Море и флот в поэзии...том3

МОРЕ И ФЛОТ В ПОЭЗИИ

ТОМ 3

ПЕТР КОМАРОВ

1911—1949

СОВЕТСКАЯ ГАВАНЬ

Здесь было безлюдье,

И берег сурово

С фрегата «Паллада»

Встречал Гончарова.

И думал он тут,

В человека не веря,

Что эта земля

Существует для зверя.

Тот век проходил

Унизительной былью:

Сам царь человеку

Обламывал крылья.

Далекая гавань

С лесами своими

Носила его

Ненавистное имя.

А мы в этот край,

Золотой и богатый,

С машиной пришли

И с мечтою крылатой.

И верфь загремела

У ближнего мола,

И клуб зашумел,

И веселая школа,

И в окнах домов.

Что стоят на просторе.

Зеленой волной

Отражается море...

В наш век бы горячий

Вернуть Гончарова,

Чтоб здесь он прошел,

Как и мы, зачарован.

О нас бы теперь

Он сказал, как о чуде,

А мы — рядовые

Советские люди.

1946—1948

ИГОРЬ СТРОГАНОВ

1913—1975

СТАРПОМ КОРРЕКТИРУЕТ КАРТУ

Так было, так есть и так будет —

Шумит за бортами волна.

На вахту товарища будят.

Морская волна солона.

Дает эхолот показанья.

Барометр стоит на своем.

Нам шторм назначает свиданье,

И мы его не подведем.

Подвахтенный спит беспробудно.

Стучат судовые часы.

Топорщатся иод носом судна

Сердитого моря усы.

Звезда подмигнула сквозь щелку

Густых облаков штормовых.

Лаг новую милю отщелкнул

И снова на время затих.

И снова, как в прошлом когда-то,—

Тревожная радиовесть:

Авария... Координаты...

Так было, и снова так есть.

Бурлят океанские шири...

Вот так же и в прошлом году

Морзянка писала в эфире:

«Держитесь, держитесь,— иду...»

А рядом — морзянка другая,

Оркестров клокочат ключи,—

О родине напоминая,

Знакомая песня звучит.

Фужеры звенят в ресторанах.

Пилоты шумят в облаках,

И врут о морях-океанах

Поэты на всех языках...

Так было, так есть и так. будет.

Морская вода солона.

На судне — рабочие будни.

Звезда ни одна не видна.

Машинам — на полный работа,

И вспять повернулся штурвал.

Скорее! Там шторм из вельботов

Лучины с плеча нащепал!

За милею — новая миля...

Так было, так будет, так есть.

А волны — как лошади в мыле,

Их не обуздать и не счесть.

Но вот и огни в отдаленье

О бедствии нам говорят.

На самом критическом крене

Над бездною мачты висят.

Мы прямо к полундре поспели —

Качаются люди в волнах...

И за борт круги полетели

На самых надежных линях.

Так было, так есть и так будет –

Морская вода солона,

Никто никогда не разбудит

Того, кого скрыла волна.

Волной затушуется память.

Могил в океанах — не счесть,

Все карты пестрят топляками...

Так было, так будет, так есть...

Волна капитана мотала...

Одной выгребая рукой,

Другой — судовые журналы

Он поднял над головой.

Вот снова волною накрылся,

Вот вынырнул снова, плывет...

И вот за конец ухватился...

И вот обвязался... И вот

Уже показалась у клюза,

Сжимая журналы, рука...

Качнуло... И красные бусы

Посыпались вдруг из виска...

И снова на уровне клюза

Обмякший и бледный такой...

Не выдал беседочный узел —

Умелой завязан рукой.

Окрашена палуба кровью —

Отплавал свое капитан...

Гремит у его изголовья

Высокой волной океан.

И миру повещал о горе

Приспущенный флаг, трепеща...

Товарищ наш, труженик моря,

На вечные веки прощай.

Так было, так есть и так будет

Мы курсом обратным идем.

Закончена вахта. Но будни

Проходят своим чередом:

На коке топорщится фартук,

С ног валит подвахтенных сон.

Старпом корректирует карту —

В ней новый топляк нанесен.

Так было, так есть и так будет –

Шумит за бортами волна.

На судне — рабочие будни,

Три тысячи метров до дна.

1950

МИХАИЛ СВЕТЛОВ

1903—1964

ЖИВАЯ ВОДА

Переживший долгое зимовье,

Аккуратно, в календарный срок.

Зажурчал на склонах Подмосковья

Драгоценный русский ручеек...

Помнишь ли, вода, свое начало —

День, когда в стране богатырей

Ты петровский ботик закачала

На большой поверхности своей?

Крепости полна многовековой,

Южные избороздив края,

Привела к победе Ушакова

Сильная твоя струя.

А теперь военный и гражданский,

Огибая материк, плывет

Северный и Тихоокеанский,

Черноморский и Балтийский флот.

До чего становится богатой

Биография твоя, вода!

Мощный, добродушный экскаватор

Не жалеет для тебя труда.

Через незнакомые районы,

Как всегда, прозрачна и светла,

Нами поднята — от Волги к Дону

Ты сегодня по суху пришла.

Славно потрудились наши руки!

И, людей за труд благодаря.

После миллиона лет разлуки

К Каспию придет Амударья.

Ты тогда предстанешь пред народом

Не совсем обычной, не простой

Дружбой кислорода с водородом,

А союзом действия с мечтой.

Как немой, бесформенный веками,

Оживает мрамор под резцом,

Станешь ты под сильными руками

Озером, рекою, ручейком.

Не один случайный гость приезжий.

Не одна страна -   весь шар земной

Будет умываться нашей свежей,

Животворной русскою водой.

1952

РЮРИК ИВНЕВ

1891 — 1981

ДУША МОГИ

Сколько лет должно пройти, чтоб море

Перестал я ощущать, как счастье,

Незаслуженно дарованное мне!

Долго ль, долго ль буду я во власти

Волн, безудержно шумящих на просторе

И кипящих, словно на огне?

Может быть я был его душою,

Весь свой жар отдал соленым брызгам,

А потом от правды отошел я

И за это был на землю изгнан?

Потому, когда я вижу море,

Жадно пью я радость вместе с горем.

И в моем неугасимом взоре

Возникает вереница дней,

Не попавших в сеть календарей.

12 июня 1958

Сухуми

ИВАН МОЛЧАНОВ 1

903—1984

ПЕСНЯ ОБ АРХАНГЕЛЬСКЕ-ГОРОДЕ

Есть на севере хороший городок.       В. Гусев

Есть на севере город хороший;

За рекой ледяною — Двиной —

Он стоит, заметенный иорогаей,

Деревянный мой город родной.

—  Чем ты славен? — его мы спросили.—

Чем ты жив у лесных берегов,

На краю необъятной России,

Посреди бесконечных снегов?

И ответил нам город старинный,

Рассказал, ничего не тая:

—    Мореходов отвагой былинной

У народа прославился я!

В ледяное дыханье туманов

Уходили ни свет ни заря,

Ледоколы моих капитанов

В ледовитые наши моря.

А еще мне и ладно, и любо,

Что на вольном просторе реки

Знамениты мои лесорубы,

Знамениты мои сплавщики.

И в советские славные годы

Я заводы поднял на Двине!

Лесопильные эти заводы

Не последние в нашей стране.

Высоки мои сочные травы,

Ослепительны зори костров;

И шагает но Родине слава

Холмогорских моих мастеров...

Есть на севере город хороший;

Под колючей полярной луной

Он стоит, заметенный порошей,

Знаменитый мой город родной.

1948

АЛЕКСАНДР ТВАРДОВСКИЙ

1910-1971

ИЗ КНИГИ «ЗА ДАЛЬЮ ДАЛЬ»

Огни. Гудки.

По пояс в гору,

Как крепость, врезанный вокзал.

И наш над ним приморский город,

Что Ленин нашенским   назвал...

Такие разные — и все же,

Как младший брат

И старший брат,

Большим и кровным сходством схожи

Владивосток и Ленинград.

Той службе преданные свято,

Что им досталась на века,

На двух краях материка

Стоят два труженика-брата,

Два наших славных моряка —

Два зримых миру маяка...

Владивосток!

Наверх, на выход.

И — берег! Шляпу с головы

У океана.

— Здравствуй, Тихий!

Поклон от матушки Москвы;

От Волги-матушки — немалой

И но твоим статьям реки;

Поклон от батюшки Урала —

Первейшей мастера руки;

Еще, понятно, от Байкала,

Чьи воды древнего провала

По-океански глубоки.

От Ангары и всей Сибири,

Чей на земле в расцвете век,—

От этой дали, этой шири,

Что я недаром пересек.

Она не просто сотня станций,

Что в строчку тянутся на ней,

Она отсюда и в пространстве

И в нашем времени видней.

На ней огнем горят отметки,

Что поколенью моему

Светили с первой пятилетки,

Учили сердцу и уму...

Все дни и дали в грудь вбирая,

Страна родная, полон я

Тем, что от края и до края

Ты вся — моя, моя, моя!

На все, что внове и не внове,

Навек прочны мои права.

И все смелее наготове

Из сердца верного слова.

1950-1960

ЮХАН СМУУЛ

1922—1971

РЫБАК ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ

Золотой вечерней тканью

Над водой закат пророс.

На угрюмом сером камне

Засыпает альбатрос.

Но когда к бровям ты руку

Вдруг приставить козырьком,

Не поймешь: ну что за штука —

Берег смотрит цветником?

Что на солнышке маячит,

Что там треплют ветерки?

Это платьица рыбачек,

Их косынки и платки. ,

Рыболов из лодки тесной

Выйдет на берег родной,

Чтобы встретиться с невестой

Иль с любимою женой.

Сапоги подруга стянет,

Шарф широкий разовьет,

А потом в глаза заглянет —

Что-то в них

Она найдет?..

И прильнет к плечу. Во взоре

Томный стыд проступит вновь.

В нем и робость, в нем и море,

И отвага, и любовь.

1960

НИКОЛАЙ ПАНОВ

1903—1973

БАРЕНЦЕВО МОРЕ

(Из поэмы)

У длинных пушек меловой окраски

Снаряды подают из погребов.

На головах у комендоров каски,

Как шляшш фантастических грибов.

И грянул залп!.. Раскат слепящих зарев

Рванулся болью в уши и в глаза.

И грянул залп, как молния ударив!

И грянул залп! И снова грянул залп!

Взлетали вражеских снарядов всплески.

Осколков смерч над мачтой пролетел.

Но точны, в дымном орудийном блеске,

Движенья сильных мускулистых тел.

У аппаратов, у щитов орудий

Забыты споры, разговоры, смех.

Такая ненависть вздымала груди,

Что тесен стал тулупов жарких мех...

—    Огонь! — И сталь пудового снаряда

Подхватывала жесткая ладонь.

Распахивал замок товарищ рядом.

—   За Родину Советскую! Огонь!

—    Накрытие! -- И силуэт белесый

Как будто раскрывает черный зонт.

