Заря над Литвой - 10

Заря над Литвой

Пестрым, как мозаика, было начало 1940 года. На Западе шла «странная война». Французские и англий­ские солдаты сидели в окопах, изредка обмениваясь выстрелами с не трогавшими их немцами. Почти еже­дневно газеты печатали столь хорошо знакомые людям старшего поколения еще со времен первой мировой вой­ны сообщения: «На Западе—без перемен». Анекдотич­но звучали газетные сведения об «идеальных отноше­ниях» противников в некоторых местах Западного фронта, где на ничейной земле среди окопов французы и немцы иногда устраивали футбольные матчи. Зато французское правительство весьма активно боролось с коммунистами. Закрыта газета «Юманите», запрещены коммунистические организации, тысячи коммунистов за­ключены в тюрьмы. Война между Финляндией и Совет­ским Союзом вызвала на Западе сильную антисовет­скую кампанию. Казалось, что Франция и Англия воюют не против Германии, а протиз Советского Союза. Газе­ты писали о готовности послать против СССР француз­ский корпус, о французской армии, руководимой гене­ралом Вейганом, сосредоточенной на Ближнем Востоке и готовой к нападению в направлении Баку.

Литва в то время переживала такое состояние, ко­торое можно назвать похмельем в чужом пиру. Воева­ли соседние государства — Польша и Германия, а Литве приходилось немало терпеть. Объявив о невмеша­тельстве, буржуазное литовское правительство произве­ло частичную мобилизацию и увеличило вооруженные силы. Когда пала Польша, в Литву потянулись десятки тысяч польских солдат и офицеров. Их обезоруживали и интернировали. Такими солдатами были переполнены курорты Паланга, Кулаутува и некоторые другие посе­ления. Среди гражданских польских беженцев имелось немало буржуазных шовинистов, бывших представите­лей властей Вильнюсского края, из года в год сеявших ненависть к литовцам и всему литовскому. А теперь они просили приюта в Литве.

Гитлеровцы были этим недовольны. Немецкая печать в то время часто писала, что польские солдаты свобод­но себя чувствуют в Литве, а литовские власти слишком либеральны по отношению к ним. Германский посол Цехлин стал цензором литовской печати и буквально делал выговоры министерству иностранных дел, если в ней помещались неблагоприятные для Германии све­дения. С другой стороны, посол Англии Престон нередко выражал недовольство тем, что интернированных поля­ков недостаточно заботливо опекают. Ему хотелось пе­реправить как можно больше поляков во Францию с тем, чтобы они там создали под эгидой Запада свои воинские части. Вообще интернированные доставляли немало хлопот, а иногда и неприятностей. Вот один слу­чай. Поселенные в Рокишкисе польские военные аспи­ранты отказались переехать в отведенное им помещение в имении. В знак протеста они вылили принесенную им на обед пищу. К ним присоединились офицеры. Они ста­ли оскорблять литовских военнослужащих, бросать в них камнями, ломать заборы и стрелять из пистолетов. Администрация лагеря для интернированных была вынуждена усилить охрану и вооружить ее пулеметами. Когда вечером около 300 интернированных напали на охрану, их обстреляли из пулеметов. Один был убит, двое ранены. Происшествие было замято через не­сколько дней. Подобные или иные инциденты происхо­дили не раз.

Что касается трудового литовского населения, то его жизнь непрерывно ухудшалась. Повысились цены на товары и продукты. Работы стало меньше, заработки снижались. Расцвела спекуляция: торговцы и различные дельцы пользовались затруднениями и наживались на бедствиях трудящихся. Литва переживала тогда «медо­вые месяцы» воссоединения с Вильнюсом. Однако горь­ким был этот вильнюсский мед. Советский Союз пере­дал литовский город Вильнюс Литве по договору от 10 октября 1939 года. Первым ответным актом буржу­азных властей в Каунасе было то, что полиция изби­вала резиновыми нагайками, разгоняла пулями, топтала копытами лошадей демонстрации, которыми тысячи ра­бочих и интеллигентов пытались выразить свою благо­дарность Советскому Союзу за освобождение Вильнюса и во время которых они требовали также политических прав и освобождения политических заключенных. В те дни у дворца президента собирались толпы трудящихся и представителей интеллигенции. Довелось принимать участие в демонстрации и мне. От имени литовского на­рода мы вручили президенту А. Сметоне ультиматум с требованием ликвидировать фашистский режим в Лит­ве и провозгласить Народную республику трудящихся.

