых опытных и хладнокровных операторов в такие секунды сжимается сердце. В недрах активной зоны началось уже разрушение реактора, но это еще не взрыв. До времени икс оставалось двадцать секунд...
На блочном щите управления четвертого энергоблока в это время находились, напомню, начальник смены блока Александр Акимов, старший инженер управления реактором Леонид Топтунов, заместитель главного инженера по эксплуатации Анатолий Дятлов, старший инженер управления блоком Борис Столярчук, старший инженер управления турбиной Игорь Керщенбаум, заместитель начальника турбинного цеха блока № 4 Разим Давлетбаев, начальник лаборатории чернобыльского пусконаладочного предприятия Петр Паламарчук, начальник смены блока Юрий Трегуб, сдавший смену Акимову, старший инженер управления турбиной из предыдущей смены Сергей Газин, стажеры СИУРа из других смен Виктор Проскуряков и Александр Кудрявцев, а также представитель Донтехэнерго Геннадий Метленко и два его помощника, находившиеся в соседних помещениях.
Александр Кудрявцев и Виктор Проскуряков
Что испытывали Акимов и Топтунов, операторы атомного технологического процесса, в момент, когда на полпути застряли поглощающие стержни и раздались первые грозные удары со стороны центрального зала? Трудно сказать, потому что оба оператора погибли мучительной смертью от радиации, не оставив на этот счет никаких свидетельств.
Но представить, что испытывали они, можно. Мне знакомо чувство, переживаемое операторами в первый момент аварии. Неоднократно бывал в их шкуре, когда работал на эксплуатации атомных станций. В первый миг — онемение, в груди все обрушивается лавиной, обдает холодной волной невольного страха прежде всего оттого, что застигнут врасплох и вначале не знаешь, что делать, пока стрелки самописцев и показывающих приборов разбегаются в разные стороны, а твои глаза враздрай вслед за ними, когда неясна еще причина и закономерность аварийного режима, когда одновременно (опять же невольно) думается где-то в глубине, третьим планом, об ответственности и последствиях случившегося. Но уже в следующее мгновение наступает необычайная ясность головы и хладнокровие. Следствие — быстрые и точные действия по локализации аварии...
Топтунов, Дятлов, Акимов, Столярчук — в замешательстве. Кершенбаум, Метленко, Давлетбаев ничего не понимают в ядерной физике, но тревога операторов передалась им тоже.
Поглощающие стержни остановились на полпути, не идут вниз даже после того, как начальник смены блока Акимов обесточил муфты сервоприводов. Со стороны центрального зала слышны резкие удары, пол дрожит. Но это еще не взрыв...