К югу от линии - 37

БЕРЕГ (ТЕРМИНАЛ)

Разгрузка началась точно в шесть утра. Пока Эдуард Владимирович показывал стивидору схему расстановки груза в трюмах, крановщик начал снимать верхний ряд, со снайперской точностью опуская раму перегружателя на очередной контейнер. Едва крышку обхватывали чуткие механические лапы, как портальная тележка начинала поднимать груз, одновременно перемещая его в сторону. Дойдя до назначенной точки, контейнер опускался прямо на шасси очередного автоприцепа, подогнанного по знаку тальмана к желтой черте.
Кроме Эдика и стивидора на причале не было видно ни одного человека, потому что шоферы сидели в кабинах, а тальман — в застекленной будке на дальнем конце площадки. Сверху размеченный цветными стрелами и линиями бетонный овал напоминал стадион, на котором состязались лишенные воображения роботы, до того однообразно и неуклонно смыкали прицепы за кругом круг. Короткая остановка под тележкой, когда шасси превращалось в серебристый фургон, лишь подчеркивало механический характер происходящего, его конвейерную суть. Только на терминале «Мохер» в Нью-Йорке контейнеровозы обрабатывали с такой же быстротой. Да еще в Канаде, где на каждый контейнер отводилось две минуты. Когда все укрепленные на палубе блоки перекочевали на другой конец причала, где из них сам собой составился предельно компактный склад, кран легко сдвинул и подхватил многотонную плиту, добираясь до ящиков, скрытых в трюмах. На их место должны были лечь контейнеры, адресованные в Одессу, а также балтийские порты, куда они прибудут уже посуху на железнодорожных каретках.
По случаю увольнения позавтракали на час раньше обычного.
Первую группу, куда вошли Ванда, Лариса, Мирошниченко и еще семь человек, повел самолично Иван Гордеевич. Неаполитанский базар, растекавшийся по бесчисленным улочкам возле рыбного рынка, раскрывал свои лотки с первыми лучами солнца.
Тоня, которой назначено было идти в город вместе с Аурикой, Сойкиным и Загорашем во вторую очередь, от нечего делать заглянула в санчасть.
—  Проведать    пришла?   —  встретил ее настороженным вопросом Геня. — Жалеешь, небось? Напрасно. Через неделю начну бегать.
—   И бегай себе на здоровье, — примирительно улыбнулась она, присаживаясь на табуретку. — Что читаешь?
—  Энциклопедию на «Н», про Неаполь, — он сел выше, подоткнув под спину подушку. — Собор Сан-Дженаро, тринадцатый век. Когда туда шли, была ночь, теперь вот опять не увижу.
—  В следующий раз наверстаешь.
—  Ты тоже пойдешь в рейс? — спросил он с затаенной надеждой.
—  Не знаю еще, не решила, — ответила она неохотно, хотя все про себя обдумала, и не подала, как собиралась, заявления о том, что хочет остаться на берегу. — В пятнадцать   часов пойдем    в город.    Тебе что-нибудь купить?
—   Не нужно мне всего этого, — он отрицательно покачал головой. — Но если можешь, останься еще на рейс. Ладно?
—  Чокнутый ты какой-то,  Генька, — Тоня отвернулась к иллюминатору, где один за другим    проплывали золотистые в утреннем солнце контейнеры и небо наливалось лазурным лаком туристских проспектов. — Реальной жизни понимать не желаешь. Что тебе с того, есть я на пароходе или нет меня? — спросила с неожиданной резкостью. — В Одессе вон сколько невест подрастает... Поищи себе кого помоложе.
—  Ты чего? — робко спросил он, с болью видя, как затряслись ее плечи.
Ничего не ответив, она сорвалась с места и выбежала за дверь. Да и что можно было ответить? Просто стало нестерпимо чего-то жаль, и сами собой потекли слезы.



