Тверская слава Российского флота - 31

Алексей Павлович

ДАВЫДОВ

(12.02.1826-1904)

Алексей Павлович Давыдов родился в поместье Муравьёво Ржевского уезда Тверской губернии (ныне Ржевский р-н Тверской обл.) в семье капитан-лейтенанта в отставке П.М. Давыдова.

В 1847 г. А.П. Давыдов окончил Московский университет и поступил на службу на Балтийский флот. В 1854 г. он разработал проект и изготовил образец ударно-механической мины, которая через три года успешно прошла испытания.

В 1857 г. А.П. Давыдов подал прошение об отставке с военной службы, ушёл с неё в звании поручика артиллерии и всецело занялся изобретательством. Он арендовал в Санкт-Петербурге мастерскую и продолжил работу по усовершенствованию минного оружия. В результате этой работы им была изобретена, изготовлена и успешно испытана мина электромеханического действия.

По своим характеристикам и качеству мины А.П. Давыдова значительно превосходили отечественные мины других систем, что было подтверждено специальной комиссией. Однако Морское министерство не спешило с выплатой вознаграждения, и Алексей Павлович постоянно находился в тяжёлом материальном положении. Он уже не мог арендовать мастерскую в Санкт-Петербурге и перебрался в Кронштадт, где оборудовал аналогичную мастерскую. Здесь Давыдов приступил к разработке прибора управления артиллерийским огнём, учитывающего влияние качки, курсовых углов и скорости движения как стреляющего корабля, так и цели.

Поводом к разработке этого прибора послужило событие, случившееся в 1867 г. во время Австро-прусской войны. Итальянская эскадра броненосцев встретила в Адриатическом море, у острова Лисеи, английскую эскадру. В ходе боя не пострадал ни один корабль той и другой противоборствующей стороны. На море была зыбь, и в результате качки снаряды то летели слишком высоко, то ложились перед носом стреляющего корабля.

Уже через год А.П. Давыдов первым в мире разработал электроавтоматическую централизованную систему стрельбы корабельной артиллерии. Между тем все попытки французских и английских конструкторов создать подобные приборы не увенчались успехом. В 1870 г. А.П. Давыдов представил своё изобретение на рассмотрение комиссии Морского ведомства. Шесть лет исполненный проект пролежал в хранилище без всякого внимания, а изобретатель влачил полуголодное существование.

Узнав об этом изобретении и его существе, британское правительство предложило А.П. Давыдову через своих агентов за его передачу Англии полтора миллиона рублей, но Алексей Павлович отклонил это предложение. Лишь в 1876 г. Морской технический комитет, узнав о попытках ведения артиллерийского огня с помощью электроавтоматической системы, предпринимаемых в иностранных флотах, одобрил систему приборов, которые изобрёл и успешно испытал А.П. Давыдов. После одобрения комитета система была принята на вооружение в Российском флоте.

В последний раз Алексей Павлович Давыдов побывал на родине, в Ржевском уезде Тверской губернии, когда продавал своё имение вместе с отличной библиотекой новому владельцу. Нужно было расплатиться с накопившимися долгами, а кредиторы уже не желали больше ждать.

В 1877 г., получив наконец вознаграждение за свои изобретения и расплатившись с долгами, Давыдов с энтузиазмом продолжил усовершенствование системы наводки и стрельбы орудий корабельной артиллерии. В 1877-1881 гг. он изобрёл силовую следящую систему для автоматической наводки орудия и ряд других приборов. Работы А.П. Давыдова являются крупнейшим вкладом в оснащение Российского морского флота.

Скончался Алексей Павлович Давыдов в апреле 1904 г. в Кронштадте, там он и похоронен.

...При отправлении парохода «Веста» в море капитан-лейтенант Баранов снабжён был от главного командира инструкцией, в которой между прочим объяснено, что ему вменяется в обязанность погоня за турецкими военными и коммерческими судами, уничтожение их, осмотр подозрительных судов, взятие и потопление транспортов с военным грузом и вообще нанесение возможно большего вреда неприятелю; причём он должен испытать на деле аппараты Давыдова; но не должен, однако, решаться на открытую встречу с неприятельскими броненосцами и вообще с судами, хорошо вооружёнными артиллерией, и помнить, что доверенная ему часть флота и необходимость сохранять по возможности судно и жизнь вверенных ему людей обязывают его быть как можно осторожнее и атаковывать неприятельские суда только в том случае, когда они под силу его судну или когда представляется вероятие на успех атаки.

