A+ R A-

А. БЕЛЯЕВ - 21

Содержание материала

 

АНДАНТЕ  МОЦАРТА

 

Вся команда «Тавриды» стояла на палубе, всматриваясь в приближающийся причал.

— Смотри, сколько народу пришло нас встречать! Только оркестра не хватает. А машин сколько! Вот это встреча! — возбужденно шептал на ухо Тимофею третий помощник.

И верно, причал был забит народом. А насчет оркестра ошибся третий помощник, и оркестр тоже был.

Забегали, задвигались по палубе матросы, что-то кричали встречающие, кто-то не выдержал там, на причале, заплакал в голос, и закашлял кое-кто на палубе «Тавриды»...

А потом все перемешалось на палубе — и начальство, и встречающие друзья, и родственники, и матросы, и кочегары...

И когда через мегафон капитан попросил команду построиться на носовой палубе — странный получился строй. С детьми, с женами, со стариками встали перед Шулеповым в одном строю члены его экипажа.

Шулепов взглянул на начальника пароходства. Тот кивнул головой — ничего, мол, сойдет. Бурмистров достал лист бумаги и зачитал приказ по пароходству об объявлении благодарности экипажу «Тавриды» за проявленное мужество и стойкость в борьбе со стихией. И каждый член экипажа был назван. И каждому члену экипажа от имени министра Бурмистров вручил именные часы с надписью «За мужество на море». Все получили трехдневный отпуск. На борт уже пришла подменная команда.

—  А через три дня встретимся у меня в кабинете,—закончил свою речь Бурмистров.

...Тимофей снял трубку телефона в проходной порта и набрал номер поликлиники.

—  Можно попросить к телефону   врача   Ковалеву   Марину?

—  Товарищ,   здесь  рассыльных  нет,—ответил  сердитый, женский голос.

—  Я прошу   вас. Это   штурман   Таволжанов   говорит   с «Тавриды», мы только что пришли.

—  С «Тавриды»? Так надо было сразу и говорить,— потеплел голос в трубке.— Сейчас позову.

Тимофей услышал,  как часто застучали каблучки по полу, в трубке зашуршало...

—  Маринушка!—тихо произнес он. В трубке всхлипнуло раз, другой...

—  Маринушка! — закричал Тимофей.

—  Тима! Родной мой!

—  Маринушка, я бегу к тебе!

—  Я жду тебя... Я буду дома через пять минут. Я жду. На   пятый   этаж   Тимофей   взлетел   одним   духом   и   не

успел еще надавить кнопку звонка, как дверь открылась. Марина протянула навстречу Тимофею руки, шагнула к нему... Тимофей бережно гладил ее   волосы   и   молчал, силясь проглотить застрявший в горле теплый комок.

—   Мне сказали, «Таврида» переломилась на волне. Я думала, что сойду с ума... Я на двадцать лет постарела за эти дни, милый ты мой...— всхлипывая, говорила Марина.

—  Ничего, все  обошлось, — твердил Тимофей,—все обошлось.

—  Ты жив! Как я боялась за тебя, если бы ты знал...

Давно наступил вечер, а Тимофей все рассказывал и рассказывал Марине о последнем рейсе. Ей надо было знать все, и она дотошно расспрашивала о мельчайших деталях. Потом она обхватила ладонями его голову, близко заглянула в глаза и спросила:

—  Страшно было, Тима? Тимофей чуть кивнул:

—   Страшно, Марина. Особенно плохо было,  когда я на верхнем мостике у прожектора стоял. Никогда раньше я не ощущал так своей беспомощности. Знаешь, ну меньше песчинки я себе казался тогда. До того страшно было, что я орал там, как говорится, нечеловеческим голосом.

—  Орал?

—  Ага, от испуга.  И  знаешь,  поорал, поорал — и вроде бояться стал меньше. Привык, что ли. Или страх с криком вышел.

Марина прижала его голову к своей груди и, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, вдруг неутешно заплакала.

—   Не  надо,   Маринушка, не плачь,— глухо   проговорил Тимофей, стараясь высвободиться из ее рук.

Но Марина только сильнее прижимала его к себе.

—   Сейчас... это пройдет. Это нервы. Тебе   такое   пережить пришлось, а меня не было рядом с тобой. А я хочу, чтобы   вместе...   Когда  тебе  тяжело — я  хочу,   чтобы  и  мне нелегко было, когда тебе плохо — я хочу, чтобы и мне было плохо. Вдвоем ведь легче нам будет перенести все — и горе и радость. Понимаешь?

—   Понимаю,— кивнул Тимофей.

—  Хочешь,   я   тебе   пластинку заведу?  Тебе понравится музыка, не может не понравиться, я знаю. Я привезла ее с собой из Ленинграда. Это моя любимая вещь.

—  Заведи,— согласился Тимофей.

Марина включила проигрыватель, поставила пластинку... Тихо-тихо запела грустную песнь скрипка, она вела мелодию глухими накатами звуков, звуков нежных, глубоких, сеющих тревогу и ожидание успокоения. И вдруг ровная, негромкая мелодия взорвалась вскриком отчаяния — пугающим, острым, пронизывающим вскриком... и вновь потекла неторопливая, грустная мелодия... Все глуше, глуше, и потом вдруг капнула прозрачная капелька фортепьяно... Раз... другой... Она перебила скрипку, эта несмелая капелька чистого звука рояля, и замолкла; и опять тихо запела грустная скрипка... и снова закапали прозрачные капельки рояля, все чаще, все чаще, все тоньше... Бу-бу-бу, — приглушенно простонали басы, сразу перенося в мир тревоги, и опять капельки, па этот раз торопливые, стремительные, радостные, бурной волной взлетающие ввысь, стремительно откатывающиеся назад к басам... А где-то далеко за бурными всплесками рояля тихо и нежно все пела и пела скрипка...

—  Что это?— глазами спросил Тимофей.

—  Моцарт,— чуть слышно ответила   Марина.— Это   двадцать первый концерт для фортепьяно с оркестром. Вторая часть, анданте.

—  Я запомню. Заведи еще раз, пожалуйста.

И еще раз завела эту пластинку Марина, и еще...

—  Марина...— восторженно прошептал он.

—  Я понимаю тебя, Тима, — прижалась к нему она. — Так хочется добра, счастья... не для себя  только, для всех... Какой-то особый мир открывается, где нет ни горя, ни зла, ни обмана, где одна только правда сердца...

И вдруг без всякого перехода сказала:

—  Тима, я не хочу больше отпускать тебя от себя. Не ходи никуда,  оставайся здесь.  Я  счастливая  сегодня...  и я так люблю тебя, Тима...

Тимофей привлек ее к себе, обнял.

—  Да разве я уйду от тебя? Только ты... и всегда была только ты, верь мне...

—  Я знаю,—прошептала Марина,— я верю, я прочитала твои письма. Я очень тебя люблю, Тима, и всегда любила, с тех пор, как увидела тебя на выпускном...

—   И я...

—  Да-да, глупый ты мой...

 

Яндекс.Метрика