Море на вкус солёное... - 20

ВОДОЛАЗЫ

К сваям подошел моторный бот. Загремела якорная цепь. Бот задрожал, отрабатывая машиной назад. От кормы бота разошлись пенистые круги.
Груня подозвала меня:
—  Дывысь, водолазы!
На палубе бота появился усатый старшина. Он взял багор и отпихнул колыхавшиеся возле свай замазученные доски. Потом укрепил на корме маленький трап и покрутил кривошипы машины, подающей в водолазный скафандр воздух. Убедившись, что все в порядке, он вернулся к рубке и поднял на мачте сигнал: «Произвожу подводные работы». Сигнал этот, синий с белым, был похож на большой детский флажок и по Международному своду сигналов обозначался буквой «альфа». Свод сигналов, по настоянию боцмана, я читал по вечерам, придвинув к койке свечу...
Вернувшись на корму, старшина наклонился над люком кубрика и свистнул. Из люка показался водолаз, в шерстяном костюме и в вязаной шапочке. А из машинного отделения вышел моторист в комбинезоне и в берете. В руке он держал гаечный ключ. Этим ключом, когда водолаз был уже одет, он завинтил шлем, а потом закрутил на шлеме окошечко. Все было так, как до войны во Дворце пионеров, только за трапом, на котором стоял водолаз, был не бассейн, а глубокая бухта с затопленной на дне баржей...
Я хотел посмотреть, как водолаз уйдет под воду, но из кочегарки погрозил кулаком боцман:
—  А кто котел заканчивать будет? Я спустился к котлу.
В этот день работал я как одержимый. Мне не терпелось закончить банить трубки и вернуться на палубу, смотреть на водолазов. Даже Иван Максимович, подававший мне инструмент,    подергал за кабель переноски   и сказал:
—  Хватит, от тебя уже пар идет.
Потный и грязный, я вылез из котла и жадно стал пить воду из протянутого боцманом с палубы шланга. Отдышавшись, я вытер губы и спросил:
—  Как там Колька?
—  Вернется. Он еще и милиционерам нагрубил. Я еле упросил начальника милиции ничего не писать в кадры. Иначе не видать ему больше моря. Придет сегодня. Под мою ответственность.
Подняв переноску,    Иван Максимович    внимательно осмотрел вычищенные мной трубки.
—  Ну вот. Теперь можно и Регистра приглашать. Но прежде я одного человека позову. Профессор! Даром что кочегар. — Иван Максимович улыбнулся. — От его глаза ни один котельный изъян не скроется!
Положив переноску, Иван Максимович   заглянул под плиты и сказал:
—  Нам бы еще воду с льял откачать. А то, чего доброго, кочегарку скоро затопит. Ну ладно, шабаш.
И боцман поднялся на палубу. Я собрался было за ним, но, споткнувшись об осушительный насос, стоявший недалеко от котла, вдруг подумал: «Воздух у нас есть. Он поступает с берега к турбинке, которой бригадир снимает наработок в цилиндрах. А что, если этот шланг подключить к осушительному насосу? Какая разница, пар будет толкать поршни или воздух?»
Не думая уже о водолазах, я переступил комингс, отделяющий кочегарку от машинного отделения, отсоединил от турбинки шланг и потащил к насосу. Рабочих не было, они ушли в цех. Рядом с насосом валялся раздвижной ключ, «шведик», как называл его боцман. Отдав трубу острого пара, я подключил к насосу шланг, обмотал проволокой и помчался наверх, включать воздух. Колонка воздушного крана находилась на берегу. Как тольконя повернул зашипевший крап, до меня донеслось постукивание ожившего насоса. И сразу из бортового отверстия грязной струйкой запульсировала вода!
Не помня себя от радости, я вернулся в кочегарку и увидел боцмана. Лицо его было растерянным.
—  Это ты? — хрипло спросил он, показав на насос. — Как же я, старый болван, не догадался? Задышал, задышал наш «Аджигол»!
—  Максимыч! — показалась в дверях кочегарки Груня. — Водолаз вылазыть!
—  Иван Максимович, я пойду посмотрю.
—  Иди, иди!
Когда я выбежал на палубу, водолаз ухватился за поручни трапа. Поднявшись до половины из воды, он остановился, подставив старшине шлем. Старшина отвинтил сначала окошечко-иллюминатор, а потом снял и шлем. Водолаз помотал головой, словно отряхиваясь, и, наверно, попросил напиться. Потому что старшина, сбегав в кубрик, принес графин и подал водолазу полный стакан воды.
—  А я их знаю, — сказала Груня. — И того, вусатого, и того, шо воду пье. Як Новороссийск освободылы, воны у порту робылы. Кажный божий день пид водой. Шо воны тильки нэ пидиймали з грунта! Одного разу здоровенну бонбу вытяглы. Усим судам приказано було уйти з порту. А другого разу    пидводну лодку на понтонах пиднялы. 3 ней воны довго возылыся.    Помнишь, Максимыч,   як вона всплыла?
Груня повернулась к подошедшему боцману.
—  Помню...
На палубу поднялись рабочие.    Остановившись возле нас, тоже стали смотреть на водолаза.
—  О какой вы лодке говорите? — спросил бригадир. — Здесь, в Одессе, тоже недавно с грунта подняли.
—  То в Новороссийске было, — помолчав, сказал боцман. — Я командира хорошо знал. Наш, с торговых моряков. Старпомом на «Декабристе» был... Всплыл он в бухте, перед самым носом фашистов, и прямой наводкой по ним бил. Потом на грунт лег, темноты дождаться хотел. Закидали, сволочи, глубинными бомбами. Подбили. Масляное пятно по всей бухте пошло... Ну, деваться некуда, всплыл. В упор гадов расстреливать стал. Сам за комендора у пушки работал. А за спиной флаг гвардейский, пулями пробитый. Так, с поднятым флагом, и ушел на дно...
Губский вздохнул. Груня начала сворачивать самокрутку. Боцман прислушался к машинному отделению и посмотрел за борт. Вода уже не пульсировала, а стекала ржавой струйкой.
—  Чего рот раскрыл? — напустился    на    меня    боцман. — Видишь, насос сорвал!
Я побежал в машинное отделение. Насос с хрипом высасывал из-под плит остатки воды. Я заломал шланг. Насос дернулся и остановился.
Когда я поднялся наверх, водолаза на трапе уже не было. Он снова ушел на грунт. На поверхности воды всплывали и лопались пузыри.
К обеду появился Колька. Под глазом у него набух синяк. Козырек фуражки был сломан. Рукав кителя оборван.
—   Чего уставился?  —  процедил он сквозь  зубы. — Пойди лучше у Груни ниток попроси!
Но Груня сама пришла в кубрик. Посмотрела на Кольку, покачала головой, взяла из Колькиных рук китель и, усевшись на койку, принялась зашивать рукав. Закончив, она перекусила нитку, встряхнула китель и швырнула Кольке.
—   Пожрать дашь?  — надевая китель, спросил он.
—  С довольствия тебя ишо не знялы.
И Груня, вынув из шкафчика чистую тарелку, пошла на камбуз.
Колька повеселел. Одернув китель и глянув в зеркало на свой синяк, он сел за стол и начал рассказывать о соседях по камере.
—   Спикулей там полно. Чем только не торгуют люди!.. Послушал я их и решил завязать. А то, вправду, поймают с каким-нибудь паршивым краником, загремишь на всю катушку!
В кубрик спустился боцман.
—   Вернулся, красавец? Хорош! С такой мордой самый раз к девкам ходить. Пока ты в милиции прохлаждался, мы котел закончить успели. Пообедаешь, сделаешь в машине и в кочегарке генеральную уборку.
—  Сделаю, не волнуйся...
Накормив Кольку, Груня позвала меня на камбуз:
—   Возьми оцю кастрюльку  та отнесы водолазам. Нехай борща горяченького поидят.
—  Так водолаз же еще под водой!
—  Поки ты донэсэшь, вин аккурат вылэзыть.
Груня оказалась права. Пока я шел вдоль берега, водолаз снова показался из воды, уцепившись за трап. И снова над ним склонился старшина.
Для того чтобы попасть к боту, нужно было пройти через док. Его недавно восстановили. В день открытия дока на стапель-палубе состоялся торжественный митинг. Играл духовой оркестр, пионеры подносили рабочим цветы. А потом директор завода разрезал ленточку, и в док, сопровождаемый «Форосом», вошел первый пароход. Это был танкер «Серго», торпедированный во время войны. Сейчас он стоял в лесах, как строящийся дом. Под днищем танкера ярко горели дуговые лампы, и рабочие в брезентовых робах очищали от ракушек и ржавчины кингстонные ящики. Сварщики подваривали бортовые кили. А на самом верху дока с трамвайным звоном двигались портальные краны. Я посмотрел наверх.
—  Давай, паренек, не задерживайся, — крикнул мне из-под днища танкера какой-то рабочий. — Неровен час, свалится на голову железяка, отвечай за тебя!

