Полынь-трава горькая... - 22

Свидетельствует Любовь Николаевна Акимова, жена Александра Акимова:

«Мой муж был очень симпатичный, общительный человек. Легко сходился с людьми, но без фамильярности. Вообще жизнерадостный,обязательный человек. Активный общественник. Был членом Припятского горкома. Очень любил своих сыновей. Заботливый был. Увле­кался охотой, особенно когда стал работать на блоке и мы купили ма­шину.

Мы ведь приехали в Припять в 1976 году, после окончания Мос­ковского энергетического института. Работали вначале в группе рабо­чего проектирования Гидропроекта. В 1979 году муж перешел работать на эксплуатацию. Работал старшим инженером управления тур­биной, старшим инженером управления блоком, начальником смены турбинного цеха, заместителем начальника смены блока. В январе 1986 года стал начальником смены блока. В этой должности его заста­ла авария.

Утром 26 апреля он не вернулся домой с работы. Я позвонила к нему на БЩУ-4, но телефон не отвечал. Я звонила еще Брюханову, Фомину, Дятлову. Но телефоны не отвечали. Уже значительно позже я узнала, что телефоны отключили. Я очень волновалась. Всю первую половину дня бегала, всех спрашивала, искала мужа. Уже все знали, что авария, и меня охватила еще большая тревога. Бегала в гориспол­ком к Волошке, в горком партии к Гаманюку. Наконец, расспросив многих, узнала, что он в медсанчасти. Я бросилась туда. Но меня к не­му не пустили. Сказали, что он сейчас под капельницей. Я не уходи­ла, подошла к окну его палаты. Вскоре он подошел к окну. Лицо буро-коричневое. Увидев меня, он засмеялся, был перевозбужденный, успокаивал меня, спрашивал через стекло о сыновьях. Мне показа­лось, что он в это время как-то особенно радовался, что у него сыновья. Сказал, чтобы я не выпускала их на улицу. Он был даже весе­лый, и я немного успокоилась».

Эскиз, сделанный членом команды, направленной для открытия вручную регуляторов и подачи воды от насосов охлаждения каналов системы управления и защиты по линии питательной воды через барабаны-сепараторы в пострадавший реактор ранним утром 26 апреля:

Александр Акимов и Леонид Топтунов по лодыжки в радиоактивной воде. Акимов больше не может стоять без поддержки; Топтунова рвет...

Свидетельствует Геннадий Николаевич Петров, бывший начальник отдела оборудования Южатомэнергомонтажа:

«Проснулись часов в десять утра 26 апреля. День как день. На по­лу теплые солнечные зайчики, в окнах синее небо. На душе хорошо, приехал домой, отдохну. Вышел на балкон покурить. На улице уже полно ребят. Малыши играют в песке, строят домики, лепят пирожки. Постарше гоняют на великах. Молодые мамаши гуляют с детскими колясками. Жизнь как жизнь. И вдруг вспомнил ночь, как подъехал к блоку. Тревогу и страх ощутил. Сейчас вспоминаю — и недоумение. Как это может быть? Все обычно и в то же время — все страшно ра­диоактивно. Запоздалая брезгливость в душе к невидимой грязи, по­тому что нормальная жизнь. Глаза видят: все чисто,— а на самом деле все грязно. В уме не укладывается.

К обеду стало веселое настроение. И воздух стал ощущаться ост­рее. Металл не металл в воздухе, а так, что-то остренькое, и во рту воз­ле зубов кисленько, будто батарейку слабенькую языком пробуешь...

Сосед наш Михаил Васильевич Метелев, электромонтажник с ГЭМа, часов в одиннадцать полез на крышу и лег там в плавках за­горать. Потом один раз спускался попить, говорит, загар сегодня от­лично пристает, просто как никогда. От кожи сразу, говорит, паленым запахло. И бодрит очень, будто пропустил стопарик. Приглашал ме­ня, но я не пошел. Говорит, никакого пляжа не надо. И хорошо видно, как реактор горит, четко так на фоне синего неба.

