Тесный океан 1 - 19

«Сейчас мы поедем на пикник»

По юридической терминологии   1134  пассажира «Андреа Дориа» являлись потерпевшей стороной, игра случая или судьба, называйте это как хотите, вершила их жизнью.

Директор фирмы "Standard Oil Co. of New Jersey v. United States" «Стандарт ойл компани оф Нью-Джерси» Мерном У. Бойерс, занимавший ранее пост генерального директора комиссии по атомной энергии США, обязан жизнью прихоти своей жены. Около одиннадцати часов вечера он предложил отправиться на покой. Усталость уже давала себя знать, а на следующий день надо было вставать необычно рано, так как утром судно прибывало в Нью-Йорк. Но его жена пожелала выпить еще одну чашку кофе, а потом ей захотелось сигарету.

— Давай немного посидим, — попросила она. — Может быть случится что-нибудь забавное.

Как и на многих других судах, в последний вечер плавания на «Андреа Дориа» было скучновато. Теперь уже привычные наслаждение роскошью и беззаботное блаженство близились к концу. Еще днем в чемоданы были уложены вечерние костюмы. Настало время возвратиться к действительности: сунуть чаевые официантам, стюардам и барменам, распрощаться и обменяться адресами с новыми, приобретенными во время плавания друзьями, для которых на берегу у вас никогда не найдется свободного времени. В общем, вечер был тихим. В малом салоне «Бельведер» танцевали, но бальный зал первого класса был пуст.

Несколько посетителей сидело в большом баре. Большинство пассажиров рано разошлись по каютам. Однако чета Бойерсов задержалась в салоне, и пока супруга коротала время с последней перед сном сигаретой, нос «Стокгольма» сокрушил их каюту-люкс, расположенную ниже, на палубе фойе. Потом еще было много  «забавного».

Пожилой преуспевающий адвокат, председатель правления одного из банков и руководящий политический деятель Бруклина Уолтер Г. Керлин тоже устал, и его тянуло ко сну, но он не поддался уговорам жены и отклонил предложение друзей выпить по чашке кофе. Керлин вместе с женой отправился на покой в свою роскошную каюту-люкс, расположенную на палубе надстройки— одной палубой выше каюты Бойерсов. Пока сам Керлин занялся укладкой оставшихся вещей, а потом ушел почистить зубы в ванную, находившуюся в конце длинного коридора каюты-люкс, его жена, положив поудобнее подушку, устроилась почитать. Толчок от столкновения отбросил Керлина к стене, потом он свалился на пол. Когда ему удалось вернуться в главное отделение своей каюты, жены там не было. Вместе с ней исчезли кровать, тумбочка, исчезла даже лампочка, при свете которой она читала. В стене позади груды обломков он увидел зияющий провал, а дальше... дальше были пустота, туман, море.

Пробоина в борту «Андреа Дориа» протянулась на уровне палубы надстройки от каюты 46, которую занимали Керлины, до каюты 56. В последней Марта Питерсон также читала в кровати, но за несколько минут до одиннадцати она и ее муж заснули. Марта Питерсон занимала вторую от борта кровать, которая была отделена от другой кровати встроенной тумбочкой. Ее муж, Тур Питерсон, человек атлетического телосложения, высокого роста, широкоплечий, с отлично развитой мускулатурой, был хорошо известен в своем кругу как специалист по мозолям и президент Нью-Йоркского института по уходу за ногами. По-видимому, он оказался единственным на борту человеком, который видел нос «Стокгольма» внутри «Андреа Дориа» и остался жив. Питерсон проснулся от ужасного грохота ломающейся стали, затем перед ним возникло видение серо-белой громады носа «Стокгольма», продвигавшегося мимо него. Питерсону показалось, что он летит в космическом пространстве, потом он потерял сознание. Он лежал безучастным к доносившемуся из коридора шуму.

В каюте 60 обрушился потолок, но находившемуся в ней Кеннету Мерлину удалось вместе с женой выползти из-под обломков в коридор. Пассажиры, выбегавшие из кают, не могли идти по накренившейся палубе, они скользили на гладком линолеуме и падали. По коридору медленно стелился густой белый дым.