Я хотел ответить, что я не «паренек», а матрос буксирного парохода «Аджигол». И что скоро мы тоже станем в док. Но рабочий уже закрылся щитком и затрещал искрами сварки.
Прижимаясь к сырой стенке дока и поглядывая уже с опаской вверх, я пробрался на другой конец стапель-палубы и осторожно, боясь пролить борщ, перелез на сваи. Когда я подошел к боту, меня встретил сам старшина.
—  Чего тебе? — недружелюбно спросил он.
—  Вам борща послали.
И я протянул старшине кастрюльку.
—  Какого еще борща?
Я рассказал о Груне. Старшина засмеялся.
—  Ну, раз так, спасибо. Погреем водолаза. А то он, и правда, на грунте слегка продрог.
Я ступил на палубу бота и, вслед за старшиной, прошел на корму. Водолаз стоял на трапе в своей вязаной шапочке. В стороне, на палубе, поблескивал медью шлем.
—  Сейчас я тебя борщом буду греть,  — сказал водолазу старшина. — Повариха с соседнего буксира послала. Воевали, оказывается, рядом.
—  Годится, — простуженным голосом сказал водолаз и подмигнул мне.
Старшина сбегал в кубрик, вынес оттуда хлеб, ложку и, присев на корточки, начал кормить стоящего на трапе водолаза, словно маленького ребенка.
—  А баржу вы скоро поднимете? — спросил я.
—  А тебе зачем она? — удивился старшина, возвращая мне кастрюльку.
—  Как зачем? — И я рассказал водолазам о наших подшипниках и о баббите.
—  Вот оно что! Ну тогда подожди. Помогать нам будешь.
Старшина надел на водолаза шлем, затянул гайки и закрутил окошечко. Хлопнул по шлему; готово! И водолаз, засопев предохранительным клапаном, стал спускаться по трапу в воду.
— Берись! — Старшина показал мне на машину с кривошипами. — Давай крути. Помогай доставать свой баббит!
Я поставил кастрюльку на палубу и, поплевав на руки, как делал это боцман, начал вращать податливое колесо.

• Назад
• Вперед