Укрытый бурой дымовой завесой,

Противник убегал за горизонт.

В нем угасала мощь машин былая,

Он не дотянет до норвежских баз...

Дымится нефгь, вокруг него пылая,

Взорвется скоро в нем боезапас.

И в наплывающем полярном мраке

Блестели волны, как багровый лак.

По океану плыл огромный факел,

И тлел на гафеле фашистский флаг.

А комендоры новой цели ждали,

Блестели пушки ледяной корой...

Но, скрывшись в снеговой гуманной дали,

От боя отвернул фашист второй.

Северный флот — Москва — Чкаловская 1942—1945—1963

СЕМЕН КИРСАНОВ          

1906—1972

МОРСКАЯ ПЕСНЯ

Мы — юнги,

морюем

на юге,

рыбачим

у башен турецких,

о дальних свиданьях

горюем,

и непогодь резкую

любим

и Черного

моря девчонок —

никчемных девчонок —

голубим.

И мы их,

немилых, целуем,

судачим

у дачных цирулен

и к нам не плыла

с кабалою —

кефаль, скумбрия

с камбалою!

Но, близкая,

плещет и блещет

в обводах

скалистых

свобода!

Подводный

мерещется

камень,

и рыбы  скользят

на кукане,

и рыбий

малюсенький

правнук

рывками

тире

телеграфных

о счастье

ловца

сообщает,

и смрадная муха

смарагдом

над кучей наживки

летает.

Я вырос

меж рыб

и амфибий

и горло

имею

немое.

О, песня рыбацкая!

Выпей

дельфинье

одесское

море!

Ко мне прилетают

на отдых

птицы дымков

пароходных.

СЕРГЕЙ АЛЫМОВ

1892—1948

СЕВАСТОПОЛЬ — ГОРОД СЛАВЫ

Севастополь — город славы,

Вознесенный на холмах,

В испытаньях величавый

И блистательный в боях.

Весь огнем испепеленный,

Сохранил свои черты

Город воли непреклонной,

Город гордой красоты.

Полегли войска Берлина

И полки румын-бояр.

Зеленеет тополиный

Исторический бульвар.

Сплошь руины, в дырах стены,

Но светла морская даль.

И цветет морскою пеной

Бело-розовый миндаль.

Здесь легенда — каждый камень

И земли изрытой ком.

Говорящие с веками

Вдохновенным языком.

И сиять не перестанет

В новой славе наших дней

На Малаховом кургане

Свет нахимовских огней.

Знаменосец жизни, тополь,

Машет зеленью живой.

Нерушимый Севастополь,

Город славы вековой!

ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ 1913—1972

ПРОЩАЛЬНАЯ ЛЕНТА

Ленты медленно и быстро :

в мокром воздухе летят

с нагаей палубы на пристань

и оттудова назад.

Их берут на расстоянье,

ловят их над головой,

превращая расставанье

в некий праздник портовой.

Вот еще их больше стало —

только ленты, как во сне.

Мне уж вовсе не пристало

оставаться в стороне.

Но средь бестолочи этой

провожающих людей

у меня, к несчастью,

нету ни знакомых, ни друзей.

...Я совсем не знаю — кто ты,

но ручаюсь целиком,

что лицо такой работы

надо делать топором.

Эти лица не ваяют,

с тонкой кистью не корпят,

а наотмашь вырубают —

так, что щепочки блестят.

Потому-то в час отхода,

колебаний не любя,

я из общего народа

выбрал именно тебя.

И в порту Иокогамы,

чтоб меня не позабыл,

я тебе, как телеграмму,

ленту длинную пустил.

Вот она неотклоненно,

хоть дождем мерцала мгла,

сквозь намокшие знамена

в руку сильную вошла.

Был я счастлив на причале

тем, что мы, как два юнца,

с наслаждением держали

этой ленты два конца.

Нам обоим ясно было,

что под небом облаков

нас она соединила

не для праздных пустяков.

Умиляться я не стану,

этот стиль никак не мой.

Через волны океана

я везу ее домой.

1967

АЛЕКСАНДР ЯШИН

1913—1968

БАЛЛАДА О РЫБАКАХ

Отплывали в море восемь рыбаков,

А на море — качка, ухабы.

Провожали жены своих муженьков

И, конечно, плакали: бабы!

—    Отвяжитесь, бабы! — злились рыбаки,-

На работе только помеха:

До подола косы, умы коротки,

Ни уйти от вас, ни уехать.

Понеслись шаланды скоро да легко,

Паруса над морем склоняют.

И беда настигла: несет рыбаков.

А куда? — и сами не знают.

Ввечеру барашки стали потухать.

А ночами ветер — ой, страшен!

И все чаще начали в лодках вздыхать:

—  Где-то нынче бабоньки наши?!

Потянуло снова к дому, к шалашам.

Говорят:

—   На часок хотя бы...

Бабы хоть и слабы, но все но душам,

Никуда, ребята, без бабы.

А на небе тучи — тени широки.

Только вдруг из тучи, из ночи

Самолет пробился.

Глядят рыбаки:

Самолет ведет баба-летчик.

Покружилась, взмыла и пошла назад.

А потом по синим ухабам

Вылетает катер.

На лодках глядят:

Управляет катером баба.

Развернулись с ходу — за кормою чад,

На буксир принимает вроде...

Рыбаки послушны, неловко молчат,

Друг от друга глаз не отводят.

Прибежали жены встретить муженьков,

Целовать в соленые губы.

Проливали слезы на грудь рыбаков.

Мужикам и слезы уж любы.

НИКОЛАЙ СИДОРЕНКО

1905—1980

НА АМУРЕ

Нет ни дали, ни близи,

Только ливень, туман.

Гонит озеро Кизи

Катеров караван.

Нет ни левых, ни правых,

Никаких берегов.

Тут уж надобен навык,

Нрав крутой моряков.

Чтоб скрутить непогоду,

Сладить с черной водой,

Смотрит в черную воду

Морячок молодой.

Рыщет катер в потемках

По веленьям руля.

В шуме, в наплесках громких

Наплывает земля.

На великом Амуре,

На бескрайнем пути

Смог товарищ сквозь бурю

Караван провести.

В направленьи Де-Кастри,

Где на пирсах дружки,—

Океанского счастья

Ходовые деньки.

Так же, если хотите,

Отгоняя покой,

По легендам событий

Проходил Невельской.

Пусть положен на карту

Край, зажатый в масштаб,—

Вечно рвется со старта,

Кто душою не слаб.

Нет ни дали, ни близи,

Коль стремишься вперед,

Нет ни озера Кизи,

Ни арктических вод,—

Есть во взорах суровых

Лишь бессмертная цель

Открывателей новых,

Вечно новых земель!

1943

ВАСИЛИЙ ФЕДОРОВ 1918—1984

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Скрипят натруженные снасти,

В корму волна сердито бьет...

Купец Никитин Афанасий

Из дальней Индии плывет.

Вокруг кипит морская пена.

Почти утратив русский вид,

Тверич в халате бессермена

На горы крымские глядит.

Там где-то Русь,

Там Волги плесы,

Там Тверь!

Сродни морской воде,

Соленые скупые слезы

Сбегают к русой бороде.

От слез и солнца

Море в блеске,

Дрожит в тумане горный кряж,

И стены Кафы генуэзской

Еще похожи на мираж...

За ним —

Три моря переплытых,

Чужие земли,

Города,

Базары,

Женок непокрытых

Коричневая нагота.

За ним —

Тропические ливни,

И зной, и бред тревожных снов.

Над всеми золотые бивни

Султанских ряженых слонов.

За ним —

Чужих народов битвы,

И он от родины отвык.

Магометанская молитва

Упрямо лезет на язык.

Волнуясь, шепчет пилигрим:

—  Аллах рагим... Аллах керим...

Но вот

Нога земли коснулась,

И, словно к берегу прибой,

Речь русская к нему вернулась

И полилась сама собой:

—    Я, Афанасий, раб твой, боже,

Плетусь в родимые края.

Везде, где был я, нет пригожей

Земли, чем русская земля.

Весной в цветах,

Зимой седая.

То в злате вся, то вся темна.

Вся грешная и вся святая,

Лесная, горная, стенная,

Озерная —

На всех одна.                       .   '

Не жемчуг —

Весть о жизни схожей

Принес я из-за трех морей.

Бояре паши и вельможи

Вельмож Ындейских не добрей.

Храни ее,

Чтоб укрепилась,

Стояла б до исхода дней.

Храни ее...

И справедливость

Да установится на ней!

СЕРГЕЙ НАРОВЧАТОВ

1919—1981

АЛЫЕ ПАРУСА

Сказками я с дочкой провожаю

Каждый день вечернюю зарю:

Коням в стойлах гривы заплетаю,

Перстни красным девушкам дарю.

И от перьев пойманной жар-птицы

Обгорают пальцы у меня,

А звезда во лбу у царь-девицы

Светит ночью ярче света дня.

Но в глаза мне дочка смотрит прямо: —

Расскажи мне сказку поновей,

Сказку, что когда-то ты и мама

Полюбили в юности своей.

Ох, как не люблю я просьбы эти!..

Все ж придется рассказать. Изволь.

Ну так вот. Жила-была на свете

Девочка но имени Ассоль.

Странная она была девчонка —

Только к морю направляла взгляд,

Принимая каждую лодчонку

За пунцовопарусный фрегат.

Платьишко — заплата на заплате.

Но упрямо сжат был дерзкий рот:

«Капитан приедет на фрегате

И меня с собою заберет».

Как жилось девчонке этой трудно,

Легче даже Золушке жилось!

Но уж так мечталось непробудно!

А в мечтах и радости и злость.

Злость к подругам, к мелочным соседям,

Для которых сказка лишь обман,

Кто твердит: «Вовеки не приедет

Твой великолепный капитан».

Зависть не нуждалась и в ответе!..

Ветром принесло морскую соль,

И. ее вдохнувши, на рассвете

Выбежала на берег Ассоль.

Море ноги ей расцеловало,

А она, легко вбежав в прибой,

Даже чаек крик перекричала,

И ее услышал рулевой.

Брызги волн ей замочили юбку,

Холоден был утренний туман...

Но уже неслась навстречу шлюпка,

И стоял на шлюпке капитан.

У Ассоль спросил он только имя,

И тогда-то, ослепив глаза,

Сказка окаянная над ними

Алые взметнула паруса!

Так я дочку развлекаю к ночи...

Пусть про нас с усмешкой говорят,

Что от парусов остались клочья

И на камни наскочил фрегат.

А на этих клочьях только дыры,

Да и те, мол, выточила моль,

Что половиками для квартиры

Бросила их под ноги Ассоль.

Что, мол, капитан теперь в отставке,

Путь его — не впрямь, а наугад...

Дочка! Мы внесем свои поправки:

Люди ведь неправду говорят!

Дочка отвечает: — Что за толки!

Мы рассеем их за полчаса.