«В свободный Вильнюс должна прийти свободная Литва!» — такой лозунг звучал на народных демонстра­циях. Но в ответ на это сотни требовавших свободы для страны лишились своей личной свободы и были высланы в Димитравский концентрационный лагерь. Среди них находились коммунисты и некоммунисты, рабочие и пе­редовые интеллигенты. Сметоновское правительство, чтобы как-то объяснить причину ареста коммунистов после подписания советско-литовского договора, приду­мало трюк: демонстрантов и других арестованных назы­вали «троцкистами». Видите ли, настоящие коммунисты после подписания договора должны быть лояльными фашистскому правительству. «Объяснения» давались та­кие: в СССР преследуют троцкистов — и в Литве «тоже»; а настоящие коммунисты, дескать, обязаны поддержи­вать правительство, которое «налаживает» отношения с Советским Союзом.

В самом правительстве тоже разыгрывалась коме­дия. После польского агрессивного ультиматума в марте 1938 года, чувствуя возмущение народных масс прави­тельством, Сметона заменил своего родственника Тубелиса своим же приятелем ксендзом Миронасом. А еще через год, когда Клайпеда была отдана Гитлеру, как бы признавая банкротство политики фашистов-национали­стов (партия таутининков), Сметона пригласил в прави­тельство несколько представителей хрисдемов (христи­анских демократов) и народников (ляудининков), а вместо ксендза Миронаса поставил генерала Чернюса. Новое правительство было названо «консолидацион-ным», как хотел Сметона, а не «коалиционным», как надеялись хрисдемы и народники. Кроме Чернюса, в правительстве было еще три генерала.  Поэтому его прозвали в народе «правительством генералов». Созда­лось забавное и по-своему характерное положение: у хрисдемов и народников имелись представители в пра­вительстве, но их партии и организации оставались за­прещенными. На полулегальных собраниях члены этих партий жаловались, что Сметона их обманул, что их министры никаких реформ и перемен провести не могут, потому что Сметона остается диктатором. Практически хрисдемы и народники играли жалкую роль, подпирая пошатнувшийся режим националистов и диктаторский трон Сметоны. Когда же прогрессивные деятели пред­лагали свергнуть Омстону и его прогнивший фашистский режим, лидеры буржуазных партий становились на дыбы: лучше Сметона, чем победа левых, которая может привести к укреплению коммунистов. Таким образом, соз­далась консолидация буржуазных партий вокруг фа­шистской диктатуры, что означало политическое бан­кротство этих партий.

Но не только политическими комбинациями буржуа­зия старалась сохранить свою власть. «Консолидацион-ное» правительство освящало произвол и санкциониро­вало террор против любого прогрессивного движения. Димитравский концентрационный лагерь был перепол­нен заключенными, и вскоре открылся второй лагерь в Пабраде. В тюрьмах и концентрационных лагерях уста­навливался более строгий режим. Не зря в своих воз­званиях ЦК компартии и «Союз народной помощи» зва­ли к протесту против «кровавого террора объединенной реакции — сметоновцев, ляудининков и хрисдемов, обра­щенного против всякой борьбы за свободу, работу и хлеб».

Недолгим, однако, был век «генеральского прави­тельства». Чернюса вскоре сменил Антанас Меркис. Несколько бесцветных фигур народников и хрисдемов рядом с большинством националистов должны были оправдать «консолидационную» вывеску правительства. И хотя фактически сохранилось единовластие Сметоны, самые ярые националисты были недовольны даже су­ществованием этой вывески. Генеральный секретарь на­ционалистов И. Статкус огорчался, что их партия, соз­давшая «национальное государство», уступает свои роли другим (будто народники и хрисдемы пришли не делать общее буржуазное дело, а разрушать его). На драку у кормила власти народ реагировал по-своему: самой этой власти осталось существовать недолго, как бы она там ни «консолидировалась». Ходили слухи об отставке или даже бегстве Сметоны. Весьма характерным, напри­мер, было постановление начальника Рокишисского уезда о наказании гражданина Напалиса Кяуленаса за распространение слухов. Он рассказывал в Панделисе своим знакомым, будто Сметона с семьей попытался удрать из Литвы на самолете. Узнав об этом, генерал Раштикис стал догонять самолет на мотоцикле. Догнав самолет, какими-то «электрическими лучами» он заста­вил его приземлиться. Потом Раштикис дал Сметоне три пощечины и привез его в Каунас, где передал поли­ции. Последовавшее вскоре отстранение Раштикиса от обязанностей командующего армией как бы подтвердило, что нет дыма без огня и что этот приукрашенный на­родной фантазией рассказ о драке в «верхах» имел не­которые основания.