Пароход Русского общества пароходства и торговли «Веста». Водоизмещение 1800т, экипаж 133чел.

Что затем произошло с пароходом «Веста» во время крейсерства, лучше всего изобразить подлинными словами капитан-лейтенанта Баранова, который в своём рапорте главному командиру Черноморского флота говорит:

«11-го сего июля, находясь в 35 милях от Кюстенджи, имея курс вест-зюйд-вест, в 7 с половиною часов утра... был усмотрен чёрный дым.

В машине приказано было пар поднять до возможно большего давления, и курс был взят... дабы можно было рассмотреть шедшее судно и, буде это был бы турецкий коммерческий или слабо вооружённый военный пароход, отрезать его от берега. Около 8 часов можно было рассмотреть, несмотря на некоторую бывшую пасмурность, что встреченное судно - большой сильный турецкий броненосец, который, подняв флаг, выстрелил по пароходу «Веста» из орудия большого калибра; тогда на «Весте» был поднят русский военный флаг и дан залп из баковых орудий. Затем, дав машине полный ход, я поворотил и лёг на курс... дабы держать его в невозможности бить «Весту» поперёк борта и дабы иметь одновременно возможность бить турецкий броненосец из трёх 6-дюймовых мортир и одного 9-фунтового нарезного орудия, могущих действовать почти на корму.

Принимая это положение, я сильно рассчитывал на возможность командовать ходом над противником, предполагая, что он не может иметь скорость более 10 или 11 узлов, и потому я рассчитывал, пользуясь аппаратами автоматической стрельбы Давыдова, или уничтожить его навесным огнем, или заставить сдаться.

Я вскоре заметил, что, к удивлению моему, не мы обладаем скоростью хода, несмотря на то что последняя была развита до 12 узлов, а турецкий броненосец; с каждым моментом он выигрывал в расстоянии и через несколько времени сблизился до того, что 9-фунтовое орудие, поставленное на элевацию 12-кабельтового расстояния, стало брать далее, чем следовало.

Подполковник морской артиллерии Чернов, с неподражаемым, мужеством делавший наблюдение за стрельбой и распоряжавшийся огнём кормовых орудий, пришёл ко мне на мостик, где я стоял у штурвала, и шёпотом доложил мне, что его роль как управляющего индикаторами аппарата Давыдова кончается, что неприятель так близко приближается к нам, что аппараты эти хотя и действуют прекрасно, но более помочь нам не могут, так как даже в промежуток полёта нашего снаряда расстояние делается менее и менее. Видя, что неприятель приближается, снаряды его осыпают шрапне-левой картечью снасти, рангоут, машинный люк и мостик, я согласился на просьбу подполковника Чернова и поручил ему вместе с лейтенантом Рожественским попробовать сделать ещё сосредоточенный залп. Два залпа сошлись. Снаряды турецкого броненосца, как кажется по осколкам и- и 7-дюймового калибра, ударили нас в корму; был разрушен капитанский вельбот, затем пробита верхняя палуба, и одна бомба лопнула частью в жилой, а частью на верхней палубе. Внизу бомба произвела пожар над самой крюйт-камерой, а на верхней палубе разрыв её был ужасен; он залил палубу кровью, уничтожил одну из мортир и, перебивши все проводники Давыдова аппарата, положил на месте двух артиллерийских офицеров, управлявших действием орудий; прапорщику Яковлеву вырвало часть горла и правое плечо. Подполковник же Чернов, смертельно раненный, прежде чем упасть, сказал: «Прощайте... бейте из правой кормовой... она наведена» - и упал мёртвый. Пред самым этим залпом, видя безнадёжность продолжать долго маневрирование, заключавшееся в том, чтобы, скрывая борт, подставлять неприятелю корму и отвечать ему выстрел за выстрел, и заметив желание противника меня таранить, я решил приготовить кормовой шест с минами, положить лево на борт в момент его залпа и пойти прямо па него, дабы абордировать его или, если бы он от того увернулся, взорвать кормовыми минами. Для выполнения этого я попросил к себе на мостик минного офицера лейтенанта Михаила Перелешина и поручил ему осмотреть, не перебиты ли проводники шестовых мин, и изготовить шест. На это Перелешин заявил мне, что он и лейтенант Жеребко-Ротмистренко просят разрешить им броситься на 2 минных катерах в море и атаковать среди белого дня. Несмотря на весь риск, связанный с использованием этой просьбы, я бы её исполнил, но зыбь была так велика, что паровые катера, вероятно, не выгребли бы, а потому я отказал. Едва Перелешин спустился с мостика, как лопнувшая вдоль палубы бомба одним из осколков своих почти оторвала ему ногу у самого паха, и в этом виде несомый раненый желал мне сообщить ещё несколько данных об употреблении минных катеров.