Я сама сумею без иголки

Снова сшить такие паруса,

Что корабль сорвется сразу с мели,

Полетит в морскую синеву...

Только бы мы вместе захотели

Эту сказку вспомнить наяву!

1954

ЛЕОНИД МАРТЫНОВ

1905—1980

РЫБИНСКОЕ МОРЕ

Где когда-то

Раньше, древле, прежде,

Пыль взлетала из ложбин на взгорья,

Там, подобно сбывшейся надежде,

Засверкало Рыбинское море.

И казалось:

Даже легче дышит

Человек на ветреном просторе.

Потому что видит он и слышит,

Как бушует Рыбинское море.

Но от века

Есть в людской натуре

Смутность чувств, сомнений многоборье.

Час настал, и разразились бури

Над простором Рыбинского моря.

Заметались,

Потемнели воды,

Будто кровью воспылали зори.

Отчего такая непогода?

Видно, из-за Рыбинского моря!

Ну и вот,

Лиха беда начало,

А потом уж в каждом разговоре

Появилось это, зазвучало:

Мол, понятно,— Рыбинское море!

В январе

Ударили морозы,—

Это из-за Рыбинского моря.

Средь июля разразились грозы,—

Это из-за Рыбинского моря.

Плохо тлеют

В печке головешки,—

Это из-за Рыбинского моря.

У избушек сгнили курьи ножки,—

Это из-за Рыбинского моря.

Если кто-то не добился цели,—

Это из-за Рыбинского моря.

Если где-то что-то проглядели,—

Это из-за Рыбинского моря.

Погодите!

Все же вы не дети.

Что вы! Это прямо смех и горе.

Ведь нельзя ж, поймите, все на свете

Сваливать на Рыбинское море!

НИКОЛАЙ РУБЦОВ

1936—1971

*   *   *

Я весь в мазуте.

весь в тавоте,

Зато работаю в тралфлоте!

Печально пела радиола

Про мимолетный наш уют.

На камни пламенного мола

Матросы вышли из кают.

Они с родными целовались.

В лицо им дул знобящий норд.

Суда гудели, надрывались.

Матросов требуя на борт.

И вот опять — святое дело!

И наш корабль, заботой ноли,

Совсем не так осиротело

Плывет среди бескрайних волн...

Я, юный сын морских факторий,

Хочу, чтоб вечно шторм звучал,

Чтоб для отважных вечно море.

А для уставших — свой причал.

Март. 1962 Ленинград

МИХАИЛ КАРУННЫЙ

1922—1975

НА АЗОВСКОЙ ВОЛНЕ

Азовское море

Во всю свою даль

Кипит,

Как в мартене

Азовская сталь.

Несметны богатства

В морской глубине,

Но бес поселился

В азовской волне.

То слева.

То справа                     .

Ударит она,

То вдруг

Всю корму захлестнет,

Сатана...

Лишь тот

От коварства ее

Защищен.

Кто буйным норд-остом

Был в море крещен.

Таких здесь немало.

Да что говорить —

Азовскому морю

Дают прику рить!

Пропахшие рыбой,

Храбры и крепки,

И в штормы

Штурмуют его

Рыбаки.

В них кровь разгорается

Пламенем ярым —

Недаром

Они земляки

Сталеварам.

Объезжены волны

Не хуже коней.

Чем выше волна.

Тем ухватка видней...

В который уж раз

За гривастой волной

Исчез

Вместе с мачтою

Сейнер стальной.

Но, взмыв, словно перышко.

Вынырнул вскоре,

И сеть-самобранка

Раскинулась в море...

Качается судно.

Как маятник талый,

Но вот и лебедка

На нем

Зажужжала.

Сердца

И моторы

Стучат, как часы.

Подтянута к борту

Армада хамсы!

Простерлась над ней.

Как рука великана.

Стрела

Судового подъемного крана.

И ярче.

Чем сталь,

Искрометно сверкая,

В корме заплескалась

Лавина живая:

Знать, полсемилетки

Без малого

Сразу

Сдадут рыбаки

На плавучую базу...

Пускай их

Порой будто в пропасть-

Швыряет...

В работе они

Высоты

Не теряют.

Их робы

От жаркой работы такой

Пропитаны солью

Не только морской...

Гляжу на парней —

И шепчу:

«Не отсюда ль

Начало берет

Богатырская удаль ?!»

И вновь

В моей памяти тут

Неизбежно

Встает сталевар

Перед огненной бездной.

И выдержка та же,

И те же движенья,

И одержимость

Как будто в сраженье.

Рыбак на ветру,

Сталевар у печей,

И кто его знает,

Кому горячей?!

1960

АФАНАСИЙ КРАСОВСКИЙ    .

1911 — 1983

ПОРТОС

В порту над нашей палубой висели

согретые закатом облака,

и в этот вечер мальчики Марселя

в знак дружбы подарили нам щенка.

Щенок подрос и стал душой матросов,

грыз кости, кофе с молоком лакал,

и кто-то окрестил его Портосом

за два, как шпаги, острые клыка.

Фасонил пес шубенкою лохматой,

с гостями всюду он тактичен был,

исправно нес свою собачью вахту,

когда корабль чужой к нам подходил.

Портос метался от кормы до носа

и долго успокоиться не мог.

А повар наш за бдительность Портосу

давал печенки лакомый кусок.

Впередсмотрящим был он в океане,

стоял на вахте каждый день и час,

однажды в непрогляднейшем тумане

от столкновенья наше судно спас.

А вот себя Портос, на наше горе,

не уберег от гибельной беды.

Его за борт снесло в Эгейском море

стремительной громадою воды.

И после штормового урагана

ходили мы от горя, как впотьмах.

и кем-то был  (тайком от капитана)

приспущен в море корабельный флаг.

ВЕСЕННИЙ ОКЕАН

Как из трубки бородатый лоцман,

океан дымок весенний льет,

к борту пришвартованное солнце

с нами по Атлантике плывет.

Океан в такую пору ласков,

к рыбакам становится добрей,

но глядим мы на него с опаской,

ожидая шквал до самых рей.

БОРИС СИБИРЯКОВ

1917—1967

*   *   *

Однажды спросили меня в разговоре,

За что я люблю тебя, море?

И я отвечал:

За мозаику пятен —

Абрек и Разбойник, Аскольд и Путятин;

За синее небо; за зелень волны

И золото тонущей в море луны;

За пляску цветных семафорных флажков

И дальние вспышки ночных маяков.

К такой бы палитре      кисть да треножник!..

Послу шали люди, решили — художник!

А я продолжал:

Да и кто не полюбит

Глухие потемки загадочной глуби!

Вот так и любимой глаза глубоки,

А ласка волны — ласка милой руки.

И шепот мне слышится в шуме прибоя:

—    Вперед, дорогой! Я и в море с тобою!

И ветер к подруге несет мой ответ...

Послушали люди, сказали — поэт!

А я продолжал: — Кто в походах бывал,

Кто силу волны штормовой испытал,

Кто в море встречался с двенадцатым баллом.

Но шторму назло ночь стоял за штурвалом,

Кто вымок до нитки и соли отведал.

Но в яростной схватке добился победы,

Тому до конца его дней не страшны

Ни молний огонь, ни удары волны!

Послушали люди ответ на вопрос

И, все подытожив, решили:

—  Матрос!

1960

БОРИС ФИЛИППОВ

1911 — 1962

ШТОРМ

Сначала медленный прибой

Катал на камни камешки.

Затем по ним провел волной,

Как пианист по клавишам.

Сорвавшись, будто с ледника,

Дыша свирепым холодом.

Вдруг ветер к морю облака

Потянул за бороды.

Из рук у рыбака штурвал

Рвал этот ветер бешеный

И нас то в море зарывал.

То к облакам подвешивал.

Но и у самых облаков.

До верхнего их яруса

Подбрасывая рыбаков,

Волна за нас цеплялася.

Как за щекою леденец.

Катала нас, упрямая.

И то был вовсе не конец,

А лишь начало плаванья.

НИКОЛАЙ КРИВАНЧИКОВ

1926—1978

В ЧУЖИХ ВОДАХ

Вымпела неся косые,

рядом с ними шли вчера

пограничные, родные

голубые катера..

А сегодня,

грудь вздымая,

от Стамбула прямиком,

злобно бьет волна чужая

за Чорохским маяком.

Вымпела неся косые,

катера ушли домой...

И уже лежит Россия

в пенной дымке за кормой.

В чужестранном свете резком

мы идем вдоль берегов –

вдоль фортов земли турецкой

под молчанием стволов.

И не скажешь: месяц это

отразился в глубине

иль со шпиля минарета

серп качнулся на волне.

То ли ветер свистнул, то ли

долетел к ушам моим

хриплый крик тоски и боли

за столбом сторожевым.

Смотрит с берега, как вызов,

старой жизни полоса.

и под стать патронным гильзам,

под луной блестит роса...

ВЛАДИМИР ТУРКИН

1924- 1982

*   *   *

И все же океан я не люблю.

Не потому, что перед ним робею.

Пускай он остается колыбелью

Бегущему куда-то кораблю.

Но мне он представляется вельможей,

Отъевшимся за счет речных щедрот.

Все топчется на месте,

Все на том же,

Тогда как реки

Движутся вперед.

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ  

1938 — 1980

ПЕСНЯ О МОРЯКАХ

Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты:

и хрипят табуны, стервенея, внизу.

На глазах от натуги худеют канаты,

на себя на причал выжимая слезу.

И команды короткие, злые

Зимний ветер уносит во тьму:

«Кранцы за борт!», «Отдать носовые!»

и «Буксир, подработать корму!»

Капитан, чуть улыбаясь,—

все, мол, верно, молодцы.—

от земли освобождаясь,

приказал рубить концы.

Только снова назад обращаются взоры,

крепко держит земля, все и так, и не так.

Почему слишком долго не сходятся створы,

почему слишком часто моргает маяк?

Все в порядке, конец всем вопросам,

кроме вахтенных, всем отдыхать.

Но пустуют каюты — матросам

к той свободе еще привыкать.

Капитан, чуть улыбаясь,

Молвил только:  «Молодцы!»

От земли освобождаясь,

нелегко рубить концы.

Переход двадцать дней, рассыхаются шлюпки,

нынче утром последний отстал альбатрос.

Хоть бы шторм! Или лучше, чтоб в радиорубке

обалдевший радист принял чей-нибудь «SOS».

Так и есть: трое — месяц в корыте,

яхту вдребезги кит разобрал.

Да за что вы нас благодарите?

Вам спасибо за этот аврал.

Капитан, чуть улыбаясь,

бросил только: «Молодцы»,

тем, кто. с жизнью расставаясь,

не хотел рубить концы.

И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао,

и еще черти в ступе, и бог знает что,

и красивейший в мире фиорд Мильфорсаун,

тот, куда я ногой не ступал, но зато

пришвартуетесь вы на Таити

и прокрутите песню мою.

через самый большой усилитель

я про вас на Таити спою.

Скажет мастер, улыбаясь,

мне и песне:  «Молодцы!»