Каюту 80 занимал мэр города Филадельфии Ричардсон Дайлуорт с супругой. Проснулся он сидя на полу между кроватями. Сидевшая рядом с ним жена была в недоумении:

—  Вероятно мы наскочили на айсберг, как «Титаник»,— сказала она.

Но Дайлуорт — стрелок морской пехоты в первую мировую войну и капитан того же рода войск во вторую мировую войну, кавалер медали «Пурпурное сердце», участник битвы на острове Гуадалканал, хладнокровно рассудил:

—  Нет, Энн, у берегов Массачусетса айсбергов не бывает. Это было нечто другое, но даже не зная в чем дело, статный пятидесятисемилетний мэр сумел убедить свою жену, что такое совершенное судно, как «Андреа Дориа», не дает никаких поводов для излишних волнений. Одевшись в приготовленное к утру платье, они покинули каюту.

На противоположной стороне холла, из каюты 77, находившейся с левого борта, совсем раздетыми выскочили балетные артисты Нора Ковач и ее муж Иштван Рабовский. Совершив успешное турне по Европе, они вошли на борт «Андреа Дориа» в Генуе. В связи с недоразумением, возникшим по поводу стоимости забронированной для них каюты 56, они перешли в меньшую по размерам и не столь дорогую другую, каюту первого класса.

Каюту 56 занимала Марта Питерсон (ей было пятьдесят пять лет). Она оказалась погребенной под нагромождением разбитой мебели и свалившихся с потолка обломков и была не в состоянии пошевелиться. Каюта, вернее, то, что осталось от нее, была погружена во мрак, носивший сероватый оттенок. Около себя Марта видела одни лишь обломки, но вдруг она почувствовала, что в этом аду не одна. Почти прямо у нее на ногах, совсем близко, так, что можно было достать рукой, находился кто-то другой.

Уснув накануне вечером в своей каюте 54 в кровати у борта, под иллюминаторами, Джейн Чанфарра пришла в сознание среди обломков каюты 56. Она сразу поняла, что ее муж, Камилл Чанфарра, находится где-то рядом. Она слышала, как он стонал, бормотал что-то, терзаемый болью, но увидеть его она не могла. Собравшись с силами, Джейн попыталась ощупью найти его, но тут он умолк.

Что стало с двумя ее дочерьми, которые были рядом, там, где прежде находилась каюта 52, Джейн Чанфарра не знала. Она боялась худшего. Она помнила, как пожелала девочкам спокойной ночи, собираясь лечь спать, она вспомнила, как болтали и хихикали девочки, пока их не сморил сон. Линде, ребенку от первого брака, было четырнадцать лет; Джоан, дочери от второго брака, восемь лет. Линда как старшая занимала кровать у борта под двумя иллюминаторами, а кровать у противоположной стены досталась Джоан.

С ужасом Джейн поняла, что ее муж скончался и она слышала его последние слова. Она думала, что и ее жизнь висит на волоске. Голова и лицо были залиты кровью, одна рука разбита, ноги чем-то придавлены. Сама она была прижата в полусидячем положении к стальной стенке шахты лифта, примыкавшей к каюте Питерсонов и не могла двинуться с места.

Обе женщины решили, что остались одни и теперь погибнут вместе с судном. Внезапно до них донесся голос мужа Марты Питерсон. Он пришел, наконец, в сознание в каюте 58, наполовину погребенным среди обломков. Мозольный оператор из Монтклэра, несмотря на свой рост (один метр восемьдесят сантиметров)  и вес (девяносто килограммов), сумел благополучно выбраться из-под обломков. Окликнув жену, он, шатаясь, вышел в коридор и стал пробираться в каюту 56. Коридор, ведущий в основное отделение этой каюты, оказался разрушенным, и Питерсону пришлось опуститься на колени. В темноте он прополз мимо безжиненного тела своего соседа по каюте Чанфарры.