Страшная рана Перелешина, разбитая мортира, два убитых офицера, 4 раненых, пожар на жилой палубе не могли устрашить лихой экипаж вверенного мне судна; офицеры, начиная со старшего и кончая молодым мальчиком, юнкером Яковлевым, братом убитого, явили себя героями; на место убитых артиллерийских офицеров встал лейтенант Кроткое, и хотя в тот момент, как наводил орудие, граната, лопнувшая сзади, пробила его платье, по крайней мере, в сорока местах и опалила все волосы на голове, он, опалённый и с 17 осколками в теле, продолжал наводить мортиру, которая не могла действовать аппаратами Давыдова, ибо проводники у неё не существовали. Лейтенант же Рожественский, занявши место подполковника Чернова, распоряжался действием другой мортиры, стоя на возвышении банкета индикатора Давыдова, и благодаря ему брошенная бомба ударила неприятеля в крышку башни и лопнула внутри амбразуры большого орудия. На палубе турок произошло сильное замешательство, которым, к несчастью, мы вполне не могли воспользоваться, ибо осколком бомбы согнуло штуртрос, и руль, к ужасу моему, перестал действовать; пароход бросило лагом и дало возможность туркам осыпать нас гранатами, начинёнными всякою гадостью. Одна из гранат перерезала паровыпускную трубу и обдала осколками весь мостик, убив наповал двух стрелков, взятых мною к себе и действовавших из малокалиберных скорострельных ружей по амбразурам неприятельских погонных орудий. В это же время артиллерийский офицер Кроткое был ранен осколками в лицо, я легко контужен в голову и левую руку, ординарец мой юнкер Яковлев тоже контужен в голову, вся машина осыпана осколками, но... блиндировка койками с боков, цилиндров, а матрацами сверху машинного люка спасли машину от порчи. Это был последний серьёзный залп неприятеля. Из своей большой погонной пушки он действовать более не мог, он всё старался лечь к нам лагом, чего, конечно, я ему не давал исполнить, и он заметно стал отставать, так что вскоре, вместо ружейных пуль, перестали долетать до неприятеля и наши 6-фунт. снаряды. Затем у него из палубы повалил густой пар или дым, а после ещё двух-трёх наших выстрелов неприятель... стал быстро уходить.

Видя два орудия у себя подбитыми, имея в корпусе две пробоины, 2 офицеров убитыми и 4 ранеными и палубу, заваленную осколками и разорванным человеческим мясом, а что главное - видя, что машинисты и кочегары едва держатся на ногах после 5-часового боя, я не решился энергично преследовать убегавшего быстроходного врага, тем более что он поднял какой-то сигнал, и на горизонте стали показываться ещё рангоуты судов.

Доносить о подвигах особенно отличившихся гг. офицеров я, по совести, не могу. Как честный человек, могу сказать одно, что кроме меня, исполнявшего свой долг, остальные заслуживают удивления геройству их и тому достоинству, с которым они показывали пример мужества и необычной храбрости...»

«Бой парохода „Веста“ с турецким броненосцем „Фетхи-Буленд“ в Чёрном море 11 июля 1877 года» Судковский Р. Г. 1881

В. Чубинский. «Об участии моряков в войне с Турциею.

1877-1878 гг.»

• Назад
• Вперед