А в воздухе в это время, как я потом узнал, было уже до тысячи миллибэр в час. И плутоний, и цезий, и стронций. А уж йоду-131 боль­ше всего, и в щитовидки он набился туго к вечеру. У всех — у детей, у взрослых...

Но мы тогда ничего не знали. Мы жили обычной и, теперь я по­нимаю, радостной человеческой жизнью.

К вечеру у соседа, что загорал на крыше, началась сильная рвота, и его увезли в медсанчасть. А потом, кажется, в Москву. Или в Киев.

Не знаю точно. Но это воспринялось как бы отдельно. Потому что обычный летний день, солнце, синее небо, теплынь. Бывает же: кто-то заболел, кого-то увезла «скорая»...

А так во всем был обыкновенный день. Я уже потом, когда всё сказали, вспоминал ту ночь, когда подъехал к блоку. Рытвины на доро­ге в свете фар вспомнил, покрытый цементной пылью бетонный завод. Запомнилось почему-то. И думаю: странно, и рытвина эта радио­активная — обычная ведь рытвина, и весь этот бетонный завод, и все-все — и небо, и луна, и кровь, и мозг, и мысли человеческие. Все...»

Свидетельствует Л. А. Харитонова:

«Еще 26 апреля во второй половине дня некоторых, в частности детей в школе, предупреждали, чтобы не выходили из дома. Но боль­шинство не обращало на это внимания. Ближе к вечеру стало понят­но, что тревога обоснованная. Люди ходили друг к другу, делились опасениями. Говорят, некоторые дезактивировались спиртным, по­скольку ничего другого не было. Не знаю, я не видела. Но Припять была очень оживленная, бурлила людьми, будто готовилась к како­му-то огромному карнавалу. Конечно, на носу были майские празд­ники. Но перевозбуждение людей бросалось в глаза...»

Тем временем в Москве в аэропорту Быково готовились к выле­ту члены правительственной комиссии. Летели: старший помощник ге­нерального прокурора Ю. Н. Шадрин, министр энергетики и электри­фикации СССР А. И. Майорец, заведующий сектором атомной энерге­тики ЦК КПСС В. В. Марьин, заместитель министра энергетики

—              Н. Семенов, первый заместитель министра среднего машинострое­ния А. Г. Мешков, начальник Союзатомэнергостроя М. С. Цвирко, заместитель начальника Союзэнергомонтажа В. А. Шевелкин, рефе­рент Щербины Л. П. Драч, заместитель министра здравоохранения СССР Е. И. Воробьев, представитель Минздрава СССР В. Д. Туровский и другие. В салоне «ЯК-40» уселись друг против друга на красные диваны. Марьин делился мыслями с членами комиссии:

—           Главное, что меня обрадовало: выдержал атомный реактор! Молодец Доллежаль! Брюханов разбудил меня звонком в три ночи и сказал: страшная авария, но реактор цел. Подаем непрерывно ох­лаждающую воду...

—           Я думаю, Владимир Васильевич,— включился в разговор Майо­рец,— мы долго в Припяти не засидимся.

Майорец повторил это через полтора часа в самолете «АН-2», на котором члены комиссии вылетели из аэропорта Жуляны в Припять. Вместе с ними из Киева летел министр энергетики Украинской ССР

Ф. Скляров, он возразил:

—           Думаю, двумя днями не обойдемся...

—           Не пугайте нас, товарищ Скляров. Наша, а вместе с нами и ва­ша главная задача состоит в том, чтобы в кратчайшие сроки восстано­вить разрушенный блок и включить его в энергосистему.

В это же примерно время личный самолет заместителя Председа­теля Совета Министров СССР Б. Е. Щербины был на подлете из Бар­наула в Москву. Прилетев в столицу, зампред переоденется, закусит и из аэропорта Внуково вылетит в Киев. В Припять он прибудет к де­вяти вечера.