Так, на суше отзываясь,

я везде креплю концы.

И опять продвигается, словно на ринге,

по воде одинокая тень корабля.

В нанряженье матросы, ослаблены  шпринги.

«Руль полборта направо!» —и в прошлом земля.

ВРОНИСЛАВ КЕЖУН

1914 - 1984

*   *   *

Ночная мгла и мгла тумана,

Черна земля и высь черна,

И как-то горестно и странно

Звучат сигналы ревуна.

То громче, то немного глуше

Они разносятся кругом,

Как зов, щемящий наши души,

Как необычный метроном.

От их тревожного звучанья.

При каждом воющем гудке,

Военных лет воспоминанья,

Как вспышки, блещут вдалеке.

Как дальнобойные зарницы,

Что донеслись до мирных дней,

И что-то памятное мнится,

И счастья хочется сильней!

1962

ВАДИМ ВАЛУНСКИЙ

1958  -   1985

*   *   *

Роскошный вид: блеск золота погон

И кортик с золоченой рукояткой.

Казалось ей, что предназначен он

Для праздной жизни. Служба — для порядка.

С ним — хорошо, заботлив он и мил,

Танцор прекрасный, парень — то, что надо. ...

Приложено немало было сил

На украшенье свадебных нарядов.

И хор застольный «горько» прокричал,

«Медовый месяц» — нет прекрасней срока.

Но лейтенантский отпуск слишком мал,

Билет в кармане до Владивостока.

Уют большого города забыт,

Уходит муж в морские полигоны,

И ожиданья, и суровый быт,

И черные на кителе погоны.

Она ждала неделю, месяц, год,

А дни летели, как стрела из лука,

Ей стало ясно, что не мужа ждет,

А лишь конца скитаньям и разлукам.

Все кончено. Уложен чемодан.

И белым флагом на столе записка.

Прощай навеки, Тихий океан.

Путь предстоит через страну неблизкий.

А лейтенант был в море, и на нем —

Потертый китель. А в шкафу без дела

Его тужурка с золотым шитьем

Который месяц плаванья висела...

СТЕПАН ЩИПАЧЕВ

1898—1980

«АВРОРА»

Свинцово-серая, с оттенком голубым,

Она стоит громадою металла.

Октябрьской ночью выстрелом одним

Прославилась... и легендарной стала.

Закрыв иллюминаторов огни.

Стоят на рейдах крейсеры, линкоры.

Грозя чужим материкам, они

Своим хозяевам еще покорны.

И людям трудно угадать: который

Там будет их «Авророй».

ГЕОРГИЙ КОРЕШОВ

1913—1943

ЧУДО-ПЛАВАНЬЕ

Ах какое будет чудо-плаванье

У потомков наших моряков!

Все для них родными будут гавани

И чужих не будет берегов.

Без морского паспорта и визы.

Выбрав цепи грузных якорей.

Поплывут они с попутным бризом

В даль и ширь лазоревых морей.

Будут штили, будут ураганы.

За кормой крутиться будет лаг,

А на клотике над океаном

Будет реять краснозвездный флаг.

И в порту, где день стоянки прожит,

Другу Васе скажет черный Джим:

—    Видишь дом? Здесь был кабак. Быть может,

В нем тянул отец мой с горя джин.

Скажет честный Том, сверкнув глазами:

—    Мы о прошлом память бережем.

Мой отец убит в Иокогаме

На молу приятельским ножом.

И вздохнет их друг, Сато раскосый:

—    Посмотрите, братья, где стою —

Чайный домик был. И здесь матросы

Покупали на ночь мать мою.

И пойдут четыре друга к гавани,

Окруженной зарослью садов.

...Ах какое будет чудо-плаванье

У потомков наших моряков!

ЛЕОНИД КЛИМЧЕНКО

1941 — 1978

ПОЛЮС

Над лодкой панцирь льда многометровый,

Три километра бездны под килем.

Который день от берега родного

В студеной мгле мы к полюсу идем.

Который день в арктической купели

Без устали вращаются винты.

Все меньше миль осталось нам до цели.

Плывет последний градус широты.

Над нами полюс, стужей опаленный.

И это наяву, а не во сне.

Стальной спиной раздвинув лед зеленый,

Продув балласт, мы всплыли в нолынье.

В тугой клубок сплелись меридианы,

Над головой Полярная звезда.

И свет ее, загадочный и странный,

Ломается в алмазных гранях льда.

1977

НИКИТА СУСЛОВИЧ

1935—1986

* * *

Пускай, пугая и лаская,

Суля и радость и грозу.

Раскованная ширь морская

Внезапно вздыбится внизу.

Изрытая звенящим ветром.

Отринувшая вечный штиль.

Забыв земные километры.

Раскинется на согни миль.

Богам и людям неподсудна,

Познав и атом, и весло...

Залитое огнями судно

За черный горизонт ушло.

И, призрачный покой нарушив,

Без заклинаний, без икон,—

Спасает море паши души

Так. как велит его закон.

1980

ПОДВОДНАЯ ЛОДКА

Здесь ни отблеска спички.

Ни сиянья зари.

Все земные привычки

Понадежней запри.

Где-то горы и реки.

Краски яркого дня.

В герметичном отсеке

Свет иного огня.

Схожи полночь и полдень,

Осень сменит весну.

Я па лодке запомнил,

Оценил тишину.

В базе копится почта,—

Адресаты в пути.—

Не расскажут про то, что

Им придется пройти.

В снежной дымке Европа

Над Камчаткой циклон.

И зрачки перископов

Забывают про сон.

И восходят над миром.

Обещая рассвет.

Голоса командиров

Сквозь молчанье ракет.

1983

ГЕРМАН АБРАМОВ

1906

КОЛЫСКА НАД МОРЕМ

На мой призыв мне море отзовется

Прощальной песней, матери моей.

Протяжным свистом ветра-мореходца,

Сигнальными гудками кораблей.

Недаром волны мне морские снятся-

Их столько, что глазами не объять.

...Над Черным морем, под шатром акаций

Меня в колыске колыхала мать.

1946

МОРЕ ЗОВЕТ

Отшвартовалось судно от причала —

И сердце беспокойно застучало...

Норд-ост штормит, в рангоуте звеня:

Так здравствуй, море, моряка земля!

А ты прощай и в радости и в горе,

Земля, широкая, как море!

1960

МАРИЯ АВВАКУМОВА

1943

*   *   *

Слушайте, застрявшие на дачах,

силы порастратив в суете,

как большие пароходы плачут

на семидесятой широте!

Как не прохлаждаются батрачат,

льдом не от горячки обложась.

Прут ледовым полем наудачу,

южному поветрию молясь.

И вранью об изысках природы,

северной особой красоте,

нет, не верят больше пароходы,

гореходы наши, гордоходы

на своей, на горшей широте.

Ничего, что среди льдов застряли

и пропали  там, где ночь и ночь.

Не терялись: время не теряли —

сами свою жизнь изобретали,

чтобы воду в ступе не толочь.

Все священно  прожитые годы,

жизнь — баржа и даже слезы те.

Ничего, что плачут пароходы

на семидесятой широте.

1983

Чукотское море

ВСЕВОЛОД АЗАРОВ

1913

КРОНШТАДТСКИЕ НОЧИ

Вы легендой покажетесь в будущем людям.

Никогда мы кронштадтских ночей не забудем.

К темным брустверам вал набегает сурово.

Проблеск месяца лег на штыке часового.

«Кто идет?» Для врага здесь дорога закрыта.

Боевой аванпост Ленинграда защита.

Мы в бою друг за друга встаем, брат за брата.

Это стойкость и гнев, это верность Кронштадта.

День и ночь, где бы враг, подбираясь, ни рыскал,

Бьют форты канонадою артиллерийской.

Я узнал заряжающих гордую радость.

Как бойцы, торопясь, подносили снаряды.

Я увидел, как били врагов комендоры,

Защищая тебя. Революции город.

За священное Марсово поле, за Смольный

И за каждую горстку земли твоей вольной.

«Ленинградский боец» — это мужества имя.

Пусть гордятся потомки отцами своими.

Вы легендой покажетесь в будущем людям.

Никогда мы кронштадтских ночей не забудем!

Октябрь. 1941

СТАРЫЕ КАПИТАНЫ

Они сходятся здесь, повидавшие разные страны,

И ведут свой рассказ, словно ловят звезду на секстан.

Позовите меня, разрешите присесть, капитаны,

Я ведь тоже, как вы, своего корабля капитан.

К мысу Горн я не плыл и не шел на далекую Кубу,

Но я знаю другие теченья, иные моря.

Горький ветер балтийский не раз холодил мои губы

Там, где юность давно утопила на дне якоря.

Погибали друзья, но другим открывались глубины.

К самым дальним морям я опять выбираю маршрут,

Потому что команды своей никогда не покину

И туда уплываю, где новые вахты встают.

На Приморском бульваре сидят на скамье ветераны

И ревниво следят, как сынов провожает Земля.

Позовите меня, окажите мне честь, капитаны,

Я ведь тоже, как вы, капитан своего корабля.

1973

ЮРИЙ БОЛДЕНКОВ

1941

БАННЫЙ ДЕНЬ

Барабанит по надстройке лихо

Мелкий дождь,

По палубе шуршит...

Боцман, как заправская портниха.

Чинит прозодежду, не спешит.

Далеко от нас края лесные,

И грустит о них старинный вальс.

А за островом, как зверь, ревет стихия.

Мыльной пеной смазывая даль.

Ветер в фалах.

Он гудит, как улей.

Он рокочет басом в леерах.

...Мы от непогоды отвернули.

Третий день стоим на якорях.

Не корабль, а южный санаторий...

Капитан в сердцах махнул рукой:

—    По местам стоять, выходим в море!

Выдержим болтанку.

Не впервой!

...Волны в пене.

Волны, как кувалды.

В ярости похожи на быка!

—   Банный день...—

...И было столько правды

В безобидной шутке моряка...

*   *   *

Отроги гор и впадины морей...

Но истина.

Как белый день, простая,

Гласит:

Лишь самый мудрый из людей

Возвысит море, гор не унижая...

ВАЛЕРИЙ БЕЛОЗЕРОВ

1932

КОРАБЛЬ

Железные

Палубы, трапы, надстройки,

Железные

Поручни, люки, обрезы.

Железные

Кубрики, пиллерсы, койки —

Железо, железо.

Сплошное железо.

И пахнет железом.

Как в цехе рабочем.

Когда по тревоге

Отсеки задрают...

Замечено было давно,

Между прочим.

Что кошки

Не могут здесь жить —

Умирают.

А людям железо

Становится домом.

И в них переходит оно

Постепенно...

Его ты увидишь

В глазах у старпома.

Во взгляде матросском   -

Прямом, дерзновенном.

В командах услышишь

Железные нотки.

Оно проявляет себя

Неизбежно

В увесистом шаге

Моряцкой походки

И даже в любимом словечке

«Железно»,

Исполним   - «железно».