Как ни странно, направлявшийся из Мадрида в отпуск Чанфарра как бы предсказал столкновение. Туман, окутавший судно после полудня, был главной темой разговоров в течение всего дня и вечера. Не без некоторого самомнения, характерного для газетных репортеров, Чанфарра за обедом подшучивал над дочерьми, говоря, что может произойти столкновение, крупная катастрофа, и тогда ему представится работа—написать рассказ. Его жена, заметив, что обе девочки, могут всерьез поверить отцу, пыталась остановить мужа.

— Если капитан  не пришел, как обычно, обедать вниз,— сказала она,— значит он должен быть наверху, на мостике, чтобы внимательно следить за ходом судна в тумане.

Много часов спустя, когда тело Чанфарры все еще лежало в проходе каюты 56, сам он, по иронии судьбы, стал предметом острой зависти со стороны своих коллег, собравшихся в отделе новостей на третьем этаже здания редакции газеты "The New York Times" («Нью-Йорк Таймс»).  Литературные  сотрудники  по  кусочкам  кроили  материал о катастрофе по радиограммам и старым газетным вырезкам, а газетчики болтали о мечте газетного репортера: оказаться очевидцем привлекающего всеобщее внимание события. Они ни на минуту не сомневались, что корреспонденция Чанфарры вскоре будет получена. Все редакционные разговоры снова и снова возвращались к одному. «Ну и повезло же Чану»— ведь он сейчас на борту «Андреа Дориа». Заведующий отделом местных новостей Фрэнк Адаме, примчавшийся в 4 часа утра в редакцию, включил Чанфарру в список авторов двадцати одной корреспонденции, посвященной столкновению. Все утро на уме и на языке у газетчиков было одно — каким образом каждый из них, оказавшись на месте происшествия, постарался бы передать по телефону или по радио свою корреспонденцию в газету.

Лишь позднее, с получением первого списка жертв катастрофы, работники редакции «Нью-Йорк Таймс» испытали жгучий стыд, осознав всю глубину пропасти между восприятием несчастья, унесшего жизнь пятидесяти или ста неизвестных им людей, и смерти одного из сослуживцев.

Питерсон смог добраться к своей жене и к Джейн Чанфарре лишь пройдя назад, в каюту 58, и с трудом протиснув свое массивное тело под переборкой, разделявшей обе каюты. Фактически осталась только половина переборки у потолка. Вторая половина, ближе к корпусу, оказалась выломанной вместе с прилегавшей частью каюты. Каюта 56 представляла сплошные развалины, позади которых в борту судна зияла брешь. Попытавшись сдвинуть обломки, Питерсон убедился, что сделать это одному невозможно. Ему требовалась помощь, иначе женщины погибнут. Обе они стали умолять его спасаться самому и бросить их. Но он обещал вернуться и привести на помощь людей.

Одной палубой ниже, то есть на палубе фойе, в спальне каюты-люкс 180, в одной из четырех особенно роскошных кают судна, погибли коммерческий директор издаваемой в Сан-Франциско газеты "Chronicle" («Кроникл») Фердинанд М. Тирио и его супруга. Их старшего сына, тринадцатилетнего Питера Тирио, поместили в одноместной каюте, удаленной от родителей примерно метров на пятнадцать в сторону кормы на противоположной стороне главного фойе судна, через который пассажиры прямо с пирса попадали в расположение кают первого класса. С одной стороны она примыкала к ресторану первого класса, с другой — находились телефонная будка и судовой банк.

Вечером, поиграв с Питером на игрушечных скачках, отец пожелал ему спокойной ночи и пошел через вестибюль к себе.

При столкновении тринадцатилетний мальчик проснулся с трудом. Протерев глаза, он выглянул в коридор, но, ничего особенного не заметив, лег опять и тотчас же заснул.

Он не обратил внимания, что в вестибюле грудами лежали обломки, что от столкновения треснул и осыпался потолок, вдребезги разбившееся зеркальное стекло витрины магазина сувениров лежало на полу. Около стены, пытаясь укрыться от всего этого, присели на корточки два стюарда третьего класса — Адольфо Бонивенто и Эмилио Бертини. Три стальных сейфа, находившихся в ведении помощника капитана по пассажирской части, стоявшие как раз за этой стеной, выдержали силу удара и спасли напуганных стюардов.