Сообщение ТАСС об аварии на Чернобольской АЭС от 28 апреля 1986 года...

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

«На пути из Киева в Припять я сказал Майорцу о рабочих груп­пах. Продумал это заранее, когда летел из Симферополя в Киев. Вот перечень групп, который я предложил:

—              группа изучения причин аварии и безопасности АЭС — ответ­ственные Шашарин, Мешков;

—              группа изучения радиационной обстановки вокруг атомной станции — ответственные Абагян, Воробьев, Туровский;

—              группа аварийно-восстановительных работ — ответственные Семенов, Цвирко, монтажники;

—              группа для оценки необходимости эвакуации населения При­пяти и близлежащих хуторов и деревень — ответственные Шашарин, Сидоренко, Легасов;

—              группа обеспечения приборами, оборудованием и материала­ми — ответственные Главэнергокомплект, Главснаб.

Приземлились на аэродромчике между Припятью и Чернобылем. Там уже ждали машины. Подъехал и В. Т. Кизима на «газике». Мы с Марьиным сели в «газик» (Кизима был за рулем) и попросили его проскочить к аварийному блоку. Майорец тоже порывался туда, но его отговорили, и он с командой поехал в горком КПСС.

Миновали кордон оцепления и свернули на промплощадку...»

Прерву Г. А. Шашарина, чтобы сказать несколько слов о заведу­ющем сектором ЦК КПСС В. В. Марьине.

Марьин Владимир Васильевич по образованию и опыту работы инженер-строитель электростанций. Долгое время работал главным инженером строительно-монтажного треста в Воронеже, участвовал в сооружении Нововоронежской АЭС. В 1969 году был приглашен в ЦК КПСС в качестве инструктора ЦК по энергетике в отдел маши­ностроения. Я довольно часто видел его на коллегиях Минэнерго, партийных собраниях, на критических разборах работы атомных энергетиков в объединениях и главных управлениях. Марьин прини­мал деятельное участие в работе пусковых штабов атомных строек, лично знал начальников управлений строительства всех АЭС и на­прямую, минуя Минэнерго СССР, эффективно помогал обеспечивать стройки оборудованием, материально-техническими и трудовыми ресурсами.

Лично мне этот крупный, рыжеволосый, с громовым басом, силь­но близорукий, сверкающий толстыми стеклами роговых очков чело­век всегда был симпатичен прямотой и ясностью мышления. Трудолюбивый, динамичный, постоянно повышающий свою квалификацию ин­женер. При всем том Марьин был прежде всего строитель и в эксплу­атации АЭС не разбирался. В конце 70-х годов, работая начальником отдела в ВПО Союзатомэнерго, я часто бывал у него в ЦК, где он, в ту пору единственный в аппарате, занимался атомной энергетикой. Обсудив дела, он обычно позволял себе отступления, жаловался на перегруженность: «У тебя десять человек в отделе, а на мне одном ви­сит вся атомная энергетика страны...— И просил:—Оперативней по­могайте мне, вооружайте материалами, информацией...»

Марьин Владимир Васильевич - в то время заместитель заведующего Отделом тяжелой промышленности и энергетики...

В начале 80-х годов в ЦК был организован сектор атомной энерге­тики, Марьин возглавил его, и тогда наконец появились помощники. Одним из них стал Г. А. Шашарин, опытный атомщик, многие годы проработавший на эксплуатации АЭС, будущий заместитель минист­ра энергетики по эксплуатации атомных станций. С ним-то теперь и ехал Марьин в «газике» Кизимы к разрушенному блоку.

Навстречу попадались автобусы и частные машины. Началась самоэвакуация. Некоторые с семьями и радиоактивным барахлом поки­дали Припять навсегда еще 26 апреля днем, не дождавшись распоряжений местных властей.

• Назад