Тесный океан 1 - 9
- Опубликовано: 18.02.2011, 12:38
- Просмотров: 212581
Содержание материала
Шведская компания требовала, чтобы каждый из экипажа работал с максимальной отдачей, и заведенный на судне порядок предусматривал это. Лайнеры компании относились к весьма немногочисленному разряду пассажирских судов, на которых на вахту выходил один штурмам. На большинстве судов на мостике находились одновременно два вахтенных штурмана: если один из них был занят у радиолокатора или работал с другими навигационными средствами, установленными в штурманской рубке, второй продолжал вести наблюдение за морем вокруг судна. На скандинавских лайнерах считали, что один прилежно работающий штурман может без особых усилий справиться со всеми задачами, поэтому на «Стокгольме» из четырех только три штурмана поочередно круглосуточно стояли вахту. Капитан и старший штурман обычную вахту не несли и появлялись на мостике лишь когда в этом возникала необходимость: при ухудшении видимости, когда нужно было изменить курс, а также на подходах к берегу и при входе в порты.
Занявшись обычными вахтенными делами, Карстенс почувствовал себя уверенно в знакомой обстановке рулевой рубки, которая была мозгом и нервным центром судна. У трех матросов были свои определенные обязанности, и фактически Карстенс был на мостике одинок. Курить или пить кофе здесь не разрешалось. Общаться с матросами командному составу не полагалось, чтобы фамильярность в отношениях не нанесла ущерб дисциплине, за соблюдением которой на судне следили строго. Разговоры допускались исключительно служебные.
Вечер был совершенно обычным. Все шло заведенным порядком. Рассекая спокойное море, судно преодолевало первый этап рейса на восток. После плавучего маяка «Амброз» следующим был плавучий маяк «Нантакет», расположенный в двухстах милях восточнее Нью-Йорка. Стрелки машинных телеграфов на обоих крыльях мостика указывали «полный ход вперед». Будучи поставленными в это положение после выхода из гавани Нью-Йорка, они должны были неизменно указывать полный ход до самого волнолома Копенгагена.
Шагая из стороны в сторону по мостику, Карстенс поглядывал на экран радиолокатора, установленного около правой двери. Светящаяся линия развертки, обегая экран подобно секундной стрелке часов, указывала, что путь свободен, пи одного судна в пределах пятнадцати миль от радиолокатора на море нет. Рулевой Ипгемар Бьеркман, двадцатилетний парень, уже три года плававший по морям, обеими руками сжимал шпаги штурвала, не отрывая глаз от находившегося слева от него гирокомпаса. Рулевой стоял на деревянной подставке, прислонившись спиной к задней переборке рубки. Прямо перед ним находилась передняя стенка с большими квадратами иллюминаторов, прорезанными по всей ее шестиметровой ширине.
Рулевая рубка "Стокгольма"
Под центральным окном висела доска, на которой были прикреплены три деревянные пластинки с цифрами 090, чтобы рулевой не забыл, какого курса ему следует придерживаться. Задача рулевого заключалась лишь в том, чтобы перекладывать штурвал из стороны в сторону, не допуская отклонения судна от заданного курса. Карстенс, расхаживая по рулевой рубке, время от времени останавливался и смотрел на компас, проверяя; насколько тщательно рулевой выдерживает курс и давая понять, что штурман за ним приглядывает.
Когда Карстенс заступил на вахту, небо было затянуто мрачными облаками. На судовых часах, поставленных по нью-йоркскому времени, было 20 часов 30 минут. Следовательно, сумерки еще не наступили, но дневной свет быстро угасал и море приобретало свинцовую окраску, переходившую в черную. Хотя в открытом море чрезвычайно трудно точно установить расстояние, так как нет соответствующих ориентиров, Карстенс приблизительно определил, что видимость не превышала пяти-шести миль.
Около 21 часа на мостик поднялся капитан Норденсон, имевшим обыкновение наведываться туда после обеда. Согласно заведенному обычаю, в первый вечер после выхода в море капитан обедал в своей каюте, расположенной одной палубой ниже, как раз под рулевой рубкой. Норденсон, командовавший в разное время всеми судами компании «Суидиш-Америкэн лайн», был сторонником строгой дисциплины. В случайных разговорах с командным составом или матросами он избегал многословия, считая, что оно может ослабить дисциплину на судне. Карстенс, погруженный в свои дела, не замечал появления капитана до тех пор, пока не увидел, как тот прохаживается на правом крыле мостика.
Капитан Норденсон, с годами располневший, опустив голову, расхаживал взад и вперед по узкому крылу мостика. Ответив на приветствие Карстенса, он продолжал ходить.
