Полынь-трава горькая... - 15

На блоке в этот миг стояла глухая, ватная тишина, нарушаемая только непривычным, поражающим до глубины души незнакомым шипением пара и звуком льющейся воды. В ушах звенело от этой тишины, которая наступила после вулканических, оглушающих уда­ров стихии. Остро стал ощущаться воздух. Будто запах озона, только очень резкий. Запершило в горле...

Старший инженер управления блоком Борис Столярчук, бледный, с каким-то ищущим, беспомощным выражением смотрел на Акимова и Дятлова.

—              Спокойно!—сказал Акимов.— Мы все делали правильно...— И к Перевозченко:—Сбегай, Валера, наверх, посмотри, что там...

В этот миг распахнулась дверь из машинного зала. Влетел закоп­ченный старший машинист турбины Вячеслав Бражник. «Пожар в машзале!»—пронзительно выкрикнул он, добавил еще что-то непонятное и выскочил назад, в огонь и бешеную радиацию.

Бражник Вячеслав Степанович родился 3 марта 1957 года в городе Атбасар, Казахской ССР. В 1979 году начал трудовую деятельность на Чернобыльской АЭС в должности электромонтёра электрического цеха. В октябре 1980 года был переведён на должность машиниста-обходчика турбинного оборудования. Характеризовался как человек большой ответственности и профессионал, качественно выполняющий свою работу.

Одним из первых принялся к локализации аварии на ЧАЭС, перекрыв маслопровод, где были разорваны дренажи. Этими действиями предотвратил распространение пожара.

Умер 14 мая 1986 года в 6-й Московской клинической больнице от лучевой болезни.

Вслед за ним в машзал бросились Разим Давлетбаев и руководи­тель группы чернобыльского пусконаладочного предприятия Петр Паламарчук. Он вышел в ночь для снятия вибрационных характери­стик восьмого генератора совместно с сотрудниками Харьковского турбинного завода. К открытой двери подскочили Акимов и Дятлов. Там был ужас. Что-то невообразимое. Горело в нескольких местах на двенадцатой и нулевой отметках, на желтом пластикате валялись рас­каленные графитовые блоки и куски топлива, вокруг них разгоралось новое коптящее пламя. Седьмую турбину завалило обломками кров­ли. От завала вверх поднимался сизый дым. Чад, черный пепел, хлопь­ями спадающий вниз, хлещущее из разбитой трубы горячее масло, проломленная кровля, покачивающаяся над пропастью машзала и вот-вот готовая рухнуть панель перекрытия. Из разбитого фланца питательного насоса мощная струя кипятка бьет в стену конденсатного бокса. От пролома кровли вниз опускается густой черный столб радиоактивной графитовой пыли, расширяется у двенадцатой отмет­ки и спускается вниз, накрывая людей и оборудование...

Акимов бросается к телефону: «Ноль два! Быстро!.. Да-да! Пожар в машзале!.. Кровля тоже!.. Да-да!.. Уже выехали?! Молодцы!.. Быст­ро!..»

Караул лейтенанта Правика уже разворачивал свои машины у стен машзала, уже началось...

Дятлов выскочил из БЩУ и, гремя бутсами, поскальзываясь с раз­дирающим душу скрежетом на битом стекле, вбежал в помещение ре­зервного пульта управления, что вплотную к лестнично-лифтовому блоку. Нажал кнопку АЗ-5 и ключ обесточивания сервоприводов. По­здно. Зачем? Реактор разрушен... Но Анатолий Степанович Дятлов считал иначе: реактор цел, взорвался бак СУЗ в центральном зале. Реактор цел... Реактор цел...

Стекла в помещении РПУ выбиты, с визгом проскальзывают под ногами, сильно пахнет озоном. Дятлов выглянул в окно, высунув го­лову наружу. Ночь. Гул и клекот бушующего наверху пожара. В красноватом отсвете огня виден страшный завал из строительных конст­рукций, балок, бетона и кирпича. На асфальте вокруг блока что-то валяется. Очень густо. Черным-черно... Но в сознание не шло, что это графит из реактора. Как и в машзале. Там тоже глаза видели раскаленные куски графита и топлива. Однако сознание не принимало страшный смысл увиденного.

Он вернулся в помещение блочного щита. В душе то вздымалась упругая до звона воля к действию, немедленному, чудотворному, спасающему действию, то обрушивалось все в пропасть безнадежно­сти и апатии. Дятлов вернулся в помещение блочного щита, прислу­шался. Петр Паламарчук тщетно пытался связаться с 604-м поме­щением, где находился с приборами его подчиненный Володя Шашенок. Связи не было. К этому времени Паламарчук успел уже обе­жать восьмой турбоагрегат, спустился на нуль, нашел харьковчан в передвижной лаборатории, смонтированной на машине «мерседес-бенц», и настоял, чтобы они срочно покинули блок. Правда, двое уже успели сходить к завалу около реактора и получили летальную дозу. Акимов успел обзвонить всех начальников служб и цехов, про­сил помощи. Срочно электриков. Пожар в машзале, нужно вытеснять водород из восьмого генератора, восстанавливать энергоснабжение ответственных потребителей...

Турбогенератор успел проработать всего 30 секунд, после чего от полученных нагрузок начал разрушаться — первыми "полетели" подшипники вала турбогенератора, установка разгерметизировалась, вследствие чего произошел выброс большого количества масла и водорода, начался пожар.

