Море на вкус солёное... - 8

В конце лета дни стали неожиданно жаркими. Палуба «Аджигола» накалялась так, что даже через подошвы ботинок чувствовался горячий металл. Чайки и те старались держаться в тени. Они слетались под крыши портовых складов, белея на фоне обугленных стен. В один из таких жарких дней    мы    сидели с боцманом на корме. Иван Максимович учил меня счаливать трос. Ловко орудуя свайкой, боцман вплетал одну прядь троса в другую, показывая, как делается «гаша», стальная петля, которую набрасывают на кнехт при швартовке судна. Груня с утра ушла в больницу, к капитану. Присматривать за варившимся на камбузе обедом она поручила мне. Я каждый раз спрашивал у боцмана, который час, и бежал на камбуз. Нужно было помешивать борщ и подбрасывать в плиту уголь.    У раскаленной плиты невозможно было стоять. Я бросал за борт привязанное за кончик ведро, обливался с головы до ног и, не вытираясь, шел на камбуз. Боцман смеялся: «А если тебе в тропиках придется в кочегарке вахту стоять, что тогда?»    Но главной моей заботой была не жара. Я боялся, чтобы не пригорел борщ.

Он был у нас и на первое, и на второе. И даже оставался на ужин. Буксир считался каботажным судном, и нашего скудного рациона хватало как раз на борщ.
Колька загорал на верхнем мостике. Он взял у боцмана работу «на шабаш». Расходил и смазал штуртрос. Теперь он ждал обед, чтобы уйти на городской пляж.
Наконец пришла запыхавшаяся Груня. В руке у нее была корзина, полная влажных мидий.
—  Плита не затухла? — озабоченно спросила она.
—  Не затухла, не затухла, — успокоил ее боцман. — Как там Федор Пантелеевич?    Скоро думает на работу выходить?
Груня поставила корзину с мидиями и присела на кнехт. Свернув самокрутку и облизав ее, она ответила:
—  Привет передавав. Вроде полегшало ему. Но худый, дывыться страшно! Тильки сказала, шо нас у завод ишо не поставили, вин сразу до телехфона. Обругав когось. Обещали сегодни поставить.
—  Сегодня? — переспросил боцман.
—  Ага. А с больницы я на базу пишла. Думала, якись продукты дадуть. Черта рыжого! Вы на приколе, кажуть. А нам треба тих, шо плавають, снабжать. Ну, пишла я на Австрийский. Уси руки на скалах обидрала. Зато мидий вам сготовлю.    Дывысь! — Груня поднялась. — Кажись, «Хфорос» до нас!
Захлебываясь визгливым гудком, к нам подходил буксирный катер «Форос». На его похожем на голубятню мостике стоял низенький капитан и сипел в мегафон:
—  На  «Аджиголе»! Отдавайте швартовы.   Швартовы отдавайте, говорю! Поживей!   У меня еще две баржи  в наряде!
—  Отдаем,    отдаем! — обрадованно    закричал    Иван Максимович. — Где Колька!
Но Колька тоже увидел «Форос» и, сбегая с мостика, натягивал тельняшку.

Мы быстро отдали швартовые концы. С «Фороса» подали буксир. Только мы успели завести его на кнехты, как «Форос» бурно заработал винтом и потащил нас в завод.
—  Рейс... — Колька    сплюнул.   —   Сан-Франциско — Лиссабон,    Голая Пристань и Херсон.    Тянут на кладбище.
—  Брось, — сказал    боцман. — Ремонт,    считай,    начался.
—  Наивный ты товарищ, Дракон. Опять на мертвый якорь поставят. Знаешь, сколько судов в заводе? «Крым», «Серго», «Вайян-Кутюрье», «Красный профинтерн». А рабочих нет. Одни девки в цехах работают. Я-то знаю!
Боцман помрачнел.
Судоремонтный завод был недалеко. Уже хорошо видны были обгоревшие цеха, полузатопленный док и ржавые корпуса судов, стоявших у обвалившихся причалов. Завод казался безлюдным, только из трубы котельной валил густой дым.
—  Вон, под деревом, оркестр ждет, — оскалился Колька. — Похоронный марш сейчас заиграет.
—  Брось, — сказал боцман. — Распустил язык. Готовь концы!
«Форос» подвел нас к сваям, за которыми на пологом берегу росло странное дерево. Голые не по-летнему ветки были обломаны, в стволе виднелись осколки.
—  Лезь на сваи, — приказал   мне    боцман. — Конец закрепишь за дерево.
«Форос» отдал буксир, прощально свистнул и пошел назад. От его узкой кормы разошлась буруном грязная полоса воды.
Я прыгнул на сваи и потащил за собой швартовый конец. Колька вытравил за мной несколько шлагов и крикнул:
—  Крепи!
Я замотал конец за дерево. Еще один конец мы завели на свисавший над сваями рым. Боцман сошел на берег, попробовал концы ногой и сказал:
—  Шабаш.
—  Максимыч, смотри!
Мы повернули головы. Груня показывала на двухтрубный теплоход «Крым». Его борта были обвешаны подвесками и кислородными шлангами.
—  Ну чисто «Армения», де мой Вася плавав!
—  Как же  «Крыму»    не   быть похожим на  «Армению»? — засмеялся Колька. — Они одной серии.
Груня не ответила. Она не сводила с «Крыма» глаз.
—  Ты, враг желудка! — рассвирепел Колька. — Кипяти свои мидии или борщ давай. Жрать пора!
— Не умрешь, потерпи, — тихо сказал боцман. — Совесть у тебя есть?
—  А ну вас! — Колька плюнул и пошел в кубрик.
—  Иван Максимович, а что значит «одной серии»? —
спросил я.
—  Одного типа. Похожие друг на друга как близнецы. Их много таких «пассажиров» до войны построили. Работали они на Крымско-Кавказской линии.    «Крым», «Армения»,    «Абхазия», «Аджария»... Только лежат они сейчас в братской могиле Черного моря.    Вот  «Крым» один остался. Идем руки мыть.    Груня   сейчас на стол
соберет.
А Груня все стояла у борта и смотрела на «Крым»,

• Назад
• Вперед