Добьемся— «железно»...

Оно

Выступает на лбу

Между складок...

Пройти эту школу

Любому полезно —

Железная спайка,

Железный порядок.

...Команда.

Приказа железные строки —

И в море

Бурун протянулся от стенки.

Авралы.

Заданий железные сроки.

И волны литые

С железным оттенком.

Открытые лица,

Широкие груди.

Железные палубы.

Трапы, обрезы.

Железные нервы,

Железные люди.

Железо. Железо.

Сплошное железо.

1958

МИХАИЛ БЕЛЯЕВ 

1931

БАЛЛАДА О ТЕЛЬНЯШКЕ

Сыну Андрею

Надел я

Морскую тельняшку —

Как сердцу прибавил я сил,

И грозно

С душой нараспашку

Во мне

Океан проступил.

Как в годы матросские,

Рьяно

Всю соль сотрясая

Во мне.

Бунтующий пульс океана

В домашней

Возник

Тишине.

«А ты прокисаешь,

Мой друже!   —

Услышал среди тишины.—

Пусти;! прогуляться

По суше

И глуби уже не нужны?

Мое растерял ты наследство.

Где древние волны мои?

Свое  ли припомнишь

Ты детство?

И соль моя

Есть ли в крови?

Пропало от пыли обличье

Так ищешь

Себе берегов.

Какое ты ищешь величье

Меж сплетен,

Задворок,

Прудов?

Взорваться ты сможешь едва ли,

Чтоб весь

Прозвучал ты,

До дна?

Блеснули чтоб волнами дали! —

Тебе

Моя сила

Дана.

Собой ли охватишь планету?

Ты сможешь ли,

Сникший в пыли,

Бессонно.

Достойные свету.

Как волны, вздымать корабли?

Тебя соблазнили покоем,

Глаза твои

Пыли полны.

Не видел я в жизни такое,

Чтоб так

Иссыхали сыны...»

Рванулся

Ответить ему я...

Но, словно на высохшем дне,

Он силу свою

Родовую

Совсем не приметил

Во мне.

«Напрасно тебя я тревожу!» —

Сказал

И во мне он умолк.

И, как океанскую ношу,

Тельняшку носить я

Не смог.

С тех пор.

Как опущенный в тину,

Я не был

К великому зван.

И отдал тельняшку я сыну,

Чтоб в нем

Закипал океан.

1985

НИКОЛАЙ БУКИН  

1916

ПРОЩАЙТЕ, СКАЛИСТЫЕ ГОРЫ

Прощайте, скалистые горы.

На подвиг Отчизна зовет.

Мы вышли в открытое море,

В суровый и дальний поход.

А волны и стонут, и плачут,

И плещут на борт корабля.

Растаял в далеком  тумане Рыбачий —

Родимая наша земля.

Корабль мой упрямо качает

Крутая морская волна.

Поднимет и снова бросает

В кипящую бездну она.

Обратно вернусь я не скоро,

Но хватит для битвы огня.

Я знаю, друзья, что не жить мне без моря,

Как море мертво без меня.

Нелегкой походкой матросской

Иду я навстречу врагам,

А после с победой геройской

К скалистым вернусь берегам.

Хоть волны и стонут, и плачут,

И плещут на борт корабля.

Но радостно встретит героев Рыбачий —

Родимая наша земля.

Рыбачий, 1942

ТЫ НЕ ХМУРЬСЯ. СИНЕ МОРЕ!

Ты не хмурься, сине море,

Грустных песен мне не пой.

Все равно ни страх, ни горе,

Не идут душе морской.

Ледяной морской водою

До костей я просолен.

Ратной жизнью боевою,

Как огнем, я закален.

Пусть моря в бурунах белых,

Не боится их матрос,

Море создано для смелых.

Море солоно без слез.

Смолкнут бешеные волны,

Подчинится он, ей-ей,

Океан неугомонный.

Флотской стойкости моей.

1954

БАЛЛАДА О ВСТРЕЧЕ С ЗЕМЛЯНКОЙ

Ну, здравствуй, и дай я к тебе припаду,

Взгрустну и от счастья поплачу

У всех на виду, у тебя на виду,

В огне устоявший Рыбачий.

Немало прошло, как расстались с тобой,

Не раз здесь шторма прокипели,

Штыки-обелиски под красной звездой,

А мы вот с тобой уцелели.

Война пощадила негаданно нас.

Хоть мы не искали спасенья,

Вот время и годы они-то как раз,

Они не щадят, к сожаленью.

Осунулась ты, на валун прилегла,

Совсем уже стала старушкой,

А помнишь, какой боевой ты была,

Когда надрывалися пушки?!

...С обрывистых скал, где и ветер и бой

Горланили без передышки,

К тебе приходили, наш дом фронтовой,

Согреть свои руки-ледышки.

В промерзшее брюхо сто грамм пропустить,

Сварить концентрат на времянке,

Мертвецки заснув, о войне позабыть,

Пока просыхают портянки.

И снова туда, в тот немыслимый ад,

Где темень, где грохот неистов,

И насмерть стоять, и ни шагу назад,

И бить окаянных фашистов.

Ну что же, родная, прости, ухожу,

Осколки гудят под ногами...

Цветы на могилу друзей положу

И камень возьму твой на память.

1975

ИВАН БУРСОВ

1927

ГИБЕЛЬ «ТИТАНИКА»

«Титаник» шел ко дну...

Вода хлестала

в пробоину...

Ревел в испуге пар.

И умирал последний кочегар

среди воды и рваного металла.

За борт цеплялись мокрые ладони,

хлестали весла

слепо

по воде...

А где-то

в наступившей темноте

играла громко музыка в салоне.

Мелодия кружилась исступленно,

волны коснувшись,

падала во мрак.

Какой-то обезумевший чудак

крутил упрямо ручку граммофона.

А может быть, совсем не в атом дело...

Он, зная,

что не отвести беду,

остался все же на своем посту,

чтобы над бездной музыка гремела...

1985

КОНСТАНТИН ВАНШЕНКИН

1925

ОТПЛЫТИЕ

А. Гарагуле

Уже переступив черту.

Они взволнованно и гордо

Стояли тесно на борту

Над зноем ялтинского порта.

Над головой курортных орд.

Наполнивших собою сценку,

Вдруг отвалил гигантский борт,

Как если бы убрали стенку.

Волна ударила, свежа.

Открылась даль душе и глазу.

А белый лайнер не спеша

Стал разворачиваться сразу.

И берег с южной пестротой,

Лишь удалявшийся доселе,

С непостижимой быстротой

Поехал, как на карусели.

На противоположный борт

Покуда все перебегали,—

Почти пропал из виду порт

И мельтешенье на причале.

1974

В ОКЕАНЕ

Самый воздух слегка подсолен,

На губах оседающий тонко.

Собирались на завтрак в салон,

Слыша звук специального гонга.

Там стекло отражалось в стекле,

Скатерть только была из-под глажки

И сияла на круглом столе.

Как чехол капитанской фуражки.

Но мешала, свой отсвет клоня,

Ручка двери, мерцавшая медно.

И внезапно дошло до меня.

Что качает довольно заметно.

1975

ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ

1925

ПРОДАВЩИЦА ОСЬМИПОГОВ

У моря рынок разномастный...

На голове ее венок.

И вьется возле ног опасный

и безобразный осьминог.

Запястье у нее в рубинах.

Едва-едва ей десять лет!

Он только что ведь был в глубинах

и поднят вдруг на белый свет.

Всем на него взглянуть охота!

Он только что сейчас из тьмы.

Уродина, он знает что-то

такое, что не знаем мы!

Не может с нами быть согласья!

Он вьется, чтоб сказать: я жив!

Святую тайну безобразья

пред целым миром обнажив...

При всех бунтует тварь живая,

из глубей непонятных гость,

при свете дня переживая

и страх, и боль, и стыд, и злость.

То взор его пронзится болью,

то вдруг в нем замерцает стыд!..

Но девочка почти с любовью

на это чудище глядит.

1977

МИХАИЛ ВОЛКОВ

1931

ГЛУБИНА

Сомкнулись над рубкою воды.

Затихла штормов кутерьма.

Теперь нам недели как годы,

А месяцы — вечность сама.

Сюда не проникнут метели,

И в борт не ударит волна,

Свинцовой усталостью в теле

Застыла у нас глубина.

Движений рассчитаны метры.

Подчеркнута строгость кают,

И долго студеные ветры

Не вторгнутся в скромный уют.

А если взгрустнется на службе

И лодка нам станет тесна,

Сердца согреваются в дружбе —

Бездонна ее глубина.

Мы так же, как близкие наши.

Мечтаем о встрече давно.

И все ж нам, безмерно уставшим,

Великое счастье дано.

Недаром любви и надежде

Особая в море цена.

Так пусть же живут в них, как прежде,

Величие и глубина!

1968

ЛЕОНИД ВЬЮННИК

1942

ПРОЩАНИЕ С ГРАНИЦЕЙ

Взошел на катер.

Слюдяное

Осталось море за кормой...

Оно мне как бы неродное,

И берег вроде неродной.

Такая тихая погода.

Такой залив надменно строг,—

Как будто не было все годы

Штормов, учений и тревог.

Бушлат поправил.

Оглянулся.

Граница скрылась, что скала.

Но сердцем словно вмиг очнулся

И понял:

Молодость прошла...

1970

РАСУЛ ГАМЗАТОВ  

1923

*   *   *

«Скажи, о море, почему ты солоно?»

«Людской слезы в моих волнах немало!»

«Скажи, о море, чем ты разрисовано?»

«В моих глубинах кроются кораллы!»

«Скажи, о море, что ты так взволновано?»

«В пучине много храбрых погибало:

Один мечтал, чтоб не было я солоно.

Другой нырял, чтоб отыскать кораллы!»

ВЛАДИМИР ГНЕУШЕВ

1927

МЕЖ ДВУХ МОРЕЙ

Последний раз качнулись берега,

и воробьи обрушились с карниза.

Вот убран трап, а ты глядишь, строга,

на паруса, колеблемые бризом.

Над гаванью притихшей и пустой

дымок буксира тает голубой.

В прощальный час любимое вдвойне

родное море вздрагивает рядом.

За Котлином, поднявшись на волне,

исчезли очертанья Ленинграда.

Летит на борт соленая вода,

ворчит мотор, укачанный волнами.

А за последним боном, как всегда,

сырые ветры загудят над нами.

Но ты, склонясь над письмами, не плачь,

они для нас, как пеленги в тумане.

Я здесь хлебнул удач и неудач

и не боюсь ни встреч, ни расставаний.

Я теплого местечка не ищу,

но что мне делать, если, сердцу вторя,

вот здесь, на море, о тебе грущу,

а там, с тобою, я грущу о море.

Так и живу я   - между двух морей,

и с каждым днем вы оба мне дороже

в судьбе определившейся моей,

которая иною стать не может.