«Стоят гэцээны! — кричал он в трубку заместителю начальника электроцеха Александру Лелеченко.— Ни один насос запустить не могу! Реактор без воды! Быстро на помощь!..»

Нет связи с дозиметристом. Коммутатор отрубился. Работают только городские телефоны. Все нутром ощущают радиацию. Но сколько? Какой фон? Неизвестно... Приборов на БЩУ нет. Респира­торов «лепесток» тоже нет. Нет и йодистого калия. Сейчас бы неплохо глотнуть всем по таблетке. Мало ли что...

Со щитом дозиметрии связь не получается.

—              Иди, Петро,— просит Акимов Паламарчука,— заскочи к Коле Горбаченко, узнай, почему молчит...

—              Мне к Шашенку, к Шашенку надо,... Там что-то неладно... То­же молчит...

—              Бери Горбаченко и идите к Шашенку.

27 апреля Горбаченко Н.Ф. после ночной смены на ЧАЭС оказался в 6-й клинической больнице со значительными радиационными ожогами, а его семья: жена, сын и дочь были эвакуированы из г. Припять вместе со всеми жителями.

Акимов переключился на другое: надо доложить Брюханову, Фомину... Надо... Ох как много всего надо... Реактор без воды... Стержни СУЗ застряли на полпути... Сознание спутывалось, его ду­шил... да, его душил стыд... То горячая, то ледяная волна обжигала сердце, как только воспаленное сознание пыталось донести до него всю правду случившегося. Ах этот чертов шок... шок от сознания ве­личайшей ответственности. Вся тяжесть ее горой навалилась на него. Что-то надо делать. Все ждут от него... Рядом без дела толкаются стажеры СИУРа Проскуряков и Кудрявцев. Стержни застряли... Ко­нечно... А если вручную из центрального зала опустить вниз?.. Идея...

—              Проскуряков, Кудрявцев... — В тоне Акимова просительность, хотя имел полное право приказывать. Все, кто оказался в помещении БЩУ в момент аварии, попали в его непосредственное распоряжение. Но он просил: — Парни, надо быстренько в центральный зал... за рукояточки покрутите... надо опустить СУЗы вниз вручную. Что-то отсюда не идет...

Проскуряков и Кудрявцев пошли. Хорошие мои, пошли. Моло­дые, такие молодые и ни в чем не виноватые. Пошли к смерти.

Семья В.В. Проскурякова. 1983 г.

Виктор Васильевич Проскуряков родился в 1955 г. в Свободном, окончил школу № 192. Трудовую деятельность на Чернобыльской АЭС начал в 1982 году после окончания Томского политехнического института. За 4 года прошёл путь от начинающего специалиста до старшего инженера реактора.

Награжды: орден "Знак Почета" (СССР), орден "За мужність" ІІІ ступеня

В первые часы аварии на четвертом энергоблоке принял участие в ликвидации аварии, обследовании оборудования реакторного отделения, обеспечении мер по локализации аварии и предотвращению ее распространения.

Скончался 17 мая 1986 года от лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице.

Кудрявцев Александр Геннадиевич родился 11 декабря 1957 года в городе Кирове. В 1981 году окончил Ленинградский политехнический институт. Трудовую деятельность на Чернобыльской АЭС начал 15 апреля 1981 на правах молодого специалиста в должности оператора реакторного отделения реакторного цеха. С 7 июля 1981 г. работал инженером управления блоком, постоянно занимался повышением своего профессионального уровня, с ноября 1985 г. стажировался на должность старшего инженера управления реактором.

На ЧАЭС он практически вслепую обесточивал оборудование, разбирал электросхемы, тушил возгорания, искал и выносил пострадавших. Он работал даже тогда, когда, по мнению медиков, должен был уже погибнуть. Это произошло чуть позже. 14 мая 1986 года 28-летний оператор скончался в московской больнице от лучевой болезни. За свой подвиг он был посмертно награжден орденом «За мужество». Скончался 14 мая 1986 года от лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице.

Валерий Перевозченко, кажется, первый понял весь ужас слу­чившегося. Он видел начало катастрофы. Он уже верил в невосполнимость, в страшную правду разрушений. Он видел в центральном зале такое... После того, что он видел, реактор существовать не мо­жет. Его просто нет. А раз его нет, значит... Надо спасать людей. Ему подчиненных парней надо спасать. Он за их жизни головой в ответе. Так свою ответственность определил в эти минуты начальник смены реакторного цеха Валерий Иванович Перевозченко. И первое, что он сделал, пошел искать Валеру Ходемчука...

Валерий Ильич Ходемчук (24 марта 1951 — 26 апреля 1986) — работник ЧАЭС, старший оператор главных циркуляционных насосов реакторного цеха № 2. Выполнял свои трудовые обязанности в ночную смену на Чернобыльской АЭС в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года.

На Чернобыльской АЭС начал свою трудовую деятельность 4 сентября 1973 года. Работал машинистом котлов, старшим машинистом котлов цеха тепловых и подземных коммуникаций, оператором 6 группы, старшим оператором 7 группы главного циркуляционного насоса 4-го энергоблока реакторного цеха.

В ночь на 26 апреля 1986 года Валерий Иванович стал первым, у кого остановилось сердце в момент страшного взрыва. Четвертый блок навсегда стал для него и могилой и памятью.

Полынь - трава горькая...

• Назад