Карстенсу очень хотелось поговорить. Он был общителен, стремился бывать на людях, любил болтовню, шумные, засиживающиеся далеко за полночь компании, вечеринки и вообще всякие развлечения. Он был прямодушен и чистосердечен. Морская жизнь нравилась ему, потому что требовала от него соблюдения дисциплины на службе, но предоставляла полную свободу в нерабочее время. Карстенс находился в том возрасте, когда человек менее всего чувствует бремя волнений или серьезных забот. Его детство, детство младшего отпрыска почтенной зажиточной семьи в городе Люнде, культурном центре на юге Швеции, было сумбурным. Отец, врач по специальности, занимал пост директора медицинского управления провинции. Как и его старшие брат и сестра, Карстенс посещал лучшие частные школы Люнда. Однако, если брат, получив юридическое образование, поступил на службу к епископу Линчепинга в качестве юрисконсульта, а сестра став зубным техником, добивалась диплома врача, Карстенсу с учением не везло, и он менял одну школу за другой. Занятие по душе он нашел лишь после того, как в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет во время летних каникул стал плавать на рыбачьих судах, промышлявших сельдь в Балтийском море. Окончив среднюю школу, он вместе с другом детства отправился скитаться по морям.
Спустя два года, в 1949 году, их обоих взяли на работу в «Концерн Бростром», крупнейшую в Швеции судоходную компанию. Вскоре он понял, как необходимо образование даже на море. Проработав три года юнгой, Карстенс поступил в шведское мореходное училище. Энергично взявшись за учебу, дававшуюся ему с трудом, он в 1953 году сдал экзамены, необходимые для получения свидетельства штурмана торгового флота. В том же году он прошел весь теоретический курс и для получения свидетельства сдал экзамен на капитана торгового флота. Теперь, чтобы получить право командовать любым судном шведского торгового флота, ему не хватало лишь стажа и практического опыта. После мореходного училища Карстенс отслужил пятнадцать месяцев в шведском военно-морском флоте, участвовал в операциях по тралению вод Северного и Балтийского морей и в 1955 году опять вернулся в «Концерн Бростром». Компания предоставила ему возможность приобрести разносторонний опыт плавания на трех принадлежавших ей грузовых судах, парусном учебном судне и пассажирском лайнере «Кунгсхольм». В 1956 году, 19 мая, он был назначен на «Стокгольм».
Вечером 25 июля у юноши имелись все основания быть довольным своей судьбой. Он знал, что на пассажирские лайнеры «Концерн Бростром» назначает только лучших служащих, следовательно, в избранной специальности он добился успеха. Капитан, коллеги-штурманы, фирма, которой он служил, доверяли ему, и он это чувствовал. Определилась и его личная жизнь. В канун сочельника прошлого года он женился на Лилиан Мартель, стройной темноволосой хорошенькой девушке из Эльзаса, которая ждала его теперь в новой квартире, снятой ею в Гетеборге, порту приписки судна. Через пять месяцев они ожидали появления своего первенца.
Карстенс занимался своим делом на мостике, не проявляя излишнего волнения, так как не принадлежал к категории людей, вечно чем-то обеспокоенных. Он внимательно наблюдал за морем, часто смотрел на экран радиолокатора, проверяя, не показалось ли где-нибудь другое судно, идущее встречным курсом на запад, так как знал, что на пути к плавучему маяку «Нантакет» это может случиться. «Стокгольм» находился в водах с интенсивным движением, поэтому была также вероятность пересечения его курса по носу другим судном. Однако все это относилось к разряду обычных явлений, а кроме того, существовали Правила для предупреждения столкновений судов в море, которых придерживались суда в открытом море. Карстенс был совершенно спокоен. Каждый раз, выходя на крыло мостика, он проверял ходовые огни «Стокгольма». На «Стокгольме», как и на других судах, горели два белых топовых огня: один из них находился на высокой мачте позади рулевой рубки, а другой — впереди и ниже первого. Эти огни должны были быть видны с расстояния в пять миль. Пониже мостика были также выставлены отличительные огни: зеленый — с правого борта и красный — с левого, оба видимые с двух миль.
Карстенс проверил машинные телеграфы, установленные на каждом крыле мостика. Их ручки находились в крайнем переднем положении, соответствовавшем «полному ходу вперед».
Внизу, в машинном отделении, два огромных дизеля, развивая мощность 14 600 лошадиных сил, вращали со скоростью 110 оборотов в минуту два судовых винта.
