Это было в Берлине - 4
- Опубликовано: 06.07.2014, 18:53
- Просмотров: 84040
Содержание материала
В самом Берлине отношение немцев к русским оказалось совершенно неоднозначным. Берлинцы были озлоблены грабежами и насилием, творящимися над ними, но в то же время у них возникало чувство удивления и благодарности за те усилия, которые Красная Армия предпринимала, чтобы накормить их. Ведь нацисты долгое время вдалбливали немцам в голову, что с приходом советских войск они будут постоянно голодать.
Здесь необходимо сказать несколько слов о первом послевоенном коменданте Берлина Николае Эрастовиче Берзарине. В начале войны ему пришлось перенести всю боль и горечь отступления. Берзарин командовал армиями на Северо-Западном фронте. Был ранен под Вязьмой в марте 1943 года и чудом остался жив. Из его тела извлекли 13 осколков. В августе 1943 года он вновь на фронте. Его талант полководца ярко проявился на посту командующего 5-ой Ударной армии в Ясско-Кишиневской и Висло-Одерской операциях. Берзарин был награжден орденами Суворова и Кутузова за руководство крупными операциями. Был удостоен звания Героя Советского Союза. 21-го апреля 1945 года части 5-й Ударной армии первыми вошли в Берлин. Берзарин был назначен комендантом еще не разделенного на зоны Берлина. Еще шли бои, продолжался штурм рейхсканцелярии, зданий гестапо, а генерал-полковнику Берзарину надо было уже думать о восстановлении Берлина, о спасении его граждан. Всего лишь за семь недель до своей трагической гибели, в дорожно-транспортной катастрофе, он очень много сделал для жителей Берлина. В приказе за №1 он распорядился выдавать молоко больным детям и новорожденным. А с 13-го мая суточный рацион выдачи хлеба населению уже составлял 300 г для детей, 400 г для иждивенцев и 500 г для работающих. В этот же день в Берлине началась трансляция столичного радио, и возобновились занятия в школах. А 14-го мая открылось движение на первых восстановленных участках метро. Приказом №3 разрешалась свободная торговля продуктами и промышленными товарами по твердым ценам. 4-й приказ извещал о том, что свежая рыба, мясо, овощи и фрукты должны продаваться в дни их привоза. Берзарин очень серьезно относился к своему поручению и воспринимал его так естественно, как будто он должен был его проводить в своей стране. К нему весьма доброжелательно относилось мирное население Берлина. Смерть генерала, произошедшая в результате автокатастрофы, послужила причиной возникновения среди берлинцев слухов о том, что его убили по приказу НКВД. Тем не менее, большинство солдат и офицеров Красной Армии не спешили строго выполнять все пункты приказа Ставки ВГК от 20 апреля 1945 года, предписывающего бойцам лучше относиться к германским гражданам. Грабежи и изнасилования продолжались. Большой ошибкой германских чиновников в Берлине было то, что они не позволили уничтожить все запасы алкогольных напитков. Бытовало мнение, что пьяный противник не сможет нормально сражаться. Но для женской половины горожан, алкоголь был тем предметом, который прибавлял красноармейцам куража во время осуществления актов насилия. А так же давал им возможность с надлежащим размахом отпраздновать победу в этой тяжелейшей войне. Ну, а в атмосфере хаоса и неразберихи не растерялись и бывшие подневольные рабочие, ранее угнанные в рейх. Мужчин в основном интересовали винные подвалы, женщин – магазины для одежды. Многие грабежи так же совершали и сами немцы. Пройдет еще немало времени, прежде чем выводы из сложившейся ситуации сделают советские военачальники и другие ответственные лица. Ведь факты были таковы, что большинство бойцов передовых стрелковых частей демонстрировали намного более крепкую дисциплину, чем военнослужащие тыловых подразделений. Значительное количество немецких женщин вскоре оказалось стоящими в очередях к дверям венерических диспансеров. Бедствие приобрело всеобщий коллективный характер. Пенициллин стал самым ходовым товаром на черном рынке. Изнасилование стало таким опытом, который приобрел всеобщую коллективную окраску. Поэтому он перестал быть фактом сугубо личного переживания. Женщины не стеснялись говорить об этом между собой.
И все это происходило при неустанной работе политработников среди личного состава подразделений на всех уровнях. Это были беседы, собрания и приказы во всех воинских частях еженедельно.
…Сегодня в клубе 3-й бригады перед кинофильмом запланирована подобная беседа. Алексеев, направляясь к Лагутину мельком прочитал вывешенное объявление. Не только он, но и весь личный состав бригады уже не обращал внимания на подобные объявления. Главное было дождаться демонстрации кинофильма.
Алексеев спешил в мастерскую художника, где временно проживал фотограф Лагутин. Художник находился в России и через неделю должен был возвратиться из отпуска. Леонид же разместился в складском помещении у самого чердака. Там же он устроил и фотолабораторию. У самой двери в мастерскую Леонид столкнулся с Лагутиным.
– А я к тебе собрался. У меня печальные новости – пожимая протянутую руку товарища, сказал Лагутин.
– У меня тоже, – произнес Леонид и вошел в мастерскую. – Но у меня две новости. Одна хорошая, другая плохая. Хорошая, это то, что утром я еду в Берлин, в бригаду опять фотографировать, а плохая о главстаршине Рюмине.
– О Рюмине я знаю. У меня был Костя. Он участвовал в том бою и все мне рассказал. А за другую новость, могу сказать, что рад за тебя. Подфартило тебе.
– Какой Костя? Перебил товарища Алексеев.
