Море и флот в поэзии...том3 - 19

АЛЕКСАНДР КОВАЛЬ - ВОЛКОВ

1926

БАЛЛАДА О ДВУХ КОРАБЛЯХ

Морякам-балтийцам, павшим за Родину

Юминдамина, мыс Юминдамина,

Мне прошлое покоя не дает,

И крейсер «Киров», проплывая мимо.

На траверзе твоем сбавляет ход.

И глушат рань, раскалывая воздух

Отрывистыми залпами, гудки.

И долго адмирал глядит на воду.

И замерли в шеренгах моряки.

А с норда нарастающие волны

С протяжным гулом ударяют в борт.

Под волнами герои спят безмолвно

Уже который день, который год...

Постой, мгновенье, памяти дорогу!

Вот сорок первый, горестный и строгий.

Смерть ворвалась в отцовские края.

Там боль моя сыновняя, моя...

Шли корабли из Таллина в Кронштадт,

Взяв на борт семьи: женщин и детей,

И моряки сквозь грохот батарей

Шептали: «Мы еще придем назад...»

И крейсер был душою перехода.

Прорвав заслон фашистских кораблей

Стволами артиллерии своей.

Эскадра курс взяла на базу флота.

Уж за кормой остался остров Парген.

Закат в разрывах, языкат, угас.

И, выполняя флагмана приказ,

Эсминец «Свердлов» слева шел на фланге.

И командир эсминца напряженно

Следил за боем, взрывом опаленный.

Дымился путь неблизкий впереди.

Сжималось сердце яростью в груди.

И ярость эта прибавляла сил.

Он, раненный, о боли позабыл.

Вокруг таились минные поля.

Одна турбина выбыла из строя,

Но билось, подавляя перебои.

Пораненное сердце корабля.

«Подлодка!» —вдруг сигнальщик прокричал,

А командир лишь крепче зубы сжал:

«Эсминец протаранит субмарину».—

Ты помнишь, помнишь все. Юминдамина.

Юминдамина. мыс Юминдамина...

Ты помнишь, «Киров» вдруг замедлил ход

И просигналил: «В параване* мина.

Из-под обстрела выйти не дает...»

А в море по одной не ходят беды:

И видит крейсер острый след торпеды.

Теперь ему никак не отвернуть.

Удар ему нацелен прямо в грудь.

И миноносцу море простучало:

Неужто у врага не вырвать жала?!

Не вырвать?  —

Врешь!

Торпеда не пройдет.

И «Яков Свердлов» ей подставил борт...

Послушайте секунды перед взрывом:

Эсминец шел вперед неторопливо.

Он медленно в бессмертие вплывал.

И командир па мостике, бесстрастный,

Спокойный, презирающий опасность.

Он выполнял свой долг

И взрыва ждал...

И моряки       какая это сила! —

Их служба закалила и сплотила.

Выл каждый, знаю, к подвигу готов:

Герои, на постах они стояли...

Во всех стальных отсеках понимали,

Что здесь навеки не сойдут с постов.

...Идем в Стокгольм.

Приспущен флаг. И «Киров»

Здесь, у Юминды, убавляет ход.

Он почести героям отдает.

И боль живых сердец стучит над миром.

И крепнет Гимн Советского Союза

Над широтою будущих дорог.

И за кормой торжественно и грустно

На плотике качается венок.

И глаз матросских хмурятся глубины:

Мы помним, помним все, Юминдамина...

1967     1969

Стокгольм—борт крейсера «Киров»

- Москва

*Параван —трал, закрепленный перед кораблем.

ВИТАЛИЙ КОРЖИКОВ

1931

КАЧКА

А что такое

Качка?

Уже четыре дня

На палубе — горячка,

В каюте — толкотня.

Ботинки бродят сами.

Я слышу их шаги.

Разводят рукавами

Па стенах пиджаки.

Вода

То хлещет сбоку,

То лезет из угла.

И прыгает

У кока

Посуда со стола.

Но разве качка это?

Бывает, рулевой

Штурвал уже с рассвета

Бодает головой.

Волна поднимет лапу,

Ударит судно в нос —

И катится по трапу

До кубрика матрос.

А море зарокочет,

Поднимет

Десять лап

Он кубарем

Грохочет

Из кубрика на  трап.

Но вот он. берег!

Косо

К нему идет корма,

И косо

На матроса

Уставились дома.

Тяжелыми тагами

Он сходит с корабля,

И долго под ногами

Качается земля.

ВАНЯ

Ночная вахта кофе варит,

Плывет в тропический контраст.

То вдруг фантастикой одарит.

То в качку голодом обдаст.

Сойдешь на камбуз — там Ванюша.

Наш добрый кок — колпак на уши —

Шуршит жаровенкой: шу-шу!

—   Не спишь?

—  Сухарики сушу!

Попросишь Ваню: —Дай сухарик! —

Вдруг расплывается очкарик:

—    Да что мне, жалко, корешок?

Держи! —

И выставит мешок!

—    Ванюш, куда такая залежь?

Ты ж просто палубу завалишь

С таким старательным трудом!

—  А ты забыл, куда идем?

И вдруг мигнет очкарик Ваня,

Припомнит что-то в океане —

И сам ты вдруг припомнишь даль

И это горестное: «Дай!»

Мы с ним прошли на трудном свете

Среди потерь, среди смертей.

Нет ничего страшней, чем эти

Голодные зрачки детей!

Зрачки кричат с земли и неба,

Зрачки, страдая, молят: «Хлеба!»

И Ваня наш: «Держи, малыш!»

И ты его благословишь.

Стоишь на вахте в этой рани.

Хрустит сухарик в океане.

Уже недолго до зари,

А Ваня сушит сухари.

Через рассвет перелетая.

Летучих рыб сверкает стая,

И держит солнышко внутри,

А Ваня сушит сухари.

Дельфины выгнулись, орава!

Фонтан кита по борту справа,

И боцман стонет: «Ты смотри!»

А Ваня сушит сухари.

Плывешь, а сбоку рядом — гонка:

Летит деляга но Гонконгу

Сквозь горькие глаза детей

И не сбавляет скоростей.

А вон, в топазах голубея,

Полураджа среди Бомбея,

Непробиваем, словно дот,

Через лежащего

Идет!

Несутся «боинги» навстречу,

Грозя, сметая и увеча.

Авианосец-истукан

Вот-вот раздавит океан!

Что им земной какой-то шарик?

Не разглядеть им в их зрачки

Того, что видит наш очкарик

Сквозь запотелые очки.

А над безумным этим пиром

Плывет дымок с утра над миром,

И добрый запах у зари:

Ванюша

сушит

сухари.

• Назад
• Вперед