Машинное отделение "Стокгольма"... один из членовмашинной команды стоял в центре, когда телеграф "отработал" "полный задний ход", он должен был повернуть два колеса для реверса двигателей ...
Вахтенный штурман следил, чтобы не только рулевой, но и вахтенные матросы исправно несли свою службу. Он отвечал за все происходившее на мостике. Вахтенные были совсем молоды, и Карстенс оказался среди них самым старшим. Всего на несколько месяцев моложе его был матрос Педер Ларсен, датчанин по национальности, на «Стокгольме» он был новичком. Остальные два матроса — Бьеркман двадцати лет и восемнадцатилетний Стен Иоганссон — были юношами, профессиональное умение и сознательность которых не выходили за рамки возможностей учащихся. Они мечтали поступить в мореходное училище, чтобы в дальнейшем стать штурманами.
В 21 час 20 минут, когда одна треть срока вахты истекла, матросы поменялись местами. Вахтенный на мостике Иоганссон сменил у руля Бьеркмана, а последний, взобравшись по трапу на крышу рулевой рубки, махнул Ларсену рукой, давая знак спуститься из «вороньего гнезда». Ларсен проворно слез по скоб-трапу и занял на мостике место вахтенного матроса, а Бьеркман принялся взбираться на мачту, чтобы провести очередные восемьдесят минут в маленькой бочке. В ясную погоду это был лучший наблюдательный пункт для впередсмотрящего, так как по мере увеличения высоты над поверхностью моря поле зрения расширялось.
Через десять минут, сверившись с картой, капитан Норденсон отдал приказ изменить курс с 90 на 87 градусов. Штурман моментально передал приказ рулевому Иоганссону, сменил цифры на доске — теперь там стояло 087—и пошел в штурманскую рубку, чтобы проложить на карте новый курс. Неразговорчивый капитан не видел необходимости объяснять молодому штурману свои действия, но Карстенс заключил, что тот решил взять ближе к плавучему маяку «Нантакет».
Пока послушный штурвалу теплоход ложился на новый курс, Карстенс занялся определением места судна. На судне был лаг системы «САЛ» — прибор, который при помощи прикрепленной в подводной части судна латунной трубки вел отсчет пройденного расстояния. Заметив на счетчике этого прибора две последние цифры, штурман узнал количество миль, которые судно с момента определения предыдущего места, произведенного в 20 часов. Оказалось, что за истекший один час и сорок минут за кормой осталось тридцать миль. Полученное расстояние Карстенс отложил вдоль начерченной на карте линии курса «Стокгольма».
Определив таким образом точку, в которой судно находилось в 21 час 40 минут, Карстенс проложил от нее линию нового курса, направлением 87 градусов. Продолжение линии прежнего курса в 90 градусов, проходившее в восьми милях южнее плавучего маяка «Нантакет», он стер резинкой. Новая линия прошла от маяка на расстоянии около трех миль, но этот дальнейший путь судна был лишь приблизительным. Штурман знал, что северные течения снесут «Стокгольм», и на траверзе плавучего маяка он окажется от него, как это и нужно было, в пределах одной или двух миль. Обычно капитан требовал, чтобы судно проходило плавучий маяк не ближе и не далее двух миль. Затем оно ложилось на новый курс — к острову Сейбл, и шло к северной оконечности Шотландии по свободному от других судов пути.
Поскольку плавучий маяк «Нантакет» находился еще слишком далеко, чтобы можно было взять точный пеленг радиопеленгатором или радиолокатором, единственным методом определения места судна было счисление. Карстенс знал, что возможную ошибку в расчетах можно будет исправить, когда плавучий маяк окажется в пределах пятнадцатимильной шкалы радиолокатора. Несмотря на все последние новшества, счисление пути все еще остается основным методом контроля за местом судна на бездорожных просторах океана.
Когда Карстенс, проложив на карте новый курс и сделав об этом соответствующую запись в судовом журнале, возвратился в рулевую рубку, день уже угас. Настала ночь, море и небо приобрели другой, более красочный вид. Вечерние сумерки сменились полной темнотой, и только яркий желтый свет слегка ущербленной луны мерцал на спокойной поверхности океана. Медленно катились небольшие волны. Судно легко скользила по ним, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Ночь казалась Карстенсу действительно прекрасной. Вряд ли он предполагал, что впоследствии никогда не сможет забыть этого кругло-ликого, усеченного сверху диска луны, бросавшей, подобно прожектору, луч желтого цвета. Временами луна пряталась за облаками, но затем снова появлялась примерно в 20 градусах справа от судна.