Наискосок в заднем левом углу фойе, распахнулась дверь каюты помощника капитана по пассажирской части, оттуда выскочил ее хозяин, Франческо Инджанни, сопровождаемый двумя судовыми врачами.

— Боже, взорвался котел, — воскликнул главный хирург, начальник медицинской службы судна доктор Бруно Тортори Донати. Его спутники согласились с ним. Кожух котельных установок, сообщавшийся с трубой судна, проходил как раз позади вестибюля, и поэтому были все основания считать, что разрушения в вестибюле вызваны сотрясением от взрыва в котельном отделении.

В то время, как пассажирский помощник  капитана направился на мостик, доктор Тортори Донати  с  доктором Лоренцо Джианнини стали через толпу пассажиров пробираться в лазарет, занимавший внизу, на палубе «А», десять кают. 

— Успокойтесь, это всего лишь небольшой взрыв в котельном  отделении, — говорил  красивый тридцатипятилетний судовой врач пассажирам, хватавшим его за одежду. Вызвав двух фельдшеров и трех сестер, обслуживавших лазарет, врачи стали готовиться к приему пострадавших.

Доктор Тортори Донати зашел   в  женское   отделение лазарета, чтобы успокоить двух своих пациенток—пожилых и нервных  женщин. Одной из них была несчастная жена фермера Мэри Ондер, годами скопившая вместе с мужем немного денег для «последней поездки на родину». Но, отправившись в апреле 1956 года в путь на борту "Cristoforo Colombo" («Христофора Колумба»),  эта   шестидесятипятилетняя женщина на следующий день после выхода в море упала и сломала левое бедро. Из лазарета на «Христофоре Колумбе» ее перевели в Интернациональный госпиталь в Генуе, где она пролежала все время пребывания в Италии, куда она так стремилась. Оттуда Мэри Ондер попала в лазарет  на «Андреа Дориа». Доктор Тортори Донати очень сочувствовал ей. Его вторую пациентку доставили на борт судна в Неаполе почти при смерти. Роза Карола, которую доктор стал звать «бабушка  Роза», прожила на свете семьдесят два года и несмотря на это очень всего боялась. У неё был  тяжелый  отек легких, декомпенсация сердечной деятельности и рак гортани. После первого осмотра судовой врач в глубине души подумал, что восьмисуточного плавания ей не перенести.

Обе пациентки были в ужасе от раздавшегося грохота и последовавшего за ним крена. Доктор, со свойственной ему теплотой, постарался убедить обеих, что никто не собирается бросать их одних., что будет сам заботиться о них.

— Никакая опасность «Андреа Дориа» не угрожает, — сказал доктор. Объяснив затем, что его присутствие необходимо в главной палате лазарета и заверив, что скоро вернется, Тортори Донати направился в мужскую палату.

Она оказалась пустой. Один из его пациентов, каютный юнга Гаэтано Больцано, убежал. Доктор поспешил назад в приемный покой лазарета, забыв, что в мужской палате находился американский матрос Роберт Гудзон, который в это время спокойно спал, не подозревая об охватившем судно волнении. Стройный, темноволосый юный моряк из Нового Орлеана служил на борту грузового судна "Ocean Victory" («Оушн Виктори»), который принадлежал компании "Stockard Steamship Co." («Стокард стимшип компани»). В плавании его дважды постигла неудача: он повредил себе спину и глубоко порезал правую руку. Судно специально зашло в Гибралтар, чтобы высадить его на берег, и он лежал в госпитале, пока не был отправлен  в  Соединенные  Штаты на  борту «Андреа Дориа». Хотя формально Гудзон больным судового лазарета не числился, но на лайнере решили, что более целесообразно предоставить ему койку в мужской палате лазарета, чем помещать в пассажирскую каюту.