1962

АЛЕКСАНДР ГОВОРОВ

1938

БАЛЛАДА О МУЖЕСТВЕ

Памяти безвестных героев России

Под рукою   —

Вода.

Под другою —

Вода.

И направо —

Беда.

И налево —

Веда.

Третий день

По шуршащей воде

На маяк.

Выбиваясь из сил.

Выгребает

Моряк...

...«Вот сейчас бы,

Сейчас бы

На землю упасть.

Дно достать бы.

Хоть кончиком пальца

Достать...

Но направо —

Вода.

И налево —

Вода.

Вдруг вдали показались.

Как счастье.

Суда.

Там замечен

Моряк.

Там сигналят

О нем:

«Человек — за бортом!»

«Человек   —

За бортом!»

Шлюпка спущена на воду.

Ближе.

Сейчас

Офицер морякам

Команду отдаст:

—  Весла — По борту!..

И

Отшатнулся моряк —

Черной свастикой бьется,

Извивается

Флаг.

В голове пронеслось,

Как команда:

«Не сметь!»

В голове пронеслось:

«Пусть хоть плен,

Да не смерть!..»

Но рванулся моряк

И, на солнце

Взглянув,

На глазах у врагов

Завернулся

В волну...

А направо —

Вода.

И налево —

Вода...

Даже имя его

Не узнать никогда.

1961

МИХАИЛ ГОДЕНКО

1919

В ТЕ  ДНИ

Я был в команде рядовым,

Служил на корабле минером...

К бетонным пристаням Невы

Пришли эсминцы и линкоры.

Пришли сюда не на парад:

Без пестрых флагов и без строя.

Они пришли, чтоб Ленинград

Прикрыть огнем,

Прикрыть бронею.

И от зари и до зари

Они кидали тонны стали.

Стояли, как богатыри,

И никогда не уставали.

А враг силен,

Он бил в мосты,

Стрелял по куполам соборов.

Грозил с земли и с высоты.

И мне приказало, минеру,

Свой заминировать корабль.

И если что —

Поднять на воздух

Вот эту палубу, и трап,

И красные на пушках звезды.

И каждый хмурился матрос,

Светилась боль в глазах усталых,

Когда я бомбы в башни нес,

Готовил белые запалы.

И каждый чувствовал тогда —

Впервые, может быть, так ясно,—

Какая нам грозит беда.

Какая город ждет опасность.

И нарастал наш ярый шквал,

И дрогнул враг под канонадой...

Я бомбы с башен убирал —

Мы не отдали Ленинграда.

1955

ВЛАДИМИР ГОРДЕЙЧЕВ

1930

СУВЕНИР

Я не искал и не хранил их,

Мне дела не было до них —

Я говорю о сувенирах,

О безделушках дорогих.

Хотя бы просто круглый камень —

Ну что он скажет о волне?

Я море выучил на намять.

Оно и так гудит во мне,

Как  гам, под соснами в Мисхоре,

Где мы однажды на пути

Решили в новый санаторий

На вечер отдыха пойти.

Там было то же — море гвалта,

Когда, людей срывая с мест,

С утра приехавший из Ялты

Ударил «Барыню» оркестр.

И напряженно, словно в сечу —

На скулах жаркие круги.—

Метнулся музыке навстречу

Один чубастый, без нош.

Кружась и яростно и тяжко.

Он подлетал под крик: «Ходи!»

В ладоши бил и рвал тельняшку

С татуированной груди.

Он бушевал, самим собою.

Своей бедой пугая зал,

И видел я, как отблеск боя

На бледных лицах возникал.

И, выводя мотив жестокий.

Глуша соседней флейты свист.

Надув щетинистые щеки.

Сурово плакал тромбонист.

О море, вставшее у Крыма,

Глубин лиловые слои!

Твои валы неповторимы,

И что мне копии твои!

Когда бы с золотом багета

Гремучий вал ужиться мог,

Я взял бы в раму полный света

Волны воспрянувшей комок

Затем, чтоб вечный гул прибоя,

В мое врываясь бытие,

Своей отпугивал пальбою

Успокоение мое!

ВЛАДИМИР ГРИШИН

1926

НА ВАХТЕ

Опять заштормило,

и, право,

к такому привыкнешь не вдруг.

А слева посмотришь,

а справа

Балтийское море вокруг,

да волны,

да ветер соленый...

Да дрожь под шинельным сукном.

А где-то высокие клены

листвою шумят за окном.

Знакомая переправа,

подсолнухов рыжих семья...

А слева посмотришь,

а справа

родные лесные края,

зеленое бездорожье,

грибные засады в лесу...

И чем мне все это дороже,

тем строже

я вахту несу.

1954

ЕВГЕНИЙ ГУЛИДОВ

1943

*   *   *

Якорь стоп! Двести метров до дна.

Полдень пробили точные склянки.

Под килем корабля глубина

Обеспечит надежность стоянки.

Будут волны под борт корабля

Подставлять неуклюжие спины.

Прочно держат корабль якоря.

Если сделан расчет на глубины.

Наши судьбы - - почти корабли.

Неспокойны житейские мили.

Все. чему они нас научили.—

Верить в берег, который вдали.

Спорить с ветром, теченьем, волной,

Прибавлять без конца обороты.

Дайте стоп!

За борт выбросьте лоты!

Испытаем себя глубиной.

1975

ЕВГЕНИЙ ДОЛМАТОВСКИЙ

1915

МАТРОС ФЕРРЕЙРА

(Из цикла «Стихи о Португалии»)

День горным солнцем раскален

И ветерком морским распарен.

Матрос у мраморных колонн —

Роскошный португальский парень.

Расставив ноги, он стоит

Как в шторм на палубе корвета,

Его плечами вход закрыт

В предел Военного Совета.

Его принес апрельский шквал

В столицу с острова Мадейра.

Знакомясь с гостем, он назвал

Свою фамилию Феррейра.

Известно всем со школьных лет:

Железо по-латыни «феррум».

Другого перевода нет.

Давайте этому поверим.

А если перевод таков,

То, значит, я до счастья дожил,

И наш матрос Железняков

У них Феррейрой зваться должен.

1975

НИКОЛАЙ ДОРИЗО 1923

МОРЕ

Здесь окна

пронизаны морем.

Весь город объемлет оно.

То дремлет,

булыжники моя,

То вдруг заглушает кино.

Лежит,

бесконечно прямое,

Оно

среди белого дня.

А утром

предчувствие моря

Чуть свет поднимает меня.

Спешу я к утесам и водам.

Забыть неудачу хочу.

Морским, исцеляющим йодом

Царапины эти лечу.

И снятся мне строки заглавий

Поэм,

Ощутимых едва,

И море

шлифует,

как гравий,

Все чувства мои

и слова...

Вернувшись в свою комнатушку,

Где в окнах плывут катера,

Я море

кладу

под подушку

И слышу его до утра.

АНТАНАС ДРИЛИНГА

1935

ВЫХОД

Коль ты не имеешь родимого дома —

Ступай себе в море,

И море заменит твой дом,

Имеющий дом —

Ступай себе в море,

Оно тебе дом сохранит,

Детей не имеешь  -

Ступай себе в море.

Вернешься, родятся они,

Имеющий деток —

Ступай себе в море,

Они без тебя подрастут,

Любви не имеешь —

Ступай себе в море,

И море подарит любовь,

А нет тебе счастья —

Ступай себе в море,

И, может, поймаешь волшебную рыбку

И выпросишь счастья у нее.

МИХАИЛ ДУДИН

1916

ВДОГОНКУ УПЛЫВАЮЩЕЙ ПО НЕВЕ ЛЬДИНЕ

Был год сорок второй.

Меня шатало

От  голода,

От горя,

От тоски.

Но шла весна —

Ей было горя мало

До этих бед.

Разбитый на куски.

Как рафинад, сырой и ноздреватый,

Под голубой Литейного пролет,

Размеренно раскачивая латы.

Шел но Неве с «Дороги жизни» лед.

И где-то там,

Невы посередине,

Я увидал с Литейного моста

На медленно качающейся льдине

Отчетливо

Подобие креста.

А льдина подплывала,

За быками

Перед мостом замедлила разбег.

Крестообразно,

В стороны руками.

Был в эту льдину впаян человек.

Нет, не солдат, убитый под Дубровкой

На окаянном «Невском пятачке»,

А мальчик,

По-мальчишески неловкий,

В ремесленном кургузом пиджачке.

Как он погиб на Ладоге,

Не знаю.

Был пулей сбит или замерз в метель?

...По всем морям,

Подтаявшая с краю,

Плывет его хрустальная постель.

Плывет под блеском всех ночных созвездий,

Как в колыбели.

На седой волне.

...Я видел мир.

Я полземли изъездил,

И время душу раскрывало мне.

Смеялись дети в Лондоне.

Плясали

В Афганистане школьники.

А он

Все плыл и плыл в неведомые дали.

Как тихий стон

Сквозь материнский сон.

Землетрясенья встряхивали суши.

Вулканы притормаживали пыл.

Ревели бомбы.

И немели души.

А он в хрустальной колыбели плыл.

Моей душе покоя больше нету.

Всегда,

Везде,                                  ..

Во сне и наяву,

Пока я жив,

Я с ним плыву но свету.

Сквозь память человечества плыву.

1966

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО   

1933

МОРЕ

«Москва — Сухуми»

мчался через горы.

Уже о море

были разговоры.

Уже в купе соседнем практиканты

оставили

и шахматы

и карты.

Курортники

толпились

в коридоре,

смотрели в окна:

вскоре

будет море!

Одни,

схватив товарищей за плечи,

свои

припоминали

с морем встречи.

А для меня

в музеях и квартирах

оно висело

в рамке под стеклом.

Его я видел

только на картинах

и только лишь по книгам

знал о нем.

И вновь соседей

трогал я рукою,

я был в своих вопросах и упрям.

—  Скажите,

скоро ?

А оно какое?

—  Да погоди,

сейчас увидишь сам! —

И вот —

рывок,

и поезд —

на просторе.

и сразу —

в мире нету ничего:

исчезло все вокруг —

и только море,

затихло все -

и только шум его...

Вдруг вспомнил я —

со мною было так же.

Да,

это же вот чувство,

но сильней,

когда, любви еще не испытавши,

я только лишь по книгам

знал о ней.

Любовь

за невниманье

упрекая,

я приставал

с расспросами

к друзьям:

—  Скажите,

скоро?

А она какая?

—  Да погоди,

еще узнаешь сам! —

И так же,

как сейчас,

в минуты эти.

когда она вошла

в мое житье,

исчезло все —

и лить она на свете,

затихло все —

и лишь слова ее...

1952

ОЛЬГА ЕРМОЛАЕВА

1947

*   *   *

Что, Виллем Баренц, смотрите в лицо мне?..

Отбили склянки тусклых кораблей...

Амбары с солью, избы да часовни,

Сметенные погосты лопарей...

Над бездною, носящей ваше имя.

От фьордовых скалистых берегов

Как будто бы вселенскою пустыней

Пройдет военный флот — моя любовь.