ЛИГУРИЙСКОЕ МОРЕ

Расстояние в триста тридцать четыре мили, отделяющее Неаполь от Генуи, Дугин, рассчитывал покрыть менее чем за двадцать часов. После замены прокладок и небольшой профилактики дизели работали бодрее и теплоход развивал скорость в шестнадцать с половиной узлов.
Шли при полном безветрии и абсолютном штиле, но теряя из виду западное побережье, подернутое пыльной, приглушающей краски и ночные огни желтой дымкой.
По правому борту уже тянулись однообразные зеленовато-коричневые склоны Лигурийских Аппенин, когда в безмятежно солнечно-бирюзовом просторе проскользнула унылой радугой маслянистая пленка. За истекшие сутки отдельные нефтяные пятна распространились далеко к югу от места катастрофы, и на северо-западе достигли Ниццы.
До открытия купального сезона оставались считанные недели, и весь эфир поэтому был забит взволнованными репортажами береговых станций, не на шутку обеспокоенных судьбой прославленных пляжей.
—  Вот оно как с окружающей средой,  — посетовал Загораш,  наклоняясь над бегущей от  бульба пеной.  — Слышите запашок, Константин Алексеевич? Даже сюда долетает.
Они нежились на верхней, солнечной палубе, разомлев от весеннего тепла и непривычного досуга.
—  Керосин,  —  Дугин приподнялся, мельком глянул на взбаламученную воду, поигрывающую всеми цветами побежалости, словно отпущенный стальной лист.
—  Тут все до капельки в цистерны собираешь, чтобы, не дай бог, в воду не попало, а они — вот, полюбуйтесь, пожалуйста. Года не прошло, как собиралась конференция средиземноморских держав. Помните?
—   Вымрет море, пока договорятся, — надвинув    на глаза жокейскую шапочку с зеленым светофильтром, капитан опустился на решетчатую ступеньку в тени трубы. — Отключимся минуток на двадцать    пять —  тридцать? — предложил он.
—   Мне назад надо, — сказал Загораш, не трогаясь с места. — Хочу еще разок масло с цилиндров    проверить. Пока стругаем, что надо, — он бережно прикоснулся к горячей стене вентиляционного колодца.
—  Так и держите, — пробормотал   Дугин, впадая в сонное забытье.

Но вздремнуть не пришлось.
Едва стармех сбежал по трапу к своим, не знающим успокоения «духам», снизу, с правой открытой площадки, окликнул стоявший на вахте Беляй.
—   Вы где, Константин Алексеевич? — в голосе его явственно слышались озорные нотки.
—   Ну? — отозвался капитан, не размыкая глаз.
—  Слева по курсу «Оймякон»!  — радостно выпалил старпом.  —  Надо полагать, тоже в Геную следует. Вот так встреча!
—   Вас это удивляет? —  после    непродолжительного молчания  откликнулся  Дугин.   (Сон  как  рукой сняло.) Схватив рубашку с короткими рукавами, он натянул ее на чуть порозовевшие плечи. — Как идет? — поинтересовался, сбегая по трапу.
—  Не поймешь. Далековато еще.
—  Все закономерно. Можно сказать, жестко детерминировано, — Дугин подстроил «БМБ-100» — бинокуляр, дающий стократное увеличение, и приник к затеняющим раструбам. — Надо полагать, что в Генуе их уже новый винт дожидается.
За кривизной моря «Оймякон» был виден не полностью. Лишь характерные очертания надстройки и грузовых стрел на длинной и плоской, как у баржи, палубе свидетельствовали о том, что Беляй не ошибся.
Дистанцию в восемьсот сорок три мили от Гибралтара до Генуи «Оймякон» покрыл за восемьдесят четыре часа. Вместе с остановкой в Сеуте, где сухогруз пополнил запас дизельного топлива, это составило примерно четверо суток. То есть именно тот срок, который понадобился «Лермонтову» на стоянку в Неаполе и последующий переход в Лигурийское море.
Рандеву, таким образом, было действительно предопределено и жестко детерминировано разницей — шесть и две десятых узла — в скоростях обоих судов.

• Назад
• Вперед