A+ R A-

К югу от линии - 15

Содержание материала

 

«Накрылась высшая лига, — подумал Валера, — вот «обрадуется» Иван Гордеевич».
Шередко настроился на условленную частоту и взялся за ключ. Вслушиваясь в трепетную пульсацию вызова и комариный напев ответной морзянки, Дугин думал о крайнем витке завернувшего к Северной Америке стремительного циклона. Судя по быстро падавшему барометрическому давлению, «Лермонтов» уже вклинился в опасную зону. Метровая зыбь, переваливавшая теплоход с борта на борт, не сулила особо радужных перспектив. Часов через восемь — десять следовало ожидать первых порывов ветра. Потом, скорее всего, наступит короткая, давящая в затылок тишина, а там ветер изменит направление и разыграется шторм. Да еще какой! Если верить погодной карте, сила ветра местами достигнет ураганных градаций.
—   Говорите, — кивнул капитану Шередко. Константин Алексеевич взял трубку.
—   Говорит теплоход  «Лермонтов»,  — внятно прогудел в микрофон,    надевая наушники. —  День    добрый, Олег Петрович! Как самочувствие? — нажал кнопку. — Прием!
—  Константин    Алексеевич?  — неожиданно близко прозвучал голос Богданова. — Приветствую вас, приветствую. Самочувствие отличное. Продвигаемся помалу указанным курсом. А как у вас?
—  Вашими молитвами, Олег Петрович.
—  Значит, совсем замечательно.
Шередко врубил динамик, чтобы слышать весь разговор.
Как и положено, оба капитана говорили неторопливо, с легким оттенком небрежности, словно ничего не случилось и их не ожидает в ближайшие сутки рандеву, за которым начнется, требующая обоюдного напряжения, страда. Обычно в таком сдержанно дружелюбном тоне, в котором ощутимо проскальзывают самодовольные нотки, ведут беседу вахтенные штурманы встречных судов по каналам УКВ. Подбадривая друг друга легкими шутками и не всегда интересными для собеседника новостями, они со спокойным сердцем прерывают связь, как только разойдутся, приветственно просигналив кормовым флагом, случайно встретившиеся суда. У каждого своя дорога, у каждого свой замкнутый в себе мир.
Инстинктивно чувствуя неуместность дежурного оптимизма, Дугин, в то же время не решался взять обычный деловитый тон. Щадя и без того уязвленное самолюбие Богданова, он вначале ронял ничего не значащие слова и междометия. Затем, после особенно долгой паузы, небрежно бросил:
—  Если ничего не помешает, ждите нас завтра.
—  Есть такое дело, — с подчеркнутым безразличием отозвался Богданов.
Дугину показалось, что обе стороны достойно выдержали трудный экзамен. Теперь можно было спокойно перейти на повседневный треп.
—   Может, фильмами обменяемся?
—   Отчего ж? С превеликим удовольствием... Как вообще жизнь, Константин Алексеевич?  Груз не слишком великоват?
—  Ничего, выгребаем помалу... Кстати, вам сообщили, что пароходство дало добро?
—  Как же, Константин Алексеевич, наслышан... Вопросы будут?
—  По-моему, дело ясное, как полагаешь, Олег Петрович? Готовь все необходимое для буксировки, чтобы время зря не тратить, а мы завтра к ужину подгребем. Не оставим вас на произвол судьбы, не надейся.
—   Добро... Если произойдут изменения, дам знать.
—  Будем держать связь. Наши радисты, надеюсь, не подкачают. А мы с тобой давай часа через три побеседуем. Подходит?..
—  Лучше в двадцать. А то у меня разговор с пароходством.
—   По радиотелефону? Молодец твой радист. А мы вот никак не можем пробиться. Разрешишь, как говорится, поприсутствовать?
—  Добро, если, конечно, Одесса не воспротивится.
По долгой паузе и ощутимой сухости интонации Константин Алексеевич догадался, что согласие было вынужденным. Вероятно, Богданов подумал при этом, что не только не имеет морального права отказывать, но и не в его власти вообще помешать кому бы то ни было настроиться на разговор.
—  Вот и отлично, — закончил  Константин Алексеевич. — Один ум хорошо, а два лучше. Итак, в двадцать выходим на связь. Всего тебе наилучшего. Конец, — он с облегчением перевел дух.
—  Как только начнут говорить, кликните меня,  — кивнул радисту. — Не мешает и нам с берегом посоветоваться.