Но здесь не место для речей любовных...

Потом, позднее сердце соберет

Щемящий, дикий, ненаглядный облик,

Жемчужный свет высоких тех гаирот...

Серо-зеленый накипной лишайник

На розовых и пестрых валунах,

Багряную зарю и стаю чаек,

И серый катер ОВРа на волнах.

И в резком ветре — вечный клич «полундра!».

Шинелей черных отсырелый ворс...

О, Биллем, средь пологих сопок тундры

Что камешек в руке — Североморск!

Дрожат его радиомачты... Серый...

Лиловый... Он из мглы неразличим...

Ах   как нарядно в Доме офицеров

От этой формы --- черной с золотым...

Я думаю, к вершине полушарья

Приникнув, что могла бы ей служить,

В редакцию «На страже Заполярья»

Свои стихи, робея, приносить.

Да что стихи!.. Варила бы, стирала...

По улицам коротким и пустым

Детей вела... Погоны пришивала

К нарядной форме — черной с золотым.

Шла в снежные заряды, пригибаясь,

Дышала бы в причальные огни:

«Вы моряков оберегите, Баренц,

Как ваше море берегут они!..»

АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИН

1930

ОТВЛЕКАЮЩИЙ ДЕСАНТ

Отвлекающий десант –

Двадцать девять краснофлотцев.

Отвлекающий десант...

Скоро, скоро кровь прольется!

Отвлекающий десант

С хрупкой маленькой подлодки.

Наливает лейтенант

По сто грамм казенной водки.

И ясна, понятна цель.

Невозможное — возможно:

Взять поселок Коктебель

И держаться — сколько можно.

Налететь, напасть, отвлечь —

Без подмоги, в непогоду.

И навеки в землю лечь.

В эту землю, в эту воду.

Отвлекающий десант.

Есть такой в морском уставе.

Отвлекающий десант —

Верный путь к посмертной славе.

...Болью полнится душа

На краю волны и суши:

Двадцать девять ППШ

Против сотни вражьих пушек!..

После всех побед и бед

Их припомнят и прославят.

Через тридцать долгих лет

Здесь им памятник поставят.

На воде растаял след...

Двадцать девять краснофлотцев!..

Через тридцать долгих лет

Лить один сюда вернется.

Лишь один остался жив.

Плакал горькими слезами,

Две гвоздики положив

На холодный серый камень.

1976

ГЕННАДИЙ ИВАНОВ

1950

*   *    *

«Или в ноздри песок, или деньги в карман» —

Так помор говорил, выходя на путину.

Уплывал в неизвестность, во мрак и туман,

И смотрела жена ему в спину.

...Беломорский песок под ногами скрипит,

Нынче время настало другое —

Пароходов огромных один только вид

В сердце чувство внушает покоя.

Но покуда есть море и есть небеса.

Реет, реет меж ними тревога,

Отражаясь тоской у матросов в глазах.

Возникая в домах, у порога...

В МОРЕ

Когда погас на горизонте свет

И от миров повеяло кочевьем,

Я все глядел на уходящий след

При свете кормового освещенья.

И думал я, что жизнь, как этот след,

Недолго вьется, мчится и играет.

Что чуть подальше — и его уж нет,

И он в волнах бесследно исчезает.

Но все хотелось на него смотреть...

Работал винт, поток воды толкая,

И несся след  исчезнуть, умереть,

И смысл, и очертания теряя.

МАРК КАБАКОВ

1924

РОМАНТИКИ

Здесь не говорят, что любят море.

Не глядят на волны с восхищеньем.

Море это сутками в дозоре,

Волны — лишь помеха на ученье.

Дескать, чайки, синие лавины —

Это для поэтов

бойких малых.

Нам судить о море по глубинам.

По шкале в двенадцать строгих баллов.

Это так,

а часто смотрят все же

В синеву без видимой причины...

Ведь о том, что им всего дороже,

Очень редко говорят мужчины.

1958

РИММА КАЗАКОВА

1932

ПРОЩАНИЕ С МОРЕМ

Отнимаю море от груди,

обсыхаю, как медуза, таю,

провожаю взглядом птичью стаю —

до нее уже не догрести...

Нервные качаются буйки.

Нежные кончаются деньки!

Море, почему-то странно кажется:

ты — мое, моя святая собственность,

ты — моя расслабленность и собранность,

новое счастливой плоти качество.

Море, даль, куда душа глядит,

чтобы после вспоминать почаще,

как глядит —

как будто бы летит

чайкой, с упоением парящей.

Море, одинокость беспечальная,

самому себе себя дарение,

слезы моего стихотворения,

свет его и суть его причальная.

Море, неотъемное, мое,

неотъемлемое,

незабвенное,

отпусти меня, родное, бедное,—

всю твою! —

в разлуку, в забытье.

Но шуми, греми во мне, бушуй,

на меня издалека хоть изредка,

дождиком крестильным терпко

брызгая, очи очарованные щурь.

Дай мне помнить всю — в тебе — себя,

мощь твою, так нежно мной владеющую,

на живой своей ладони держащую,— море!..

Беспредельность. Жизнь. Судьба.

1981

ВЛАДИМИР КАРПЕКО

1922

ПРОЩАНИЕ С ЛОДКОЙ

Все приготовлено к походу,

И возникает в сердце грусть:

Сейчас винты запенят воду,

А я на пирсе остаюсь.

И чувствую себя неловко,

Чему-то вроде изменя...

Не оттого ли, что подлодка

Уйдет сегодня без меня?

Пора прощанья наступает,

Взлетает флаг над головой.

Навеки врежется мне в память

На рубке номер бортовой!

Все, до последней переборки.

Мне стало здесь уже родным,

И сладким кажется мне горький

От дизелей плывущий дым.

Храня мужскую гордость свято,

Чтоб чувства скрыть, шучу им вслед:

Мол, передайте там, ребята,

Нептуну-старику привет!..

Но прятать чувства бесполезно,

Ведь от себя не скрыть обман...

Мой новый дом, мой дом железный,

Уходит нынче в океан.

И мне под тихий плеск прибоя

Светло и грустно оттого,

Что вы уносите с собою

Частицу сердца моего.

Когда, покинув пирса сваи,

Уйдете вы в простор морей,—

Я буду с вами, буду с вами

Всей верной памятью моей!

1962

ПЕСНЯ МОРЯКА

(Из кинофильма «Иду к вам»)

Береговая полоса

Растаяла вдали,

И только чаек голоса

'' Как будто крик земли:

Моряк! Ты не сможешь прожить без меня!

Моряк! Ты не смеешь забыть про меня!

И, если бы не было твердой земли.

Куда бы причалить смогли корабли?

И молод ты или старик —

Сквозь плеск седых валов

Тебе все слышен этот крик,

Как материнский зов:

Моряк! Ты не сможешь прожить без меня!

Моряк! Ты не смеешь забыть про меня!

И   если бы не было твердой земли.

Куда бы причалить смогли корабли?

А на земле, где тишина,

Где тихо спят леса,

Тебе приснится вдруг волна

И моря голоса:

Моряк! Ты не сможешь прожить без меня!

Моряк! Ты не смеешь забыть про меня!

И щедрые радости нашей земли

Тебя от меня оторвать не смогли!

1954

ВЯЧЕСЛАВ КАЧУРИН

1942

ДОРОГА ДОМОЙ

Разогнуть нахлынувшую скуку.

Покурить, а чаще просто так

Моряки, познавшие разлуку.

Собирались вечером на бак.

Пустовала палуба па юте.

И в какой-то радостной тоске

Не сиделось больше ни в каюте.

Ни в уютном красном уголке.

Все на баке было по-другому;

В нем жила романтика сама.

Потому что бак к родному дому

На сто метров ближе, чем корма.

1976

АНАТОЛИЙ КАШЕИДА

1928

СТИХИ О КОРАБЕЛЬНОМ ТРАПЕ

Когда матрос приходит на корабль,

В себя вбирая новые названья.

Случается, на корабельный трап,

Волнуясь, он не обратит вниманья.

Едва земную робость одолев.

Почувствовав себя частицей флота,

Он с первых же минут на корабле

Живет, весь в ожидании похода.

И вот зайдется нервной рябью гладь.

Настроит  ветер голоса у тросов,

И жесткая команда:  «Трап убрать!»

Как зов трубы, войдет в судьбу матроса.

Все шире будет моря полоса

Меж кораблем и стенкою причала.

Тогда внезапно бросится в глаза

И то, что до сих пор не замечал он:

Увидит, как, послушная ветрам.

Волна корму перехлестнет, шальная,

И закрепленный не сорвется трал,

О возвращенье нам напоминая.

Поющую матрос полюбит снасть,

В его душе уляжется тревога —

Все, что с землею связывает нас,

Всегда с собою мы берем в дорогу...

...Мы любим эту жизнь. И потому,

Впервые трап увидев молодыми,

Матросами приходим по нему

И сходим адмиралами седыми!

1954

АЛЕКСАНДР КОВАЛЬ - ВОЛКОВ

1926

БАЛЛАДА О ДВУХ КОРАБЛЯХ

Морякам-балтийцам, павшим за Родину

Юминдамина, мыс Юминдамина,

Мне прошлое покоя не дает,

И крейсер «Киров», проплывая мимо.

На траверзе твоем сбавляет ход.

И глушат рань, раскалывая воздух

Отрывистыми залпами, гудки.

И долго адмирал глядит на воду.

И замерли в шеренгах моряки.

А с норда нарастающие волны

С протяжным гулом ударяют в борт.

Под волнами герои спят безмолвно

Уже который день, который год...

Постой, мгновенье, памяти дорогу!

Вот сорок первый, горестный и строгий.

Смерть ворвалась в отцовские края.

Там боль моя сыновняя, моя...

Шли корабли из Таллина в Кронштадт,

Взяв на борт семьи: женщин и детей,

И моряки сквозь грохот батарей

Шептали: «Мы еще придем назад...»

И крейсер был душою перехода.

Прорвав заслон фашистских кораблей

Стволами артиллерии своей.

Эскадра курс взяла на базу флота.

Уж за кормой остался остров Парген.

Закат в разрывах, языкат, угас.

И, выполняя флагмана приказ,

Эсминец «Свердлов» слева шел на фланге.

И командир эсминца напряженно

Следил за боем, взрывом опаленный.

Дымился путь неблизкий впереди.

Сжималось сердце яростью в груди.

И ярость эта прибавляла сил.

Он, раненный, о боли позабыл.

Вокруг таились минные поля.

Одна турбина выбыла из строя,

Но билось, подавляя перебои.

Пораненное сердце корабля.

«Подлодка!» —вдруг сигнальщик прокричал,

А командир лишь крепче зубы сжал:

«Эсминец протаранит субмарину».—

Ты помнишь, помнишь все. Юминдамина.

Юминдамина. мыс Юминдамина...

Ты помнишь, «Киров» вдруг замедлил ход

И просигналил: «В параване* мина.