– Да земляк наш ленинградский, точнее он из Кронштадта.
– А… Знаю. Это из новоприбывших. Молодец, уже в бою побывал.
– Да, хороший парень. И ты знаешь, он стихи пишет. Отличные стихи. Вот его тетрадь. Он забыл её. Очень спешил на корабль, увольнительная кончилась. Специально заскочил ко мне, чтобы рассказать о Рюмине. После его ухода я и заглянул в тетрадь. Стихи отличные. Я даже засомневался, что они ему принадлежат. Может, списал откуда-нибудь. Вот прочти. Хотя бы это. Тебе это будет интересно. Ведь ты тоже пишешь, я знаю, хоть и не читал твоих стихов.
Леонид взял тетрадь и прочитал вслух:
Скольких друзей сегодня с нами нет
Не провожают и не едут с нами.
Но мы дошли, хоть многим вьюга лет
Посеребрила головы снегами.
У дорогих оглянемся могил,
Навек запомним имена и даты
Суровый путь, где трижды славен был
Великий подвиг русского солдата.
– Стихи замечательные, – подтвердил Леонид и прочитал еще одно стихотворение:
Её уж нет… Среди чужих могил
Никто могилу мамы не укажет
И ленинградский ветер мне не скажет
Кто без меня, ее похоронил,
Когда блокадой сотни дней подряд
Не сдавшийся терзали Ленинград.
Алексеев полистал исписанную тетрадь и произнес:
– Надо ближе познакомиться с земляком. Вернусь с командировки, обязательно встречусь. Ладно, дел у меня по горло. Сейчас в штаб за командировкой, а к Рюмину пойдем вместе.
Алексеев вернул тетрадь и покинул мастерскую. Лагутин вспомнил сбивчивый рассказ Кости о встрече с немкой и невольно улыбнулся. Он не успел его рассказать Леониду и сейчас сожалел об этом, хотя понимал, что у Алексеева, действительно, перед поездкой в Берлин предстояло много дел.
– И все-таки следовало рассказать ему о Костиной потери невинности. Посмеялись бы, – говорил он себе, невольно улыбаясь и который раз, вспоминал исповедь Кости. Ведь Косте требовалось перед кем-то излить свое торжество, рассказать о случившемся. Это было у него впервые. И он, гордясь собой, поделился с земляком Лагутиным, который много ему рассказывал о своих победах над женщинами.
Костя знал, что Лагутин много привирает, но все равно завидовал ему. И вот теперь Костя торжествующе поведал Лагутину о своей любовной связи. А произошло это все так: Костя получил свою первую увольнительную в город. О том, что у него никогда не было близости с женщиной, знала вся команда бронекатера, на котором он служил. И, конечно, из добрых побуждений каждый из команды старался передать ему свой опыт знакомства и близости с женщиной. Его сослуживец, радист (корабельная интеллигенция), старшина IIстатьи, отвел его в сторону и сказал:
– Не слушай никого. Двигай в Берлин к Бранденбургским воротам, там сильнейший рынок. Можешь купить все, что захочешь. В основном за продукты. Там же выберешь себе женщину. Посмотри, какая понравится. Некоторые говорят по-русски. Как выберешь, так все ей и изложи. Твой выбор и все зависит от тебя. Понял?
– Понял, – ответил Костя, и все сделал, как советовал старшина.
В это время, действительно, Бранденбургские ворота были основным центром берлинского, черного рынка. Начало этому положили бывшие военнопленные и иностранные рабочие, организовавшие бартер награбленных ими вещей. Женщины предлагали себя в обмен на продукты питания, либо на сигареты.
Косте понравилась, стоящая в стороне молодая женщина и он подошел к ней. Немка, взглянув на лицо и фигуру советского матроса, удивленно улыбнулась, а про себя подумала: «ему бы надо еще в школу ходить учиться». Между тем матрос попросил ее найти для него приличную и опрятную девушку.
– Я мог бы, – объяснял он ей, – дать ей продукты питания: хлеб, мясо и селедку.
В свою очередь, женщина на плохом русском языке спросила:
– Могла бы я сама стать для вас любовницей, а вы взамен дали мне эти продукты и обеспечили мою защиту?
Еда оказывала сильное воздействие на женщин, ведь им необходимо было прокормить своих детей. А связь с одним военнослужащим, в какой-то степени, ограждала от домогательств, других. Константин согласился сразу и не пожалел об этом. Марта, так звали женщину, ему очень понравилась, он был в восторге от ее ласк. И его очень устраивало, что у них связь будет продолжаться. Вот обо всем этом он радостно сообщил Лагутину. И Лагутин, конечно, не удержался, и, приукрашивая рассказ Кости своей фантазией, подробно описал его встречу с Мартой. Это было уже вечером, после посещения госпиталя, где находился Рюмин.
На Леонида рассказ не произвел особого впечатления, к большому огорчению Лагутина. Возможно, это было потому, что Алексеева беспокоила утренняя поездка в Берлин. Внутреннее подсознание говорило ему, что хорошо было бы побывать в комендатуре у французов, увидеть Луи и Анни, поговорить о Ленинграде и Париже. Анни так красиво и заманчиво рассказывала о красотах Парижа. Он даже запомнил ее жесты, когда она хотела подчеркнуть в рассказе ту или иную особенность. «Удивительная женщина, – подумал он, вспоминая французскую переводчицу.
– Всю войну в подполье сражалась с фашистами, а выглядит, как молодая девушка. В такую и влюбиться можно, – рассуждал Алексеев накануне поездки в Берлин.