Правительство не спешило пока переезжать из Кау­наса в Вильнюс. Туда был послан уполномоченный пра­вительства, которым сначала был А. Меркис, потом К. Бизаускас. Зато представлять в Вильнюсе Литву в первую очередь прибыли армия и полиция. В городе было беспокойно. Лишь только Красная Армия поки­нула Вильнюс и власть перешла здесь в руки буржу­азного правительства, как начались национальные и со­циальные конфликты. Шовинистически настроенная толпа стала устраивать демонстрации против литовцев. Больше всех страдали евреи, которых жестоко избивали разные хулиганские элементы. Несколько дней длились демонстрации, антилитовские и антисемитские эксцес­сы. Местами шла перестрелка. 2 ноября, в день поми­новения мертвых, на кладбище Расу собралось около 20 тысяч человек, большинство которых демонстрирова­ло у памятника «сердцу Пилсудского», а после потяну­лось в город. Здесь демонстрантов встретила конная полиция, начавшая разгонять толпу нагайками. Только прибывшие вскоре армейские части выстрелами сумели разогнать демонстрантов. Ежедневно арестовывались де­сятки людей. Так начались первые дни вильнюсского «медового месяца».

Настоящего спокойствия не установилось и потом. Кроме политических причин, которые обусловливались эксцессами со стороны шовинистически настроенных буржуазных националистов и активной борьбой проле­тариата против буржуазного строя, столкновения возни­кали из-за нехватки хлеба, а потом вследствие резко выросшей безработицы. Число безработных в Вильнюсе достигло в декабре 13 тысяч человек, если считать тех, кто зарегистрировался на трудовой бирже. С учетом чле­нов семей это означало, что 40 тысяч человек должны жить без средств к существованию. Вильнюс стал для литовской буржуазии орешком, слишком твердым для ее расшатанных зубов. В целях упрочения пошатнувшейся экономики правительство выпустило принудительный 50-миллионный «Вильнюсский заем». Об этом займе коммунистические воззвания писали, что собранные деньги будут использованы не на улучшение жизни ра­бочих, а на усиление полиции и других опорных сил реакции.

Готовясь в короткое время полностью литванизировать Вильнюс, министерство просвещения под руковод­ством клерикала Иокантаса поспешило ликвидировать ряд польских школ и насильственно превратило их в ли­товские. (как и в начале 2000х: admin)  Это вызвало законную бурю. Учащиеся объяв­ляли забастовки. Не обошлось без конфликта и в уни­верситете. Под руководством прежних профессоров сту­денты-поляки устроили демонстрацию с пением польско­го гимна и лозунгами против Литвы. Бывший ректор Эренкрейц припоминал в своей речи Стефана Батория, Юзефа Пилсудского и Петра Скаргу, выражая уверен­ность, что перемены продлятся недолго и в Вильнюс вернется старый порядок. Широко говорили об инциден­те с беженцем из Польши ксендзом Матуржиком. Его за антилитовскую деятельность сослали из Пабраде в лагерь для интернированных, в Кулаутуву. Толпа пы­талась его защитить и сопротивлялась полиции. Только при помощи взвода солдат ее рассеяли, двоих ранили, 16 арестовали. В середине декабря на улицах Вильнюса было вывешено объявление коменданта о том, что за сопротивление полиции расстрелян поляк Урбанович.

В Каунасе произошли собрания студентов и различ­ных буржуазных организаций. Их участники утвержда­ли, что литовская администрация в Вильнюсе «слишком мягка», что против поляков нужны более строгие меры. На этих собраниях проявлялись и антисемитские настроения. И в Каунасе и в провинции распространя­лись воззвания, открыто призывавшие к погромам.

Хотя вследствие арестов самых деятельных членов Коммунистической партии Литвы были нанесены тяже­лые удары, ее активность и влияние в рабочей среде все росли. Газета «Тиеса» писала: «Народ сегодня подни­мается на единую борьбу за народную власть, которая вместе с Советским Союзом будет защищать Литву от любых захватчиков, положит конец голоду и нищете ра­бочего люда, проведет земельную реформу и ликвиди­рует долги крестьян, провозгласит демократические свободы и демократический строй в Литве». 19 декабря в деревне Рингаудай (волость Гарлявос) было арестова­но несколько коммунистов, среди них первый секретарь ЦК КПЛ Антанас Юозович Снечкус, осужденный затем на 8 лет каторги. Все изложенное здесь лишь отдельные штрихи событий конца   1939 года и кануна  1940 года.

• Назад
• Вперед