Из-под обстрела выйти не дает...»

А в море по одной не ходят беды:

И видит крейсер острый след торпеды.

Теперь ему никак не отвернуть.

Удар ему нацелен прямо в грудь.

И миноносцу море простучало:

Неужто у врага не вырвать жала?!

Не вырвать?  —

Врешь!

Торпеда не пройдет.

И «Яков Свердлов» ей подставил борт...

Послушайте секунды перед взрывом:

Эсминец шел вперед неторопливо.

Он медленно в бессмертие вплывал.

И командир па мостике, бесстрастный,

Спокойный, презирающий опасность.

Он выполнял свой долг

И взрыва ждал...

И моряки       какая это сила! —

Их служба закалила и сплотила.

Выл каждый, знаю, к подвигу готов:

Герои, на постах они стояли...

Во всех стальных отсеках понимали,

Что здесь навеки не сойдут с постов.

...Идем в Стокгольм.

Приспущен флаг. И «Киров»

Здесь, у Юминды, убавляет ход.

Он почести героям отдает.

И боль живых сердец стучит над миром.

И крепнет Гимн Советского Союза

Над широтою будущих дорог.

И за кормой торжественно и грустно

На плотике качается венок.

И глаз матросских хмурятся глубины:

Мы помним, помним все, Юминдамина...

1967     1969

Стокгольм—борт крейсера «Киров»

- Москва

*Параван —трал, закрепленный перед кораблем.

ВИТАЛИЙ КОРЖИКОВ

1931

КАЧКА

А что такое

Качка?

Уже четыре дня

На палубе — горячка,

В каюте — толкотня.

Ботинки бродят сами.

Я слышу их шаги.

Разводят рукавами

Па стенах пиджаки.

Вода

То хлещет сбоку,

То лезет из угла.

И прыгает

У кока

Посуда со стола.

Но разве качка это?

Бывает, рулевой

Штурвал уже с рассвета

Бодает головой.

Волна поднимет лапу,

Ударит судно в нос —

И катится по трапу

До кубрика матрос.

А море зарокочет,

Поднимет

Десять лап

Он кубарем

Грохочет

Из кубрика на  трап.

Но вот он. берег!

Косо

К нему идет корма,

И косо

На матроса

Уставились дома.

Тяжелыми тагами

Он сходит с корабля,

И долго под ногами

Качается земля.

ВАНЯ

Ночная вахта кофе варит,

Плывет в тропический контраст.

То вдруг фантастикой одарит.

То в качку голодом обдаст.

Сойдешь на камбуз — там Ванюша.

Наш добрый кок — колпак на уши —

Шуршит жаровенкой: шу-шу!

—   Не спишь?

—  Сухарики сушу!

Попросишь Ваню: —Дай сухарик! —

Вдруг расплывается очкарик:

—    Да что мне, жалко, корешок?

Держи! —

И выставит мешок!

—    Ванюш, куда такая залежь?

Ты ж просто палубу завалишь

С таким старательным трудом!

—  А ты забыл, куда идем?

И вдруг мигнет очкарик Ваня,

Припомнит что-то в океане —

И сам ты вдруг припомнишь даль

И это горестное: «Дай!»

Мы с ним прошли на трудном свете

Среди потерь, среди смертей.

Нет ничего страшней, чем эти

Голодные зрачки детей!

Зрачки кричат с земли и неба,

Зрачки, страдая, молят: «Хлеба!»

И Ваня наш: «Держи, малыш!»

И ты его благословишь.

Стоишь на вахте в этой рани.

Хрустит сухарик в океане.

Уже недолго до зари,

А Ваня сушит сухари.

Через рассвет перелетая.

Летучих рыб сверкает стая,

И держит солнышко внутри,

А Ваня сушит сухари.

Дельфины выгнулись, орава!

Фонтан кита по борту справа,

И боцман стонет: «Ты смотри!»

А Ваня сушит сухари.

Плывешь, а сбоку рядом — гонка:

Летит деляга но Гонконгу

Сквозь горькие глаза детей

И не сбавляет скоростей.

А вон, в топазах голубея,

Полураджа среди Бомбея,

Непробиваем, словно дот,

Через лежащего

Идет!

Несутся «боинги» навстречу,

Грозя, сметая и увеча.

Авианосец-истукан

Вот-вот раздавит океан!

Что им земной какой-то шарик?

Не разглядеть им в их зрачки

Того, что видит наш очкарик

Сквозь запотелые очки.

А над безумным этим пиром

Плывет дымок с утра над миром,

И добрый запах у зари:

Ванюша

сушит

сухари.

ВЛАДИМИР КОСТРОВ

1935

БАЛЛАДА АТОМОХОДА

От мыса Дежнева на Маточкин Шар

стремительно катится солнечный шар,

и рядом угроза и поиск.

Вибрирует мой бронированный пол,

такая профессия   - я ледокол,

идущий на Северный полюс.

Я -  честный работник гремящих широт,

я верю в железо, крушащее лед,

устойчивость — наша основа.

Не яростный атом с тяжелой водой,

ведут меня к полюсу «Фока святой»

и дух лейтенанта Седова.

Мечты всех мальчишек о грозных морях

сегодня горят на моих якорях,

и свет этот, верится, вечен.

Клянусь, как моряк, от котлов до поршней,

что пет на земле матерьяла прочней,

чем призрачный дух человечий!

1983

АНАТОЛИЙ КРАСНОВ 1935

*   *   *

Пусть на минуту я сейчас забылся,

Но столько лет промчалось предо мной...

А волны бьют в тяжелый камень пирса.

Как и тогда далекою весной.

Там был Кронштадт.

Зеленый купол света.

Прибой листвы и высота небес,

Ночной звезды бессонная ракета

И валуны.

Береговой урез.

И темный мол.

Глухой огонь маячный

И выход в море с ветром в парусах.

Потом все это назову удачей,

В каких-нибудь затерянных лесах,

И, снова забывая про усталость.

Приду сюда, заветный слыша зов...

Недаром же она в веках осталась,

Поэзия летящих парусов.

1981

ГЕННАДИЙ КРЫЛАТЫЙ

1944

СОЛЬ

Брату Алексею

В четырех океанах

Соль до самого дна.

В далях сизых туманных

Жгучесть соли видна.

Не напиться водицы,

Не найти родника...

Солью брызжут зарницы.

С нею свет маяка.

Просоленные птицы

За кормою кричат.

После вахты не снится.

Соль не сходит с плеча.

Солона за кормою

Голубая волна.

Солью палубы моет

Днем и ночью она.

В твоих письмах поспешных

Солью дышит строка.

За спокойностью внешней

Соль видна моряка.

1975

ВЯЧЕСЛАВ КУЗНЕЦОВ

1932

БРАТАНИЕ С ОКЕАНОМ

Всеволоду Азарову

Здравствуй, океан Великий,

здравствуй,

ширь твоя и глубь твоя —

но мне!

Рядовой романтик дальних странствий,

я пришел к твоей седой волне.

Упади на плечи мне каскадом,

солнечного взморья бирюза!

Я хочу лицом прижаться к скалам,

чтоб твоя волна меня ласкала,

целовала в губы

и в глаза!

Я хочу, чтоб ветер, друг твой старый,

йодом на губах моих присох

здесь,

где исполинские кальмары

выброшены штормом на песок!

Я иду средь скал

полоской узкой,

гранью между сушей и водой,

где ежи, медузы и моллюски

выложены хрупкою грядой.

Мир понятен:

это все так просто —

и прибоя солнечный огонь,

и живые

трепетные звезды,

что ложатся в теплую ладонь.

Я хочу пропахнуть солью синей,

не от качки

я от встречи пьян.

Здесь, где начинается Россия,

я с тобой братаюсь.

океан!

1961

АНАТОЛИЙ ЛЁВУШКИН

1922

*   *   *

Ходят волны могучим маятником —

так и просится море в пляс.

Нет здесь места людишкам маленьким,

кто в корысти своей погряз.

Тем, кто с морем все штормы выстрадал,

тем, кто с морем нуд соли съел,

сам Нептун по-хозяйски выставил

все богатства, щедроты все.

Нот она, глубина бездонная!

Без границ простор ветровой!

Эй. мечтатели и бездомники,

нам ли море не дом родной!

Море в пламень зари расцвечено.

расплескалось, искрясь, рябя.

Чем же. море, тебе отвечу я?

Чем, скажи, отдарить тебя?

Море бьет голубыми искрами.

Море смотрит в упор в глаза.

Надо быть беспощадно искренним,—

если море берет в друзья.

1965

ВЯЧЕСЛАВ ЛУКАШЕВИЧ

1911

КОЛОКОЛА ГРОМКОГО БОЯ

Игорю Пантюхову

Разве, дружище.

Забыть нам с тобою.

Как нас матросская

Служба свела.

Как поднимали

К походу и бою

Громкого боя

Колокола?

Как под тельняшкою

Кровь закипала.

Как накалялась

Броня добела?..

Нашего мужества

Были началом

Громкого боя

Колокола.

Кем бы сегодня

С тобой мы ни стали,-

Знаю, одна лишь

Забота была:

Чтобы с годами

Не затихали

Громкого боя

Колокола.

Чтобы душа

Не просила покоя.

Чтобы дорога,

Как прежде, звала.—

Бейте сильнее,

Громкого боя.

Флотского боя

Колокола!

1984

ИВАН ЛЫСЦОВ

1934

*   *   *

Я вам завидую, гагары!

Жить на высоком берегу

И проводить свои базары

В летящем на море снегу.

И сверху вниз

на пароходы

Глядеть,

вблизи от стылых звезд,-

Что завистней такой свободы,

Когда весь мир,

как ветер,

прост!

Ты, зависть,—  самовозгоранье

При виде карты на стене.

Когда охота к узнаванью

Из дома кинет

по стране.

Ты далеко меня водила

И душу пестовала ты —

Там, где буранило

и стыло

И море горбило в хребты.

Там.

где, завидуя гагарам.

Живущим в белом берегу,

Я этот мир

седым и старым

Никак представить не могу!

1960

*    *    *

Полярные волки с тобою мы, друг,

Полярные белые волки.

Гнездится незримо в нас северный дух

Гагарой, глядящей на волны.

Я знаю, есть дом у меня на Дону,

Твоя златоглавится Тула.

Но память о доме зарылась в волну

И айсбергом в ней потонула.

Стоят, громыхая, над нами лучи

Холодных полярных сияний:

Взирай и безмолвствуй, гляди - и молчи

О мире больших расстояний!

А если промолвить какие слова,—

Мы выкрикнем только такие.

Что отблеском — в море, в его острова

И в эти сполохи живые.

Ведет нас по Северу слово «руда»,

И видятся снеги алмазом.

Иные для нас с тобой речи — вода,

Бегущая обок с карбасом!

Полярные волки с тобою мы, друг,

Полярные белые волки.

И странен для нас перед жизнью испуг —

Как. впрочем, и легкие толки.

1960

• Назад
• Вперед