—  Удастся ли? — с привычным сомнением отозвался Шередко.
—  Другие почему-то умеют, — многозначительно намекнул капитан. — Постарайтесь, может, и у вас получится... А теперь давайте Одессу.
Василий Михайлович переключил диапазон, не глядя на шкалу частот, подстроился к невнятным голосам, выплескивавшимся из шелестящей завесы. Для лучшей слышимости поменял гнезда приемных антенн.
С сочувственной улыбкой Дугин прислушивался к словам, которые изредка ронял хорошо различимый мужской голос. Да и не нужно было никаких слов, чтобы полной мерой ощутить радость, нетерпение и беспокойство, которые дышали в коротких всплесках, неожиданно вырывавшихся из шумового фона, смягченного торопливой и очень далекой женской речью. Женщина, казалось, не обладала никаким опытом в радиоперекличке, не понимала, что нужно говорить коротко и строго поочередно. Ее характерный тембр тонкой ниточкой трепетал где-то на другом конце мира по ту сторону ревущего занавеса. Она не умолкала ни на минуту и потому никак не могла слышать своего далекого друга, которому оставалось только молчать. Отчаянно и нетерпеливо звала его, слезно жалуясь, что он куда-то пропадает и решительно ничего невозможно понять.
—  Вот дура    баба! — в сердцах взмахнул   кулаком Шередко. — Хоть бы хвылынку передохнула.
—  А они иначе не могут, женщины, — снисходительно усмехнулся Дугин. —  Им лишь бы излиться.    Моя, кажется, огонь, воду и медные трубы прошла, а все никак не научится.
—  Так человек же переживает.
—  Ничего, успокоится. Разговор-то у них самый обыденный, — Дугин смущенно почесал переносицу. — Ну люблю, ну целую, и я люблю, и я целую, дома все благополучно, и у меня тоже, надеюсь быть такого-то... и далее в том же духе. Как-нибудь разберутся. Тут лишь бы голос услышать, — он затуманился и вздохнул. — Великая, конечно, штука этот радиотелефон. И как мы раньше без него плавали? Непостижимо... Только слышимость никудышняя.
—  Так нам же самые плохие частоты достались.
—  Да, к шапочному разбору пришли.
Несколько  односторонний разговор, наконец, закончился и, как только возникшую паузу заполнил голос радиотелефонистки, Шередко поспешил включиться с вызовом.
—  Одесса-радио, Одесса-радио, я теплоход  «Лермонтов», — монотонно взывал он, не уставая повторять одну и ту же, похожую на заклинание   фразу. Казалось невероятным, что невыразительный    тихий зов    может быть кем-то услышан,    что он    не затеряется    в бескрайней бездне,  наполненной  сплошным грохотом,    прорезаемой музыкой, разноязыкой речью, грозным завыванием каких-то потусторонних сил.
И тем не менее сигнал, испущенный полуторакиловатным передатчиком «Лермонтова», не потонул в стонущем эфире. Заклинание и впрямь совершило чудо.
—  Вас слышу, «Лермонтов», — вполне буднично отозвалась Одесса-радио. — До вас еще не дошла очередь.
—  А долго ждать, дорогая Одесса? — торопливо спросил Шередко. — Мы уже месяц, как с домом не разговаривали, девушка.
—   Перед вами еще три парохода.
—  Часа два, не менее, — пояснил радист, оглянувшись на капитана.
—  Все зависит от того, сколько вызовов, — кивнул Дугин. — Давай прикинем... Три парохода, и на каждом по меньшей  мере пять гавриков жаждут пообщаться именно сегодня, итого выходит пятнадцать... Да, два часа — это только-только. А то и все три, потому что четыре минуты — это не разговор. Притом на вызовы какое-то время тоже уйдет... Может, Москву попробуешь?
Шередко нагнулся над таблицей, на которой были указаны часы и частоты московского радиоцентра. Соединиться с Одессой через Москву часто удавалось значительно легче, нежели напрямую. Иногда он ухитрялся дозваниваться через Ленинград, Туапсе, а то и Мурманск, достававший любую точку Северной Атлантики. Главное было влезть в рабочие часы, что не всегда выходило, так как разница во времени постоянно менялась. Когда «Лермонтов» работал в американских портах, она составляла семь часов, ныне сократилась до четырех.
—  Есть еще    пятьдесят минут, — объявил    Василий Михайлович, — попытка — не пытка. Как?
—  Давай-давай,  —  подбодрил    Дугин,    механически употребив емкое словообразование, вошедшее в сложный лексикон докеров полумира, и взял свою пару наушников. — Шестнадцать — тридцать два — сорок семь, — на всякий случай напомнил номер домашнего телефона.

Но его надеждам поговорить с женой не суждено было сбыться. Хотя Шередко, на удивление быстро, договорился с Москвой, абонент, как сообщила московская радиотелефонистка, не отвечал. Дугин сам слышал редкие гудки, чем-то напоминавшие ему цепочку пузырей, пробивающихся сквозь толщу воды из какой-нибудь донной трещины. Следуя друг за другом по колышущейся кривой, они лопались и исчезали, едва достигнув поверхности. Дома никого не было. Сделав мысленную поправку на одесское время, Константин Алексеевич попытался представить себе, где могут находиться его многочисленные домочадцы. Старший сын, конечно, отправился на Приморский бульвар, где останется до позднего вечера бренчать на гитаре в компании таких же беспутных сверстников; младший Алеша, скорее всего, гоняет на велосипеде по Пушкинской или Карла Либкнехта, а теща, возможно, пошла в кино, если, конечно, не жарит бычков во дворе на примусе послевоенных времен, который давным-давно стосковался по свалке. И только Лину никак не умел он вообразить вне домашней, до последних мелочей памятной, обстановки. Отгоняя вздорные мысли, заставил себя думать, что она задержалась на работе и идет теперь, не спеша, по улице Ленина, мимо голых деревьев и пивных ларьков на перекрестках мостовых, круто сбегающих к морю.
—   Имеем еще двадцать пять минут, Константин Алексеевич, — сказал Шередко. — Может, повторим вызов?
—  Не стоит, — Дугин   устало зажмурился. — Отложим лучше    на завтра.
После чая всем командирским столом сели забить «козла». С ловкостью фокусника Горелкин перевернул футляр и смешал кости.
—  У кого один-один? — обвел он партнеров придирчивым взглядом. — Шевелись!
—  Трус не играет    в «козла»!  — пропел    Беляй на мотив песни о хоккее и со стуком выставил дупель. Как обычно, он играл в паре с Загорашем против Горелкина и капитана.
Игра протекала в быстром, почти автоматическом темпе, благо партнеры понимали друг друга с полуслова. Появление бланша и двойной шестерки, которую Горелкин почему-то называл Гитлером, встречали смехом и день ото дня повторявшимися шуточками.

 

Яндекс.Метрика