Возвратившись в приемный  покой, доктор Тортори Донати увидел, что Джианнини и пять помощников   готовы к работе. Никаких известий о потерпевших ни с мостика, ни из машинного отделения не поступало. Доктор был в недоумении. Отдав распоряжение старшей медицинской сестре Антонии   Коретти побыть с двумя больными женщинами и проследить за тем, чтобы остальные не уходили из лазарета, он отправился на мостик — непосредственно от капитана получить указания, так  как дозвониться по телефону, установленному в лазарете, он не смог. Ему было очень тяжело взбираться  по трапам, показался странным наклон палуб. Хотя  около  пробоины вдоль правого борта вода уже стала заливать палубу «А», в районе лазарета, размещавшегося в средней части судна, на его левом поднятом борту, пока было сухо. Доктора Тортори Донати, одетого в синюю форменную одежду командного состава, окружили пассажиры, засыпав его вопросами, ответить на  которые он был не в состоянии. Он  с большим трудом продвигался в толпе, двигавшейся вместе с ним к верхним открытым палубам судна. Уже на прогулочной палубе, расположенной тремя этажами выше лазарета, он услышал, как пассажирам предложили следовать к местам сбора по аварийному расписанию. Он знал, что такое объявление дается только в связи с оставлением судна, поэтому стал проталкиваться через толпу назад, намереваясь вернуться в лазарет. Доктор едва улавливал сущность многочисленных бессвязных просьб о помощи. Большинство, по-видимому, требовало помочь разыскать потерянных родственников. Но он должен был в первую очередь подготовить к оставлению судна своих пациентов.

Доктор решил перенести обеих женщин на прогулочную палубу на руках. Два фельдшера вынесли Мэри Ондер. Им помогал ее муж. Доктор Джианнини и две медицинские сестры взяли с собой одеяла и медикаменты, а доктор Тортори Донати и старшая медицинская сестра Коретти вынесли Розу Карола, предварительно дав ей снотворного. Старая женщина со страхом глядела на доктора. Когда он и сестра, спотыкаясь под тяжестью своей неудобной ноши, брели по коридору, старуха вдруг закричала хриплым, резким голосом, что умирает и хотела бы перед смертью повидать дочь Маргариту. Хотя доктор понимал, что у его пациентки очень мало шансов на жизнь, он успокаивал ее, непрерывно повторяя, что она будет жить и дочь вскоре навестит ее.

Но все произошло не так, как думал и говорил доктор. В ту ночь семидесятидвухлетняя женщина осталась в живых и прожила еще несколько месяцев, а ее дочь Маргарита погибла с двумя другими женщинами из каюты 230, расположенной на палубе «А» с правого борта. При столкновении эта каюта оказалась непосредственно под ударом.

Запертую дверь каюты 230 всеми силами, на которые был только способен в свои семьдесят два года, пытался открыть Бенвенуто Иаццетта. Едкий дым и пыль начали уже проникать в коридор, и какой-то стюард убеждал старика последовать за всеми пассажирами, бежавшими наверх. Но Иаццетта твердил свое: его жена Амелия и ее сестра Кристина Ковина живы и их придавило в каюте. Стюард безуспешно пытался взломать дверь, но когда по накренившемуся коридору палубы «А» хлынула вода, он стал уговаривать старика сходить за помощью. Дым в коридоре становился все гуще и гуще, и лишь тогда Иаццетта согласился подняться наверх. Сначала пассажиры принимали дым за признак возникшего на судне пожара. Но в действительности причиной дыма и стелившейся вместе с ним белой пыли была тлевшая огнестойкая изоляция, проложенная между стальной обшивкой корпуса судна и деревянной облицовкой кают. Именно она и спасла судно от пожара, который мог бы охватить лайнер в результате трения стали о сталь при столкновении.

Каюта 230 примыкала к борту и имела только один иллюминатор. Дверь из нее выходила в узкий боковой проход, сообщавшийся с основным коридором. В соседней каюте погибли четыре женщины; в другой, также бортовой каюте — две итальянские монахини, направлявшиеся для изучения опыта работы больниц в Уорчестере, штат Массачусетс. По совету судового капеллана Себастьяна Натта они, вместе со многими другими ехавшими на борту «Андреа Дориа» лицами духовного звания, рано легли спать, чтобы в половине шестого присутствовать на первой из девяти месс, которые было намечено отслужить на следующее утро. Всего в четырех бортовых каютах туристского класса, расположенных на палубе «А», погибло десять пассажирок.

• Назад
• Вперед